Странствия Властимира, стр. 31
Капитан кивнул:
— Пой! Но если нам не понравится, ты отведаешь плетей за вранье!
Буяна поставили на ноги. Стараясь не встречаться взглядом с кипящим от возмущения Мечиславом и окаменевшим Властимиром — повязка слетела с глаз князя, и раны опять смотрели на мир розовым осуждающим цветом, — гусляр окинул взором горизонт. Небо было чистое, без единого облачка. Солнце вставало на востоке, легкий ветерок ласково колыхал паруса и ерошил волосы. Пошевелив плечами, Буян набрал полную грудь воздуха и запел. Слова явились сами:
О мир благородный, богами хранимый и благословенный от мира начала! Тебе я хвалы приношу, призывая прислушаться к голосу песни призывной. О Хоре наш, о трижды пресветлое солнце, ты даришь нам свет благодати Даждьбожьей. Весь мир под твоею могучей рукою. Все видишь ты, ясный, с своей колесницы. Взгляни же на море в земли середине — как мог допустить, чтоб такое свершилось? Свой лик отверни равнодушно-прекрасный, за облако скройся, на землю не глядя…
Заслушавшись необычно сладкого голоса, матросы не смотрели по сторонам. Никто не заметил, как невесть откуда взялось на чистом небе облачко и внезапно загородило солнце.
А Буян, тоже не замечая ничего, пел как соловей:
О ветер могучий, Стрибоже крылатый! Властитель ветров, навеватель прохлады. Повей же крылами на море уснувшем со всей своей силой, могучей и буйной. Ударься о волны, вспень моря равнину, вспаши ее плугом высокого гнева — разбей тишину, подними в поднебесье корабль сей на спинах валов белопенных. Повей же, Стрибоже, тебя призываю и гнев твой зову на врагов твоих внуков, чтоб их…
Буян не закончил строку — огромная волна поднялась и ударила о борт корабля…
Матросы попадали, как подпиленные деревья, покатились по палубе. Только гусляр, упершийся в высоко вздернутый нос судна, и сам капитан устояли на ногах.
Море бушевало. На небе одно за другим возникали новые облака. Волны сталкивались, словно ожившие горы, подхватывали корабль и бросали его как щепку.
Капитан с трудом сделал несколько шагов по дрожащей палубе. Буян попытался отодвинуться, но тот поймал его за волосы и поднес к лицу нож:
— Ты колдун! Останови бурю, или тебе несдобровать!
— Если я погибну, ее не остановит уже никто, коли на то не будет воли богов! — крикнул Буян и вновь поднял голову к небу — Не слушай его, о Стрибог всемогущий, — от страха он, а не от силы злословит!
И, словно понимая его слова, волна ударила в днище корабля так, что все, что было на палубе, подпрыгнуло. Гусляра и вцепившегося в него капитана бросило к трюму. Капитан все еще держал Буяна за волосы. Не обращая внимания на боль, славянин плечом придавил капитана к палубе.
— Ты немедленно прикажешь отпустить нас, или вы все погибнете вместе с нами!
Буря усиливалась. Волны перехлестывали через борта, катая людей, словно камешки прибой. Капитан выпустил волосы гусляра и поднял голову, отыскивая матросов.
— Эй! — крикнул он. — Кто там!.. Отпустите этих людей! Делайте, что вам говорят!
— И меня. — Буян протянул ему связанные руки, и капитан разрезал веревку.
И тут же пожалел об этом. Едва освободившись, Буян обрывками веревки стал связывать самого капитана.
— Что ты делаешь, клятвопреступник! — закричал тот. — Хватайте его! Смерть обманщику!
Буян несильно пристукнул его кулаком по голове.
— Я только хочу убедиться, что на нас больше не нападут, — объяснил он. — Ты будешь нашим заложником, пока мы не пристанем к берегу! — Встав, он указал на капитана матросам: — Отныне вы будете выполнять наши приказы!
Видевшие, как гусляр из ничего сделал бурю, матросы согласились.
ГЛАВА 11
Буря бушевала несколько дней. Только стихал ураган и люди на корабле начинали благодарить судьбу за избавление, как налетал новый шквал, и судно опять мотало из стороны в сторону. Очень редко Буяну удавалось укротить ее — на смену колдовской буре пришла настоящая. И сейчас именно она тащила корабль на восток.
Когда буря прекратилась, выяснилось, что судно занесло так далеко, что ни о каком Мисре не могло быть и речи. Мачта была сорвана, паруса разлетелись в клочья, в днище открылось сразу несколько течей. Их кое-как удалось заткнуть. И теперь все горячо молились, чтобы корабль дошел до ближайшего берега.
На шестые сутки впереди показалась земля.
Судно ткнулось в песок низкого пустынного берега, на котором было видно крошечное поселение кочевников. Капитан поведал, что ближайший город находится не так уж далеко отсюда, и показал, в какой стороне, чтобы беспокойные гости поскорее убрались.
Ближайшим городом оказался сам Дамаск, и Буян не умолкал почти всю дорогу, расхваливая дамасские клинки, дамасский булат и дамасские ткани. По его словам выходило, что половина всего лучшего, что есть на Востоке, делается в Дамаске, все остальное — в Багдаде и Индии, а о прочих странах и говорить нечего. Мечислав верил каждому его слову, а Властимир помалкивал, отлично зная, что гусляр ради красного словца не пожалеет и отца.
Дамаск стоял на пересечении караванных путей из Индии, Багдада и Египта. От него тянулась дорога на север, в Византию и Европу.
Они въехали в город рано утром и с первых же шагов поняли, что попали сюда в базарный день.
Над домами плыл тяжкий огненный дух благовоний и приправ, о каких на Руси почти ничего не знавали. Кричали ослы и торговцы, шумел народ, вовсю старались уличные гадатели и музыканты.
Оглядывая город, славяне не спеша ехали по улице. Стража пропустила их беспрепятственно, только удивленно вытаращила глаза: таких путников в Дамаске отродясь не видывали, здесь всякий чужеземец был в диковинку. Прибывали сюда только паломники, мало отличающиеся от местных нищих, купцы да порой заморские рыцари-одиночки. Даже норманны и варяги с викингами, что часто наведывались в города Востока, не казались по сравнению со славянами чужими.
Дамаск показался путникам чем-то похожим на Корсонь и Византии: тот же светлый камень, слагающий стены домов, те же глинобитные плоские крыши и распахнутые от жары двери, те же заборы, тянущиеся бесконечно вдоль улицы, та же вездесущая пыль.
Но на этом сходство кончалось. В центре города к небу высились дома с округлыми крышами и полумесяцем на них. Дома эти, больше похожие на замки викингов, были сложены из камней голубого, розового и желтого цветов с множеством синих и зеленых узоров, в которых можно было различить цветы, непонятные знаки и символы, словно в каждом таком доме жил колдун. Эти дома теснились вкруг площади, на которой шумел торг. От прочих домов их отделяла высокая кованая решетка.
Славяне выехали на торг по одной из самых широких улиц, перед этим проехав почти через весь город. Буян не держал языка за зубами, и ему удалось добиться некоего расположения горожан и вызнать, где чужеземцам можно заночевать. Гусляр тотчас втерся в доверие к содержателю корчмы, заручившись его обещанием придержать для них несколько комнат.
На торгу можно было узнать все что угодно, а потому славяне отправились сразу туда. Заблудиться было невозможно: над торговой площадью стоял неумолчный шум.
Белые, желтоватые и светло-серые дома со всех сторон окружали бурлящий народом базар. Словно островки среди моря, высились ярко раскрашенные палатки и лавки торговцев. Те, кто не мог позволить себе завести лавку на площади, раскладывали товар на улицах, так что торговые ряды начинались саженей за сто от ярмарочного места. Люди сновали, словно бурные ручейки. Лоток разносчика походил на попавшую в водоворот щепку. Всадники напоминали переплывающих реку в половодье зверей. Богатые горожане появлялись в городе на носилках, влекомых либо верблюдами, либо рабами. Впереди — всадник, раздвигающий толпу, за ним телохранители, потом — сам хозяин, а за ним опять охранники. Толпа смыкалась за их спинами, как волны за кораблем.