Легенда о Велесе, стр. 64
Велес долго еще потом раздумывал и спрашивал себя — не померещилось ли ему это странное видение.
Густой первозданный лес внезапно расступился, отхлынув в стороны и открывая большую поляну. Окружавшие ее дубы образовали ровный и довольно просторный круг — их протянутые к середине ветки не могли переплестись в потолок, как в других местах, и днем сюда заглядывало солнце.
В самой середине поляны на небольшой насыпи возвышался огромный древний дуб, вольно расправивший сучья. Вершина его, казалось, поднималась выше крон девственного леса — не случайно остальные деревья не осмеливались расти поблизости. Половина сучьев его была сухая. Лишенные коры, они торчали в разные стороны, словно руки слепца.
Под каждым суком был врыт в землю деревянный столб, сверху донизу покрытый стершимися от времени знаками. Вокруг каждого столба земля была покрыта слоем золы и пепла, а снизу они почернели и обуглились. Точно такие же следы кострищ тянулись по краю поляны.
На голых сучьях качалось несколько трупов — людей, волков, медведей, даже какая-то птица. Все тела давным-давно высохли и наполовину истлели. Кости с трудом скреплялись между собой темной подсохшей кожей и остатками плоти.
Мрак, окружавший поляну, стал понемногу рассеиваться — то тут, тот там в чаще леса замелькали огоньки, приближавшиеся к дубу со всех сторон. Но это не были глаза хищников — по мере того как они подходили, становилось ясно, что это факелы, которые несут люди.
Двигаясь совершенно бесшумно, высокие сгорбленные фигуры в плащах, скрывавших головы и руки, перепоясанные полосками шкур, медленно выходили на поляну. Ступая легко, словно тени, они заполняли ее всю. Среди них стали попадаться и другие люди — воины, одетые в шкуры и выделанные кожи, вооруженные дубинами, копьями и грубо сработанными бронзовыми мечами. Некоторые несли живую дичь, вязанки хвороста, другие тащили пленников — те были крепко связаны сыромятными ремнями так, что не могли пошевелить и пальцем. В основном это были мужчины, но мелькнуло и несколько женских лиц.
Все воины были как на подбор — среднего роста, широкоплечие, кряжистые, со взлохмаченными светлыми волосами, заросшие бородами по самые глаза. Повинуясь незаметным взглядам и знакам людей с факелами, они по одному подходили к столбам и складывали свою ношу на землю. Те, кто несли хворост, оставались на месте, прочие отступали к краю поляны, подняв оружие. Пленников сносили к дубу и вповалку складывали на землю у его корней.
По краю поляны, куда отошли воины, один за другим загорались костры. Поляна оказалась словно в огненно-дымовом кольце, и тогда сгорбленные фигуры с факелами наконец ожили. Не поднимая голов и не глядя по сторонам, они плавно выстроились в цепь и двинулись кольцом в обход дуба, мерно притопывая ногами на каждый третий шаг. Замершие у кольца огня воины во все глаза жадно смотрели на действо. Двигаясь сонно, как зачарованные, они вдруг начали бить концами копий по земле, создавая мерный глухой ритм, сливавшийся с ритмом шагов людей под дубом. Те успели сделать два полных круга, прежде чем откуда-то зазвучала странная песня, исполняемая тихими гнусавыми голосами:
Хаат, гтаат, паннай, паай!
Поп-а-лорри, шэнни, шай!
Эннем, меннем, леннем, ло,
Банне, панне, маннэ, мо!
Ритм песни постепенно ускорялся — все быстрее стучали воины копьями по земле, тоже начиная пританцовывать, все стремительнее кружили фигуры с факелами. Их круг разбился на несколько групп — каждая обособилась и исполняла свой танец. Некоторые воины, подбадривая себя криками, скакали на месте.
Неожиданно бешеный танец прекратился. Люди с факелами разом остановились и отпрянули в стороны, в мгновение ока восстановив идеально ровный круг. Обратившись лицами к дубу, они в едином порыве вскинули факелы вверх. При этом накидки упали с некоторых из них, открыв узкие бледные лица мужчин без возраста и без единого волоска на щеках. Их впалые щеки заливал пот, они тяжело дышали открытыми ртами и не все сразу смогли в наступившей тишине подхватить новый запев — протяжный и тихий, похожий на волчий вой.
От первых же согласных звуков напева на поляне стали происходить странные вещи. Костры, образовавшие кольцо, разом притухли, и сизый дым клубами потек низко над землей. Зато кучи хвороста у столбов, на которых была сложена дичь, сами собой вспыхнули и занялись веселым ярким пламенем. Связанные жертвенные животные забились, завопили, сгорая заживо. На лицах многих пленников, которых пока не тронули, отразился ужас — ветви старого дуба, подчиняясь колдовскому напеву, зашевелились, качаясь и клонясь к земле. Высоко в кроне что-то зарокотало на разные голоса, налетел ветер. Он разметал дым, который заполнил поляну, описал почти полный круг, собирая клубы вместе, и ненадолго закрыл от взоров присутствующих основание дуба. Когда же ветер наконец утих, стали гаснуть один за другим костры около столбов. Замигали и начали гаснуть огни вокруг поляны. Только факелы в руках поющих колдунов продолжали ровно гореть, отгоняя тени в чащу.
Сизый дым постепенно оседал, растворяясь в воздухе. Пленники, сваленные в кучу у корней дуба, задохнулись в нем и потеряли сознание. Высокие фигуры колдунов нарочно скрывали основание дерева от чужих взглядов, и когда они раздались в стороны, весьма немногие воины сдержались, чтобы не разразиться криками почтения и страха.
В стволе дуба открылась узкая длинная щель с обугленными краями. Из нее появился человек.
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
Велес наблюдал за всем этим с безопасного расстояния. Блуждать в одиночестве ему уже надоело, и, увидев вдалеке свет, он, не раздумывая, отправился в ту сторону. Одного беглого взгляда на фигуры с факелами оказалось достаточно, чтобы он понял, куда попал. Вспомнились сразу все старые легенды о народе, что живет в Диких Лесах, поклоняясь деревьям, ручьям и травам и беседуя с ними на давно исчезнувшем языке. Это были они, сами себя именующие друидами и называвшиеся на всех языках по-разному, но всюду это означало «несущие смерть». Велес, сам того не подозревая, оказался так близко от них, что его жизни стала грозить опасность.
Решив не рисковать, Велес осторожно развернул коня и направил его обратно в чащу.
Тем временем воины на поляне подались вперед, пожирая появившегося из дуба человека жадными взорами. По мере того как они узнавали его, радость загоралась на их лицах.
— Таран!.. Таран! — раздались восклицания. Слившись в единый вопль, они заполнили собой всю поляну и взорвали лесную тишину. Их крики эхом отдались далеко в чаще.
Тот, кого называли Тараном, был на целую голову выше любого воина и друида. Одежда из грубого холста и хорошо выделанные шкуры облегали его мощный торс. Взлохмаченные волосы топорщились. В руке он держал боевое копье, на которое опирался, словно на посох. Глаза его гневно и властно засверкали, когда он окинул взглядом поляну, и воины разразились радостными криками, а жрецы-друиды расступились в стороны.
— Таран! Таран! — послышался голос от края поляны. — Будь вечно с нами!
— Будь нашим вождем, Таран! — подхватил другой голос.
— Веди нас в бой! — закричал третий.
— Даруй нам удачу!
— Боги с тобой!
— Победы! Победы!
— Веди нас!
Голоса становились все громче и громче, сливаясь в единый невнятный шум. Воины словно обезумели, выкрикивая приветствия и мольбы, словно Таран, их боевой вождь, был настоящим богом. Впрочем, так оно и было — от рождения Таран умел то, что не по силам даже некоторым жрецам. Он мог точно указать, где и когда нанести удар соседям, как загнать самого опасного зверя, мог упросить духов о помощи в походе. Он умел незаметно появляться и исчезать — даже жрецы не могли ходить так бесшумно! Таран был живым богом племени и грозой других народов.
От шума, гвалта и, главное, притока свежего воздуха некоторые понемногу стали приходить в себя. Открывая глаза, они осматривались с тревогой, и в глазах их понемногу начинал загораться ужас, когда они узнавали Тарана — вождь стоял в нескольких шагах от них.