Осколки ледяной души, стр. 44
Глава 15
Кирилл очень внимательно рассматривал себя в зеркале, что висело в родительской квартире в прихожей слева от входной двери. Оно висело там ровно столько, сколько он себя помнил.
Огромное, овальное зеркало в дорогой резной дубовой оправе. Оно никогда не снималось с этой стены. Никогда под ним не переклеивались обои. И никому даже в голову не приходило взять и поменять его на какое-нибудь другое, новое, обнесенное дизайнерским искусством до легкости хай-тек.
«Оно висело, висит и будет висеть», – любила повторять его мать. Отец никогда не спорил. Кириллу было все равно. Да он его тоже по-своему любил. В нем – в этом зеркале – нашло отражение его детство с коньками через плечо, карамелькой за щекой и шишками на лбу. Проскакала шальная юность с первыми прыщами, длинной челкой и синяками на шее от неосторожных поцелуев неопытных подруг. Теперь вот наседала на пятки зрелость с надуманной мудростью в глазах и первой сединой. А он по-прежнему...
– А ты по-прежнему холост! И по-прежнему бездетен! – начала сегодняшнее утро мать. – Нам внуков хочется, понимаешь ты или нет?! Ну нельзя же так! Нельзя!
Наверное, так нельзя. Нельзя быть холостым, когда тебе скоро сорок. Нельзя не иметь детей, когда тебе уже столько же.
– Это противоестественно, – сердито сопел с самого утра отец. – Такое прощается только педикам, поскольку людям с подобной искаженной психикой и искаженным понятием о принадлежности к полам детей иметь нельзя. Вырастут такими же уродами. – Это снова отец высказывался.
Кирилл отмалчивался. Он вообще редко спорил с родителями. Поступал всегда по-своему, но спорить и уж тем более, упаси господи, скандалить – никогда. Ему с ними было хорошо.
Вчера, проводив Шурочку, он намеренно поехал к родителям. И Нюсе поспешил сообщить об этом. Чтобы она не питала никаких надежд на встречу и не намыливалась провести ночь с ним в одной постели. Лучше уж утреннее нытье родителей, чем совместное с ней пробуждение...
Кирилл насчитал на левом виске сразу четыре седых волоса. И теперь очень осторожно, очень нежно, стараясь не причинить себе лишней головной боли, голова и так болела, пытался их оттуда выдернуть. На мешки под глазами он старался не обращать внимания, рассосутся к вечеру. Сейчас он позавтракает. Выпьет кофе. Съездит на службу. Непременно завернет к Степану на квартиру навестить Татьяну. Немного проветрится с девчонками-налоговиками, ему сегодня к трем часам в налоговую попасть нужно непременно. И все само собой пройдет. И головная боль, и мешочки подтянутся, и в желудке все уляжется, и душа, может быть, уймется.
Кирилл еще раз оглядел себя с головы до ног.
Ну, хорош же! Слов нет – хорош! Высокий, поджарый, смуглый, опять же обеспеченный. Просто находка, а не мужик. Каждая вторая баба на него заглядывается. Каждая третья готова тут же разделить с ним все тяготы и все к этому прилагающееся. И чего же тогда такая невезуха с ними?!
То одна попалась ни рыба ни мясо, потом вторая – шалава шалавой, теперь вот Нюся – третья.
Как же... Как же... Как же ему от нее отделаться?! Отделаться как-то так, чтобы не прослыть виноватым. Не быть в глазах ее и его родителей свихнувшимся мерзавцем, особенно в глазах своих. Ну что же делать-то?!
– Сыночек, иди завтракать, – позвала с кухни мать и шлепнула по его руке, таскающей с виска седые волосы. – Прекрати. Идем. Блинчики твои любимые.
– Со сгущенкой?
– Да. Иди скорее, пока не остыло.
Завтракали они все вместе в совершенном молчании. Отец отгородился от него – непутевого – газетой. Мать прятала глаза в тарелке с овсянкой. Пока его все устраивало. Хорошо бы так и продлилось, но...
– Что там у тебя за ЧП на даче?! – Газета с оглушительным хрустом улетела под стол.
– На даче? У меня? – Кирилл нервно хохотнул и слизал с нижней губы сгущенку.
– Да, да!!! На даче, едрена вошь! У тебя! – Прокуренный палец отца уткнулся ему в голое плечо. – Развел паскудство, гаденыш! Людям в глаза скоро смотреть стыдно станет! Из дома не выйдешь! На каждой улице у него по жене! На даче гарем устроил! Теперь вон еще и милиции не хватало!
Отец расходился все сильнее и орал уже в полный голос, не обращая внимания на то, что мать подскочила с места. Запричитала и принялась постукивать его по плечу кулачком.
– Что Валя?! Что Валя?! – продолжал он бесноваться, полуобернувшись на мать. – Ты меня не успокаивай и не уговаривай! Ты дитяте своему великовозрастному мозги вправь сначала! Разбаловала гаденыша!
– Валечка, успокойся! Успокойся, пожалуйста! – Мать всхлипнула, схватила с полки корвалол, быстренько открутила крышечку и принялась трясти пузырьком над рюмкой. – У тебя же сердце, ну, пожалуйста!
– Да! У меня сердце! – Отец вскочил, схватился за левую лямку майки и театрально отставил правую руку. – И у меня сердце, и у тебя! Только у нашего сына его нет! Он дожил до сорока лет почти, имеет собственный бизнес, но не имеет собственных мозгов! Хоть бы нас с тобой, мать, пожалел! Хоть бы о нас подумал! Это надо же, гарем устраивать на даче! Какие-то бабы у него там живут, потом их вдруг выносят оттуда на носилках!
Соседи... Кирилл тут же затосковал. Видели, доложили, мерзавцы...
Так, постойте-ка! Если видели, то... то, выходит, видели все!
Нужно ехать. Немедленно нужно ехать и поговорить, допросить, вытрясти из них все по капле. Кого, когда они видели вчерашним днем возле его дачи? В тот самый роковой промежуток времени с тех пор, как он умчался прочь от Верещагиной, испугавшись своих совсем неподконтрольных чувств, и до того момента, когда они втроем туда вернулись.
– Чего молчишь?! – Отец тяжело дышал и тискал теперь левую половину груди уже по-настоящему, без лишнего пафоса. – Говори, что там у тебя приключилось?
– Сам не знаю, – честно ответил Кирилл; невзирая на возраст, врать родителям он не привык. – С этим придется разбираться, батя. То ли воры какие у нас в дачном поселке промышляют. То ли кто-то хотел причинить вред конкретно Татьяне.
– Это что же за Татьяна такая, что ей хочется вредить? – Мать ахнула и ревниво прищурилась. – Сколько же ей лет? Кто она? Говорят, почти голышом по даче разгуливала. Где ты с ней познакомился? И как же теперь Нюся?! Свадьба же... Свадьба же скоро, сыночек!
Ах, как хотелось бы сейчас по примеру киношного героя вскинуть кверху указательный палец и воскликнуть: «Свадьбы не будет!!!»
Как же хотелось! Но... Кирюша не мог. Не мог доводить до инфаркта отца, разочаровывать в очередной раз мать и снова лгать бедной Нюсе.
– Мама, успокойся, – пробормотал он вместо патетического восклицания. – Это девушка Степана. У нее какие-то неприятности, вот он и попросил меня об одолжении.
– Правда?! – Они выдохнули это одновременно – отец и мать, выдохнули и тут же, не дождавшись ответа, сразу поверили.
Потому что сын им почти никогда не врал. Потому что все это очень походило на правду. И потому что им очень хотелось, чтобы это было правдой.
– Конечно, правда. – Кирилл вытер губы салфеткой, отодвинул от себя пустую тарелку, где до этого высилась приличная горка испеченных матерью блинчиков, и выбрался из-за стола. – Стал бы я вам врать по пустякам!..
Он ушел к себе одеваться. Родители продолжили завтракать.
Отец снова уткнулся в газету, мать, как и прежде, нависла над тарелкой с кашей. О внезапном шторме, только что пронесшемся под потолком их маленькой кухоньки, не напоминало почти ничего. Кроме запаха корвалола, может быть.
Ничего, и это выветрится, утешил себя Кирилл, выбегая из квартиры родителей. Выветрится, рассосется, сгладится как-нибудь.
Только бы... Только бы отнес господь от него эту напасть с женитьбой. Чтобы не нужно было в скором времени напяливать на себя черную костюмную пару. Чтобы не вдевать чужой костлявый пальчик в узкое колечко. Чтобы не видеть ее, не слышать и не вспоминать.
И как же это его угораздило то, а! Как он мог так вот снова вляпаться?!