Любитель сладких девочек, стр. 20
Глава 8
Все получилось, как всегда. Ее снова ни о чем никто не спросил. Нет, поначалу чернявый верткий хлыст – как она сама для себя его определила – что-то бормотал о чести, долге и совести. Они даже немного поскандалили, при этом ухитрившись не повысить голоса. Но потом все покатилось как снежный ком с горы. Впрочем, удивляться она уже устала. Всё всегда решали за нее другие, почему бы на этот раз должно быть все по-другому…
Володя нашел ее в заводской бытовке, где она, раскачиваясь на хлипком скрипучем стуле, дожидалась Нинку. Хоть и подлая та, но все же, считай, не чужая. Явилась по первому зову, и пусть с явной неохотой, но все же обещала достать ей денег на дорогу.
– А куда же поедешь-то? – сгорала от любопытства вероломная Нинкина душа. – Сама же говорила, что мать на последнее письмо не ответила. А больше у тебя никого… И дадут ли тебе уехать?
Последний вопрос содержал в себе вполне конкретный намек на сомнение, но Маша не предполагала, что все разрешится именно так…
– Ты хочешь моей смерти? – тихо спросил у нее Володя, едва узнав о ее планах. – Это хобби у тебя такое, что ли, не пойму?
– П-п-почему смерти? – побелев, переспросила Маша, стараясь не замечать искрившихся сарказмом глаз его друга и юриста по совместительству.
Тот ужом на сковородке вертелся за спиной Панкратова и прибегал к тысяче мелких уловок: от закатывания глаз к потолку до нервного похрустывания пальцами, чтобы показать всю силу своего негодования на предмет свершающегося действа.
– Потому что как только ты удерешь, то меня сразу и того… Все не так просто, как тебе кажется. – Он загородил собой исходившего конвульсиями Гарика и протянул ей руку. – Идем, Маш, хорош выделываться. У меня у самого, если честно, от всего этого голова кругом, а тут ты еще…
– Кто просил тебя говорить о свадьбе? Я? Я не просила! Зачем тогда? – Она тяжело и часто задышала, опустив голову и старательно пытаясь проморгать слезы.
– О господи! – Раздражаться сейчас было не время и не место, но изнутри уже поперло. – Ну что ты такая тупая, ей-богу! Что я должен был говорить там в тот момент? Ребята, давайте жить дружно? Так послали бы они меня, а сами бы продолжили! И вообще, куда ты собралась? Кому ты нужна?
За его спиной слабо охнул Гарик. Видимо, этот последний порыв был расценен им совсем не так, как того хотелось бы. И сейчас он наверняка заламывает руки в горестном протесте. Но плевать! До назначенного Витебским времени оставался час с небольшим, а они еще и с места не тронулись.
– Ма-а-аша! – Володя стащил ее, упирающуюся, со стула, крепко прижал к себе и, невзирая на участившееся дыхание друга за спиной, продолжил: – Прекрати мотать мне нервы! Сейчас ты переоденешься…
– Не буду! – замотала она головой, ударяясь подбородком о его плечо.
– Еще как будешь! Не идти же тебе под венец в этой телогрейке! – Он протиснул руки ей под ватник и начал слегка поглаживать по спине. – Ну, Маша, будь умной девочкой. Мы же с тобой ничего не теряем…
– Ага! – вскричал скрипучим голосом Гарик откуда-то из-за плеча. – А как насчет того, что два черта в одном болоте не уживаются?..
Его слова остались без ответа: их просто стало некому сейчас комментировать.
Поглаживания по спине тем временем стали более настойчивыми, и ладони сами собой по-хозяйски полезли под свитер, ощупывая теплую гладкую кожу и все норовя пробраться к груди поближе. Маша затихла, перестала упрямиться, и тело ее сделалось вдруг податливым и нежным, как прошлой ночью.
– Гм-м, – зашелся в вежливом кашле Гарик. – Ничего, что я здесь? Не мешаю, нет? Ну и слава богу! Ты бы это… поторопил свою нареченную с решением. Время в нашем случае – деньги!
Маша тут же испуганно вздрогнула и отстранилась, но руками все еще продолжала удерживать Володю за рукава пуховика. Глаза она по-прежнему прятала от него, буравя взглядом заплеванный, давно не крашенный пол бытовки.
– Решение? А какое может быть еще решение?.. – Устав смотреть ей в макушку, Володя приподнял ее голову за подбородок и почти силой заставил посмотреть себе в лицо. – Ну что, Машка, пойдешь за меня замуж? А?
– А куда мне еще идти? – обреченно выдохнула она, снова повисая на нем. – Мне больше идти некуда, только как за тебя замуж…
Они расписались, по обыкновению, в присутствии двух свидетелей. Со стороны жениха – Гарик. Со стороны невесты – Витебский. Смешно? Может быть. Но Маше было не до смеха. Она старательно загоняла в угол мысли о том, что их обоих ждет впереди. Да им просто не находилось места сейчас в ее голове – этим мыслям – под натиском сверлящих глаз этих двух свидетелей. Они буравили ее голые ключицы и глубокий вырез на груди, не отворачивались от ее спины и ног.
Выбрал же платье, мерзавец, словно нарочно выставив на обозрение всю ее: голые плечи, глубокое декольте, обнаженная до поясницы спина и огромный разрез по боковому шву. Такой огромный, что когда Маша, мелко переступая, двинулась к столу, на котором были разложены документы, все взгляды мужчин вперились в верхний край ее чулка. О! Он и об этом позаботился. Именно чулки! Какой прок от колготок, когда верхний кружевной край чулок так будоражит мужское воображение. Маше казалось, что еще немного, и все они начнут облизываться и хватать ее поочередно. Она краснела, ежилась, покрывалась мурашками и молила бога о том, чтобы эта фарсовая процедура поскорее завершилась. Но не тут-то было!
Как только кольца были водворены молодоженами на свои места, откуда-то были извлечены бутылка шампанского, коробка конфет и огромный кулек с апельсинами.
– По причине скоропалительности решения моего друга не могу вам предложить ничего более изысканного, – осклабился в сатанинской ухмылке Гарик, не переставая смотреть на нее и только на нее. – Банкет, слышал, тоже отменяется. Так что ограничимся традиционным угощением и отпразднуем в узком кругу это, гм-м… радостное событие.
Володя беспечно улыбался. Его сейчас уже почти все устраивало. Черт с ними, с деньгами, еще заработает. Гарик исходит сарказмом… Ну и пусть его… Может, он завидует? Кто бы мог подумать, что девочка окажется столь сексапильной. Держится, правда, чересчур скованно, но хороша же. Так хороша, что в первую минуту, увидев ее в этом донельзя открытом платье и туфлях на высоком тонком каблуке, он опешил. В какой-то момент даже поймал себя на мысли, что хочет снять с себя пиджак и скрыть от чужих глаз гладкий мрамор кожи ее плеч и груди. Но потом сдержался: ни к чему давать повода для лишнего зубоскальства. Гарику – ему только преподнеси тему, начнет язвить и по делу и без дела. Вот и сейчас каждое его слово, каждый жест и взгляд полны скрытого подтекста. Вот, мол, детка, ты пей, закусывай и снова пей, но в то же время знай и помни, что глаз с тебя никто и никогда не спустит.
– Я не собираюсь никого убивать, если вы именно это имели в виду, – не выдержала Маша очередного наскока с его стороны и поставила нетронутый фужер с шампанским на стол. – И даже вас… не знаю вашего имени, простите.
– О-о-о! – Почва ненадолго была выбита у Гарика из-под ног, но он тут же нашелся: – Вот и славно! Вам бы еще и самой уцелеть в горниле семейной жизни…
«Что он несет? – вяло перекатывались мысли в голове Володи, которй то и дело запускал взгляд в низкий вырез ее платья. – Если бы не был уверен в обратном, то подумал бы, что Машка самому другу понравилась. Но нет… Гарик чрезмерно щепетилен в выборе. Последняя его пассия была то ли с гарвардским, то ли еще с каким замороченным образованием и с трех лет музицировала на чем-то. Машка для него не выше придорожного сорняка. Хотя, не знай я ее историю, вполне мог бы увлечься ею всерьез. И теперь она моя жена. Чертовщина, да и только! Что называется, из огня да в полымя… Что-то там Гарик говорит насчет горнила семейной жизни? И вправду – не сгореть бы. А еще лучше не влюбиться. Не дать ей ничего-ничего сотворить с собой».
– Пора… – Витебский высокомерно повел подбородком и, не обращаясь ни к кому конкретно, загадочно обронил: – Мир вам, молодые люди, любовь и покой.