Парламент, стр. 49
Да что там избиратели! Даже он, кандидат в депутаты Михаил Петрович Пантов после неожиданного исчезновения спонсора, чувствовал себя брошенным и обманутым. Бурмистров так и не объявился, и денег, которые были выделены им на предвыборную раскрутку, на последнем этапе не хватило. Может быть, именно поэтому Пантов не досчитается несколько голосов отъявленных алкоголиков, которые не получат на избирательном участке по банке дармового пива и откажутся внести в бюллетень его фамилию.
Он не стал закрывать окно, в которое уже проникали звуки бравурных маршей. Он надел небесного цвета костюм, который приобрел в фешенебельном французском магазине, повязал модный галстук и набрал номер на трубке сотового телефона.
— Бобан? Все в порядке?
Короткий ответ телохранителя одновременно его обрадовал и разволновал. Чтобы немного прийти в себя, он сделал несколько глотков крепкого кофе и вышел из квартиры. Наверняка в штабе предпринимателей уже ждали его появления. Возможно, предстоящие сутки когда-нибудь найдут отражение на стендах краеведческого музея и будут описаны местными историками, как самое грандиозное сражение за власть в области.
По дороге в штаб он заехал на свой избирательный участок, где его уже поджидали несколько репортеров, и, отвечая на их однотипный вопрос о победителе, торжественно потряс кулаком в воздухе: думское кресло будет за мной!
Он опустил бюллетень в урну и хотел было уже пройти к своей машине, но его взгляд вдруг привлекла пожилая женщина, редкие волосы которой были выкрашены в ярко оранжевый цвет. Она, стоя в уголке, громко рыдала и размазывала носовым платочком по щекам туш для ресниц.
Пантов подошел к ней и под вспышки фотокамер взял под руку.
— Что случилось, дорогая?
Женщина, увидев перед собой кандидата в депутаты, разревелась ещё сильнее, и ему с трудом удалось разобрать её слова. Почти три часа добиралась с дачи, чтобы проголосовать, но забыла паспорт.
Он не стал даже спрашивать, кому из кандидатов хотела отдать предпочтение эта женщина, а сразу принялся успокаивать её.
— Не надо так убиваться. Это же дело легко поправимое. Я вам предоставляю свою машину. Мой водитель быстро домчит вас до вашего огорода и обратно.
Он поднял руку вверх и, словно чародей, щелкнул пальцами. Тут же перед ним выросла фигура Бобана. Пантов, повысив голос, чтобы все окружающие могли его слышать, произнес:
— Одна нога здесь, другая — там. Чтобы к обеду матушка уже проголосовала.
Он знал, что его диалог с женщиной был услышан журналистами и уже на другой день в газетах этот «подвиг» будет расписан в полных подробностях. Правда, если ему удастся победить, наверняка кто-нибудь из корреспондентов сделает вывод, что случай с забывшей паспорт женщиной — всего искусный трюк. А если проиграет, то ему лишь посочувствуют: дескать, даже сердобольность и отзывчивость кандидата не помогла ему проникнуть в новый состав думы.
Среди членов партии в штабе предпринимателей, казалось, царила тишина и спокойствие. Лишь помощники носились из угла в угол с набившим оскомину вопросом и в который раз стараясь предугадать, в каком из округов можно рассчитывать на безоговорочную победу.
К вечеру, когда город наполнился песнями загулявшего и самого активного электората, напряжение среди предпринимателей стало возрастать. Это было заметно по тому, как часто партийцы стали заглядывать в буфет. Бобан тоже принес в кабинет Пантова поднос с несколькими тарелками и графинчиком с брусничной смирновкой. Он поставил поднос на стол и сказал:
— А тетка-то оказывается сторонница Сердюкова. Зря я её возил на дачу.
Пантов поморщился:
— Зато человек пять, которые наблюдали за сценой проголосуют за меня.
Он присел на краешек стула:
А если не удастся победить?
— Тогда впору стрелять. Или в себя или… в Сердюкова. — Пантов поднял глаза и, как показалось Бобану, с надеждой и мольбой посмотрел на него, — Закон о моей неприкосновенности перестанет действовать.
— А товарищи, они разве вам не помогут?
— О чем ты говоришь! Какие товарищи! Это же стая волков. Если ты осекся, оплошал, то по законам сильного тебя просто загрызут. Боясь запачкаться, никто не захочет, протянуть руку помощи. О проигравшем просто забудут, потому что там, в новой думе у новобранцев будет своих забот полный рот. Квартиры, машины, зарубежные поездки — кто, кроме них самих об этом станет беспокоиться? Тут, брат Бобан, целая философия…
Он посмотрел на часы: через три минут все избирательные участки должны были закрыться.
— Ну, давай по маленькой — за удачу.
— Ни пуха ни пера! — сказал Бобан.
— К черту.
2
День выборов Хоттабыча начался не с прихода в помещение избирательного участка, а с того, что он отправил Эдиту в неврологической отделение психиатрической клиники.
Вернувшись из Марфино только за полночь, он чувствовал себя после дальней дороги разбитым и усталым. У него было только два желания: выпить чашку горячего чая и поскорее добраться до кровати. Ему требовалось хоть немного отдохнуть, потому что предстоящий день должен стать ещё более насыщенным событиями чем прошедший. И хотя Хоттабыч, как и все его помощники по избирательной компании, нисколько не сомневался в своей победе — предварительный опрос, который за неделю до выборов провели его статисты и социологи, показал, что спикер опережал всех конкурентов с двойным отрывом, — все же напряжение начинало с каждой минутой возрастать.
Стараясь не шуметь, чтобы не разбудить Фильку и Эдиту, он на цыпочках прошел на кухню, поставил чайник на плиту и направился в свой кабинет, чтобы снять с себя костюм и сбросить с шеи представительскую удавку, как он иногда в шутку называл галстук.
По дороге он заглянул в детскую и увидел внука, который спал, свернувшись калачиком даже не сняв с себя верхнюю одежду. Чуть слышно ругаясь на безрассудную дочь, Хоттабыч снял с мальчика футболку, носки и спортивные штанишки, сплошь облепленные кусками высохшей грязи.
Укрывая Фильку одеялом, Хоттабыч почувствовал в себе какое-то непонятное волнение. Он вышел из детской и, ускоряя шаг, направился к комнате дочери. Эдита не ответила на стук, в дверную щель проникал тускло-розовый свет ночника, и Хоттабыч толкнул дверь рукой.
Из комнаты пахнуло запахом устоявшегося перегара. Около кровати валялось несколько пустых бутылок из под сухого вина и водки. Эдита лежала на спине и, казалось, широко открытыми глазами смотрела в потолок. Даже при слабом освещении комнаты её лицо выглядело мертвецки бледным.
Не на шутку испугавшись, Хоттабыч кинулся к кровати, приподнял безвольную руку дочери и нащупал пульс на запястье. Ощутив слабые удары, он тяжело вздохнул: надо же быть таким впечатлительным!
В то же время Эдита медленно повернула голову в его сторону и улыбнулась:
— Отец! Почему ты не пришел поздравить меня? Все явились к назначенному часу, а тебя не было…
Не понимая, что происходило в доме за время его отсутствия, Хоттабыч брезгливо поморщился.
— С кем ты на этот раз набралась? С кем устроила кабак? — гнев волнами накатывал на Хоттабыча, и он все больше и больше распалялся, — Филька по уши в грязи, спит даже не раздевшись! Мать, как отъявленная бомжиха, ударилась в загул. Ты же женщина, Эдита!
Она, казалось, даже не услышала его недовольства и претензий.
— Я была королевой бала. Мы кружились в вальсе, и он крепко держал меня…
— Кто тебя держал? — совершенно не понимая, о чем говорит Эдита, спросил Хоттабыч.
— Как кто? Принц! Если бы ты только видел…
«Уж не белая ли у неё горячка? — подумал Хоттабыч. — Только этого ещё и не хватало: дочь спикера стала алкоголичкой. Какой отличный заголовок для заметки в газете!»
Он положил ей руку на лоб и почувствовал под ладонью холодные капельки пота. Эдита, не снимая отрешенной улыбки с лица, снова уставилась в потолок. Уж не заболела ли?
— Тебе обязательно надо уснуть, — смягчившись, попросил он.