Избранное (сборник), стр. 95
Они на свободу не потянут. Они нарушать любят.
Ты ему запрети все, чтоб он нарушал. Это он понимает.
– Это кто сделал?
– Где?
– Вот.
– Что сделал?
– Что сделал, я вижу. А кто это сделал?
– А что, здесь запрещено?
– Запрещено.
– Это не я.
Наша свобода – это то, что мы делаем, когда никто не видит.
Стены лифтов, туалеты вокзалов, колеса чужих машин…
Это и есть наша свобода.
Нам руки впереди мешают. Руки сзади – другое дело.
И команды не спереди, а сзади, то есть не зовут, а посылают.
Это совсем другое дело.
Можно глаза закрыть и подчиниться – левое плечо вперед, марш, стоп, отдыхать!
Так что народ сейчас правильно требует порядка. Это у нас в крови – обязательность, пунктуальность и эта… честность и чистота.
Мы жили среди порядка все семьдесят лет и не можем отвыкнуть.
Наша свобода – бардак. Наша мечта – порядок в бардаке.
Разница небольшая, но некоторые ее чувствуют. Они нам и сообщают: вот сейчас демократия, а вот сейчас диктатура.
То, что при демократии печатается, при диктатуре говорится.
При диктатуре все боятся вопроса, при демократии ответа.
При диктатуре больше балета и анекдотов, при демократии – поездок и ограблений.
Крупного животного страха – одинаково.
При диктатуре могут прибить сверху, при демократии – снизу.
При полном порядке – со всех сторон.
Сказать, что милиция при диктатуре нас защищает, будет некоторым преувеличением. Она нас охраняет. Особенно в местах заключения.
Это было и есть.
А на улице, в воздушной и водной среде это дело самих обороняющихся, поэтому количество погибших в войнах равно количеству погибших в мирное время. У нас.
В общем, наша свобода хотя и отличается от диктатуры, но не так резко, чтоб в этом мог разобраться малообразованный человек, допустим, писатель или военный.
Многих волнует судьба сатирика, который процветает в оранжерейных условиях диктатуры пролетариата и гибнет в невыносимых условиях расцвета свободы.
Но это все якобы.
Просто в тепличных условиях подполья он ярче виден и четче слышен. И у него самого ясные ориентиры.
Он сидит на цепи и лает на проходящий поезд, то есть предмет, лай, цепь и коэффициент полезного действия ясны каждому.
В условиях свободы сатирик без цепи, хотя в ошейнике.
Где он в данный момент – неизвестно.
Его лай слышен то в войсках, то на базаре, то под забором самого Кремля, а чаще он сосредоточенно ищет блох, с огромной тоской по ужину.
И дурак понимает, что в сидении на цепи больше духовности и проникновения в свой внутренний мир. Ибо бег за цепь можно проделать только в воображении, что всегда интересно читателям.
Конечно, писателю не мешало бы отсидеть в тюрьме для высокого качества литературы, покидающей организм. Но, честно говоря, не хочется. И так идешь на многое – путаница с семьями, свидания с детьми… Тюрьма – это уже чересчур.
Что сегодня радует – предчувствие нового подполья.
Кончились волнения, беготня, снова на кухне, снова намеки, снова главное управление культуры и повышенные обязательства, снова тебе кричат: «Вы своими произведениями унижаете советского человека», а ты кричишь: «А вы своим велосипедом его калечите».
Красота! Но тот, кто нас снова загоняет в подполье, не подозревает, с какими профессионалами имеет дело.
Сказанное оттуда по всем законам акустики в десять раз сильнее и громче. И лозунг руководства «Работать завтра лучше, чем сегодня» – в подполье толкуют однозначно: сегодня работать смысла не имеет.
Не жизнь – праздник (краткие впечатления от биографии)
С огромным трудом родился в 1934-м и пришло ощущение праздника.
Одесса. Море. Воздух. Четыре, пять, шесть, семь лет.
Бомбежки, вагоны, драки, письма, письма и хлеб. Съел – праздник!
В 45-м Одесса без воды, без еды, без света, без тепла.
Пишу на газете: «Я хочу колбасы…»
Прочел двоюродный брат: «На тебе колбасу…» Праздник.
Школа № 118. Борис Ефимович, Галина Ивменьевна, Петр Филиппович и булочка! Съел – праздник!
Пошел на медаль.
Иду-иду-иду. Еще, еще, еще чуть-чуть.
Еще чуть-чуть… Ну-ну…
Нет. – Еврей!
Водный институт.
Три еврея. Я четвертый. На 300 человек. Праздник.
Девочки, танцы, отец болеет. Окончание. Праздник.
Отца уже нет.
Одесский порт. Ночью работа. Днем сон.
Но и днем сна нет.
С чем и застукала родная мама.
Но тут прорезался талант.
Ленинград. Театр. Райкин.
У него успех. У меня праздник.
Не понравилось.
Выступил сам. Поймали.
Ленинград. Аншлаг. Успех. Выгнали.
Со мной родные и близкие. Рома и Витя. Праздник!
Одесса. Холера. Аншлаг. Успех. Выгнали.
Киев. Шум. Гам. Успех. Аншлаг. Выгнали.
Уже из всей Украины.
Москва. Праздник. Успех. Аншлаг. Ажиотаж. Вызвали.
Показали КПЗ. КГБ. МВД.
И тут не выдержала Советская власть и кончилась.
Свобода, демократия. Успех. Аншлаг. Хотели убить…
Америка. Гастроли. Карнеги-холл. Аншлаг. Усп… Тсс-с…
Вот здесь ступенька, будьте осторожны.
Никто не знает, какая вверх, какая вниз…
Красивая женщина
Красивая женщина лучше своей внешности. И глубже своего содержания.
Ее появление мужчины не видят, а чувствуют.
Некоторые впадают в молчание.
Кто-то вдруг становится остроумным.
Большинство, вынув авторучки, предлагают помощь в работе и учебе.
Даже врачи декламируют что-то забытое.
У некоторых освежается память. Кто-то садится к роялю.
Неожиданно – «Брызги шампанского» с полным текстом.
Сосед волокет альбом фотографий, жена с присвистом сзади: «С ума сошел!..»
И наконец, самый главный посылает своего помощника: «Тут должна быть распродажа… Если есть проблемы… по этому телефону лучше не звонить, а по вот по этому. Мы спонсоры конкурсов красоты. Если есть проблемы, у нас влияние. Я член жюри. Тем более, если вас это интересует…»
– Мы, извините, снимаем фильм… Мне сдается, вы не без способностей. Не хотите ли на фотопробы… в любое время… я как раз режиссер… Нет… не самый он, но я его самый непосредственный помощник. Говоря откровенно, он уже… Так что милости просим – 233–28–22. Грех скрывать такую красоту 233–28–22…
– Извините… Может, вам чего-то налить?..
– Молодой человек, я же разговариваю…
– Девушка попросила меня…
– Итак: 233—28–22… Вы так не запомните… 28… Нет… 28 предыдущая…
– Молодой человек, позвольте подойти, девушка сама просила…
– Нет-нет, 413-й не мой… А 28, предыдущая… там 22…
У нее один недостаток – ею нельзя наслаждаться одному.
У нее одно достоинство – она не бывает счастливой.
Красивая женщина – достояние нации.
Их списки и телефоны хранятся в специальных отделах ЦРУ, ФСБ и МИ-6.
Красивая женщина разъединяет мужчин и сплачивает женщин.
Она творит историю и меняет ход войны.
Она, она, она…
Она, оказывается, еще и поет на некотором расстоянии при ближайшем рассмотрении.
И неожиданно что-то вкусно взболтает в кастрюльке, и в фартучке. Который так обнимает ее своими ленточками, что каждый мужчина на его бы месте висел бы, свесив голову, обжигая спину горячими брызгами и молчал, принимая на себя все пятна и подозрения…
Красивая женщина пройдет по столам, не опрокинув бокалы, и опустит взгляд, под который ты ляжешь.
У нее нет хозяина, но есть поклонники…
– А что делать некрасивым? Повеситься? – спросила меня какая-то студентка и посмотрела с такой ненавистью, что мы не расстаемся до сих пор.
Все будет хорошо
А если просто и твердо сказать себе: «Заткнись!»
На ожидание неприятностей, на сами неприятности и на предчувствие неприятностей уходит масса времени, и в результате вся жизнь.