Избранное (сборник), стр. 51
Да! А мне это все можно…
Нет, мы не одинаковые. И цвет лица, и давление, и не я вас вызвал, а вы меня… Я задыхался, потому что у вас четвертый этаж.
Пойдите по вызовам без лифта и без зарплаты.
И я вам выписал все, что нужно, чтобы вы ко мне пришли в поликлинику… А-а, не можете!.. А я могу?.. А что вы сравниваете?
Все!.. Дуэль так дуэль! В понедельник. В одиннадцатый кабинет. В восемь утра, и не мочиться, и натощак… Вы сдадите, и я сдам…
И консилиум нас рассудит.
Зачем тебе Америка?
Если ты раньше не был удачлив.
Если ты раньше не был терпим.
Если ты раньше завидовал чужому.
Если ты раньше мечтал отнять и поделить.
Если ты раньше ни в чем не обвинял себя.
Если ты раньше лишь мечтой приближал мечту и не мог встать в пять утра.
Если ты раньше ничего не мог понять, кроме приказа.
Если ты раньше не просил помощи, а просил денег.
Если ты раньше не думал о законах и любым поворотом тела вылезал за их пределы. Зачем тебе Америка?
Если ты готов рисковать сам.
И отвечать сам.
И страдать сам.
И вставать сам.
И думать сам.
И подниматься сам.
И спотыкаться сам.
И падать, глядя вверх, глядя вверх.
Строй свою Америку здесь.
Кто ж тебе мешает?
Она так устроена.
Удачник и неудачник едят одинаково.
И кто раньше думал только о еде, с гордостью глядит по сторонам: он добился.
Разница начинается после еды.
Кто не в силах эту разницу преодолеть, ест снова и снова, утоляя тщеславие и становясь все толще в чужих и выше в собственных глазах.
И, с презрением глядя на бегающих и прыгающих на роликах, ест снова и снова, давая работу скотоводам и рыбакам.
Она так устроена: даже гробя себя, укрепляешь Америку.
Здесь худой и толстый, бездарный и талантливый – все имеют, что могут, и скрывают, что хотят.
Да хранит бог Америку.
Она так устроена.
Имея все. Следя уже за здоровьем. Бегая, прыгая, изобретая и делая жизнь удобной, Америка вызывает раздражение у всего мира.
Конечно, лежачим и нищим легче ненавидеть, чем изобретать.
А уж кто не может догнать, с дикой злобой осматривает стадионы и магазины, радуясь каким-то невкусным ресторанам: «А борща-то не умеют!»
«А духовности нет!»
Придумали себе духовность, чтоб оправдать отсутствие штанов.
Борются с засильем Голливуда и Проктера с Гэмблом.
Можно бороться, а можно делать самому, а можно вообще заняться чем-то другим, оставив порошки Проктеру с Гэмблом.
Например, создать огромный унитаз.
Куда, как бы ты ни ловчился, все равно попадешь, и на родной земле станет чище.
В каждой стране куча дел.
Но некогда – надо ненавидеть Америку!
Ту, за океаном.
Пока она есть, двоечники всего мира могут у нее списывать и подглядывать, как всегда ненавидя отличника.
Поэтому, переезжая из страны в страну, постараемся помочь той и не навредить этой!
Да хранит бог Америку! Да поможет бог России!
Как обычно
Идешь, как обычно, куда-то.
Лицо, как обычно, смотрит вперед.
Вдруг сзади:
– Продолжать движение!
– Продолжаю.
– Так и идите.
– Я так и иду.
– Взять правей.
– Беру!..
– Не разговаривать!
– Молчу.
– Стоять, не оглядываться!
– Стою, не оглядываюсь!
Пропускаю слева, что там сзади?
– Не оглядываться!
– Не оглядываюсь.
– Всё, свободны!
– Свободен, господи!
Я остаюсь
– Она улетает в Америку через две недели. А я остаюсь здесь.
– И что?
– Что?
– Как ты?
– Ничего…
– Не пугает? Ты же уже немолод?
– Ну… Надо же когда-то…
– Ты готов?
– Не знаю. Хочу попробовать.
– Сил уже немного. На помощь рассчитывать трудно.
– Я не рассчитываю.
– И все-таки в твоем возрасте я бы трижды подумал…
– Я решил.
– Поступок отчаянный.
– Это надо сделать.
– Ты все взвесил? Детей, жену, родителей?
– Нет. Рискованно. Сначала я один… Выживу – возьму к себе.
– Одеждой, едой, лекарствами запасся?
– Есть кое-что, все равно не хватит. Буду добывать. Попробую травами, руками…
– Топливо?
– Буду добывать.
– Отдых, свободное время?
– А! Ничего! Это не главное.
– А что же главное: ни еды, ни лекарств, ни отдыха, работа же тоже бессмысленная!
– Это да… Это есть…
– Может, все-таки… А? У тебя голова золотая, руки есть, зачем тебе такой эксперимент?
– Это нужно не для меня. Мы когда-нибудь выясним возможности человека или нет? Или будем бесконечно жалеть себя?
– Это ты мне говоришь?
– Извини.
– То, на что ты идешь, никто не оценит. И дело не только в одежде, еде… На первое время хватит. Но настроение… Подавленность хуже голода.
– Знаю.
– Озябший, подавленный, в поисках пищи, одежды, лекарств, врача, собеседника…
– Это нужно сделать.
– Огонь умеешь добывать?
– Научусь.
– Идем. Я тебе дам свое ведро, спиртовку, противогаз, соль, сахар… Хоть на первое время.
– На первое время…
– Мы тебе оставим спички, потом для очистки воды порошок. Мы уезжаем.
– Да.
– На улице старайся не дышать.
– Хорошо.
– Местные лекарства ни в коем случае.
– Я знаю…
– Ну иди! Мы не забудем тебя.
Отдыхаем
Маманя требует, чтобы я взял в руки перо, тогда она перестанет нервничать.
Вот я и взял. Интересно, что я напишу под наблюдением? Мы живем на даче. То есть все живут дома, а мы среди них. Расстояние между живущими миллиметров… нет, сантиметров пятьдесят.
Во главе, в кресле, в конце тропинки напротив ворот сидит мощная старуха Ковбасенко, 86. Спасибо ей за то, что она нас приютила. Она следит, чтоб мама не появилась в купальнике, чтоб гости приходили редко, чтоб в туалете сидели быстро, чтоб телевизор работал мало, а спать ложились тут же, как пришли. Остальное не ее дело, как она неоднократно кричала на рассвете.
От старухи вверх, если считать от земли, идут дочь, зять, внучка, правнучка. Муж внучки самый добрый. Зять, 65, работает днем и ночью. Молча. С упреком. Копать с упреком вдвое тяжелей, но эффект огромный. Сколько раз попадал лопатой по ноге, поскольку смотрел на нас с упреком. Потом приспособился. Мы так и не смогли. Мы платим 600 рублей за сезон, еще копать ему яму!.. Но очень тянет. Маму еле оттащили. Я закален и могу терпеть. А лежать среди трудового энтузиазма считаю дальновидным.
Дочь 52, жена зятя 65, как все Одесские женщины, непрерывно стирает. Тут много загадок. Их двое. То ли ей стыдно перед ним… Она непрерывно стирает и развешивает брюки, тряпки, брезенты, ковры, занавески. Выкручивает, вздыхая.
– Что вы так часто ходите в душ? (Споласкивает.) Вы что, такие запачканные? Вы же чистый молодой человек. (Выкручивает.) А вчера у вас была дамочка. С расстройством, видимо. Не могли дождаться ее из туалета. Я стучала, муж под дверью мусор палил. Она молчит. Мы волновались.
Замечания по поведению мамы она сообщает мне и наоборот. И мы полны новостей.
Старуха знает, что я пишу, и ест, глядя на ручку. Все перестали копать, мыть, стирать – глядят на меня. Отношение к пишущему. Все вокруг не пишут, он один пишет. Средь бела дня, не боится.
Внучка 32, с мужем 34, из другого поколения. Копают для отвода глаз. В результате их шумной работы яма не углубилась ни на миллиметр. Они театралы, телеманы, собутыльники, ждут окончания работ, чтобы развалить и сделать все по-своему. Голос его и диктора одинаковы. Я все думаю – телевизор, пока он внезапно не ругается. Так же начинает об экономике и сельском хозяйстве: раздельно, значительно, вдруг мат – и все пропало. Мама кидается:
– Боже, что там такое в Москве?!