Избранное (сборник), стр. 112

Из слов сделал профессию.

Профессию сделал, специалистом не стал.

Нельзя быть специалистом при словах.

Ты не рассматриваешь опытным глазом чужую слюну и говоришь: «Вот они. Вы больной. Плевать запрещаю, даже чтоб не сглазить. Вот лекарство – семь дней не плевать».

Ты специалист, когда ты видишь, что создала природа, и делишь, и сочетаешь, и находишь…

А здесь ты видишь то, что создал сам.

Какой же ты специалист?

Кроме тебя, никто этого не знает.

Смешно, да?

Кому нужно, да?

Кто поймет, да?

Письмо: «Заглянул на ваш сайт – расстроился. Прочел ваш ответ – расстроился».

Не читай – и не расстраивайся.

Ищешь радость.

Идешь-идешь, бежишь-бежишь, летишь-летишь…

Смешно, да?

Кому нужно, да?

Кто поймет, да?

И люди к тебе все лучше, а ты отступаешь от них в себя.

И раз в неделю выйдешь, и все видят, кто ты на самом деле.

И ты на самом деле такой.

Ты же не стал лучше, ты там же, ты тот же, ты просто меньше говоришь.

Но это ты.

Смешно, да?

А еще эти попытки судорожно набрать эрудицию.

Срочно: Ницше, Спиноза, Шопенгауэр, Павич, Кундера, снова Гоголь, снова Чехов и для досады – детектив.

Ну да, ну все игра в бисер, в чужой, тяжелый, внутренний бисер.

Проникновение за семь печатей.

Проклятия в свой адрес…

И Чехов, Чехов…

Ну как же, для культуры, для языка, для стиля…

Казалось бы, уж сколько читано, уж сколько пройдено. Оглянулся – ты там же.

Как будто не читал.

Хоть бы стал лучше, сволочь.

Смешно, да?

По-прежнему, чтоб не обидеть, приходит вовремя.

Денег не одалживает ни сам, ни самому.

Прочитанное стирается ввиду ненужности.

Как английский.

Хотя три раза ходил на курсы – «лэгс», «хэнд», «аи си», «май хард» – и ни черта.

Выветрилось, как математика, как пунктуация, как второй юношеский по гимнастике.

Жизнь требует другого.

Отложил книгу, слез с кровати, вышел из читальни – и опять там же на радость коллективу.

Смешно, да? Кому нужно, да?

В «аспекте койки» – как сказал мой друг Ганапольский актрисе Светлане Крючковой – все без изменений!

Курица прожила свое и бульоном укрепила здоровье автора.

Столько сменилось дней рождения!

Столько отмелькало международных женских дней!

Столько просвистело секретарей ЦК и президентов!

И так мало изменилось.

Смешно, да? Кто поймет, да?

Скорый поезд отправился в дорогу, тепловоз гудит, ветер свистит, за окнами мелькает, вышел из вагона – там же.

Смешно! Смешно!

Игра на время, не на расстояние.

Ты вышел из вагона таким, каким вошел, но встретили тебя уже другие люди.

Здравствуйте, спасибо, что пришли.

Свободу ж…

В Одессу был назначен новый секретарь обкома.

Козырь. Имя не помню.

Вдруг я был приглашен на беседу Козырем как поклонником.

Мне была сказана редчайшая фраза: «Какие проблемы, товарищ Жванецкий?»

Вы догадываетесь, что значит эта фраза, какие последствия для всей жизни.

И когда еще вам повезет услышать такое от хозяина области.

И вот я, вместо того чтобы просить проволоку, столбы, телефон, квартиру, что-то конкретное и понятное для секретаря, я попросил свободу.

Тихо, робко… не для всех.

Для себя.

Он при мне записал в перекидной календарь: «Свободу Ж…»

Записал где-то на конец недели с шестнадцати тридцати после встречи с передовиками производства.

Потом он пропал надолго, фигурируя повсюду.

Потом я его встретил на концерте, с трудом к нему пробился и спросил: «Как там мои дела?»

Он сказал, что не забыл, вот пройдет пятидесятилетие, вот пройдет съезд компартии, вот пройдет пленум ЦК, вот пройдет отъезд-приезд и слет… И тогда немедленно.

И что он помнит, и чтоб я не забывал.

И уж если он записал…

И хотя сейчас как раз с этим тяжело…

Но «я догадываюсь, что вы значите для города…».

И я уходил окрыленный, и я ждал, ждал, ждал, как жду… Как ухожу от них окрыленный…

Еще бы… Не отказал.

Великие мастера…

Задом тушат свет

Мы в Одесской квартире, когда принимаем знакомых, раздвигаем стол.

И когда все сидят, протискиваясь, дамы спиной тушат свет.

Зина прошла – потух.

Галя прошла – потух.

Циля прошла – навсегда потух.

Соня прошла – горит.

– Софочка, поздравляем, вы похудели…

Я говорю маман:

– Давай еще к стене придвинем, пусть спортом занимаются.

Приезжий в Одессе

– Где у вас почта?

– Пошлите со мной.

– У меня письмо.

– Пошлите со мной.

– Откуда вы знаете куда?

– Пошлите со мной. Я знаю куда.

– Я по почте хотел.

– Да нет. Пошлите со мной.

– Не пошлю.

– А как же вы узнаете, где почта?

Он в кафе попросил

Он в кафе попросил поменять бифштекс.

Потом долго раздавался крик:

– Дайте первый бифштекс.

– Верните первый бифштекс. Я пошутил. Как вы не понимаете? Нет. Это не он. Тот все-таки можно было… Вон, вон, третий снизу… Да… Это он. Спасибо.

Как я умирал на одном концерте

Как я умирал на одном концерте.

Я на сцене.

В первом ряду пара.

Он и она.

Я начинаю говорить – они начинают говорить.

Я замолкаю – они замолкают.

Я им шиплю: «Замолчите!»

А они и после этого говорят.

Я чуть не заплакал, испортил все произведения, проклял все на свете, ушел со сцены, спросил: «Кто это?»

Мне сказали: «Это иностранец с переводчицей».

Он подсел за столик

Он подсел за столик, где сидела симпатичная одинокая девушка над чашечкой кофе.

Он был примерно моего возраста, примерно моего роста, звали его примерно так же, и говорил он примерно как я.

Ничего нового он ей не предложил.

Он угостил ее вином, шоколадом.

Они познакомились.

Он заказал что-то еще и еще что-то и спросил телефон.

Она неожиданно громко продиктовала свой телефон, и свое свободное время, и когда и куда она выезжает, и где остановится, и как ее зовут, и где ее искать.

Он обернулся.

Еще человек пять записывали эти данные.

Ему опять стало тошно, потому что он опять заплатил за всех.

– До свидания, Мариночка, я пойду.

– Вы не записали мой телефон.

– Я у кого-нибудь перепишу.

Они лежали

Они лежали.

Вдруг звякнул звонок.

– Муж!

Они вскочили, стали лихорадочно одеваться.

Он, полуодетый, выглянул на лестничную площадку с носком в руке.

Никого.

Он облегченно обернулся.

В комнате стоял такой же полуодетый мужчина с носком в руке.

Двое с носками в руках.

Тот приехал ночью домой.

Хотел незаметно войти.

Этот хотел незаметно выйти.

20 лет прошло.

Ужас в его сердце до сих пор.

Маленькие домашние

Песик японский пекинес умер от инфаркта, когда перед ним внезапно открыли зонт.

Он увидел мир в черном цвете.

*

Купили попугая.

А в доме была кошка Санта-Барбара.

Персидская, очень добрая и спокойная.

Попугай скончался в клетке.

Она лежала наверху.

Он внутри скончался от инфаркта.

*

Другой попугай стучал клювом в зеркало, кричал: «Программа «Время» – и хохотал: – Ха-ха!»

Скончался от инфаркта.

*

Можно ненавидеть друг друга. Можно входить в метро, не глядя друг на друга. Можно ехать в вагоне, уткнувшись в журнал.