Избранное (сборник), стр. 107
– Какая тебе Баба Яга! У вас что там, мозги повылетали? Я артист. Я только лег.
– Это Баба Яга? Как хорошо, что вы сразу взяли трубку.
– Да. Я взял трубку. Я забыл отключить телефон. И вы меня наказали тут же! Тут же!
– Здравствуй, Баба Яга.
– Чтоб ты перевернулась! Я сейчас положу!..
– Не кладите, пожалуйста, трубку, Баба Яга. Мальчик капризничает, не хочет кушать, балуется. Он очень избалован, Баба Яга.
Он черной краской разрисовал белые стены. Мы не можем смыть. Он развинтил настольную лампу, а папа включил – папу ударило током, папа лежит…
– Вот пусть током ударенный папа им и занимается. Я артист. Я не сплю ночами. Я принял снотворное.
– Алло, Баба Яга…
– Еще раз так назовешь…
– Баба Яга! Прошу тебя, поговори с Сёмочкой…
– Я его, паскудника, по стене размажу.
– Вот-вот…
– Что «вот-вот»?
– Вот это и скажи ему, Баба Яга.
– Чего это вы в шесть утра не спите, как все нормальные люди? Воскресенье…
– Вот-вот-вот. Я даю ему трубку.
– Постой, постой! Если я ему два слова скажу, он весь год говорить не сможет! Я за то, что вы меня разбудили, прокляну всю его молодую жизнь, и мать его, и отца его, и семью его.
– Вот-вот-вот. Я ему даю трубку.
– Чтоб ты сдох, придурок! Я тебе рожу переверну и на задницу надену! Ты у меня по утрам не то что порядочных людей, ты своей мамы будешь бояться. Ты всех людей будешь избегать.
– Это Баба Яга?!.
– Чтоб ты сдох, идиот! Я тебе все твои вонючие ручонки повыдергиваю!
– Это Баба Яга?!.
– Ты что, не слышишь, подонок? Иди, сволочь, петухом работай в курятнике, а не буди артиста, кретин поганый. Артист спит днем. У артиста рассвет в три часа дня.
– Тетя, так вы Баба Яга?
– Артист полнокровно живет только ночью, гаденыш мелкий.
– Тетя Яга…
– Какая я тебе «тетя», подонок? Посмотрел бы ты на мое лицо. У меня борода с тебя, показать?
– Нет! Нет! Не надо!
– Не надо? А кто будет смотреть? Почему все мне достается? Посмей еще кого-нибудь разбудить, крыса однозубая. У тебя свисток есть?
– Да.
– Знаешь, куда я тебе его вставлю? Во сне будешь свистеть. Сам себя будешь будить свистом. Минуты спать не будешь. Дернешься – и свистнешь! Не трожь артиста, обглодыш! Артист – существо возвышенное, и если вломит один раз – всю жизнь отхаркиваться будешь. Иди реви к маме! Не реви мне в ухо!
– Ой, это я, мамина Сёма, то есть Сёмина мама. Спасибо, Баба Яга, не знаю, что вы ему сказали, он в угол забился.
– Там ему и место. Забейся тоже. Все углы забейте.
– Нас трое.
– Котом своим забейте.
– Спасибо, Баба Яга.
– Свою маму в угол забей, мамина Сёма. Кто тебе мой номер дал?
– Я случайно набрала, но я никогда не видела Сёму таким тихим. Можно, я буду звонить вам по утрам?
– Стой! Стой! Мамина Сёма, дай свой телефон, у меня тоже проблемы есть…
Папа и сын
– Я тебя люблю.
– И я тебя люблю.
– А я тебя люблю больше.
– А я тебя еще больше.
– А я тебя еще больше.
– А я тебя еще и еще больше.
– А я тебя еще, еще и еще больше.
– Сейчас как дам по голове, – сказал сын.
Папа замолчал и вышел.
Отъезд в другой город
Старички-супруги на перроне перед отъездом.
О н. Билеты у тебя? Квитанция у меня. Деньги у тебя? Паспорта у меня. Ключи у тебя? Номерки у меня. Где паспорта, паспорта где?
О н а. У тебя.
О н. Очки, очки?
О н а. У меня.
О н. Мои, мои?
О н а. У меня. Все очки у меня.
О н. А паспорта?
О н а. Паспорта у тебя.
О н. Да… У меня. А билеты?
О н а. Билеты у меня.
О н. Проверь.
О н а. Проверяла. А деньги?
О н. Деньги у тебя.
О н а. Нету! Нету у меня!
О н. Ну, значит, у меня. Да. Вот, у меня. А ключи, ключи где?
О н а. У меня.
О н. А газеты? Газеты?
О н а. У тебя.
О н. Где?! Где?! Я без них…
О н а. Вот.
О н. Есть… Так, теперь адреса… Где адрес Бориса?
О н а. У тебя.
О н. У меня нет.
О н а. Значит, у меня… Постой, у меня нет…
О н. И у меня нет… Куда же мы едем?.. А его телефон у тебя?
О н а. У тебя. У меня ничего нет.
О н. У меня?.. Постой… Ты же записала.
О н а. У меня нет. Он у тебя.
О н. У меня?.. У меня нет!..
О н а. Как у тебя нет?
О н. У меня нет. У меня нет! Я ничего не писал. У меня ничего нет. Куда мы едем? Мы выйдем на перрон, и нас арестуют. У нас нет ни адреса, ни телефона. Мы пропадем!
О н а. Поищи в боковом кармане.
О н. Там нет. Я смотрю, вот я смотрю, тут ничего нет. Вот пенсионная книжка, вот паспорта – и никаких телефонов. Всё, домой! Искать! Поезд уйдет! Мы пропали!
О н а. Посмотри среди газет.
О н. Всё, пропали. Поехали домой. Кому мы нужны? К чертовой матери эту жизнь. Эту голову. Эту поездку… Есть!
О н а. Что?
О н. Телефон и адрес. Я не могу, я все помнил, я знал наизусть «Муху-Цокотуху», я решал в уме сложнейшие задачи, я играл в шахматы вслепую… Где ключи?
О н а. У меня.
О н. Плащ?
Она. Здесь.
О н. А часы, часы?
О н а. У тебя на руке.
О н. Все забывал сказать. Я тебя люблю… Очки, очки?
О н а. У меня.
О н. Куда я без тебя? Кому я нужен? Сода?
О н а. Здесь, здесь. С продуктами.
О н. Паспорта?
О н а. У тебя.
О н. Деньги?
О н а. У меня. Ложись… Попробуй уснуть.
О н. Снотворное?
О н а. В лекарствах.
О н. Очки?
О н а. У меня.
О н. Билеты?
О н а. Мы уже едем.
О н. Газеты?
О н а. На полке.
О н. Валокордин?
О н а. Вот.
О н. Все… Где сон? Сон где?..
Меня подозвал певец
Меня подозвал к себе народный певец и композитор:
– Тебе нравится?
– Нравится. Мне вообще нравится то, что ты делаешь, – сказал я.
– Ты так пишешь песни, что они кажутся народными. Мне бы такую фамилию и национальность, как у тебя, – сказал я, – я бы страну перевернул.
– А я еврей, – сказал он.
– Да ты что? Вот бы не подумал.
– А никто и не подумает, – сказал он, – никто не знает.
– Ты что, честное слово, еврей?
– Конечно.
На следующий день я подошел к нему:
– Так ты что, еврей?
– Да так, серединка наполовинку.
– Что, мама?
– Нет.
– Папа?
– Тоже нет.
– А кто ж тогда?
– Ну, там путаница…
В общем, мы выпили, он сказал, что ошибся, просил забыть и оплатил ужин.
Я согласился.
Я его спросил на следующем концерте:
– Так ты все-таки еврей?
Он резко отказался, сказал, что был пьян в тот вечер.
– Неужели настолько?
– Да. Без сознания.
Когда на следующем концерте я подошел к нему: «А я все-таки верю, что ты еврей», – он сказал, что мне никто не поверит, все поверят ему. Тогда я заявил, что у меня есть свидетели.
Он сказал: «Ну и что?» – и предложил мне четыреста баксов, чтоб я забыл. Я попросил две тысячи, ну, чтоб как-то сгладить неприятное впечатление… Тогда он сказал, что лучше быть евреем и предложил мне восемьсот.
Чтоб я за восемьсот дал ему такое счастье?
– Нет, – сказал я, – мы записали свои показания на пленку и положили в сейф Русского православного банка.
Он отменил концерт и подослал хулиганов. Я откупился от них за четыреста и попросил их попросить у него пять тысяч за моральный ущерб.
Половина – им.
В общем, мы с ним сошлись на полутора, и я сжег пленку.
Теперь, когда я слышу его песню «Гей, Москва православная, гей», я ему подмигиваю, и он долгое время не попадает ртом в фонограмму.
Я и Украина!
Ну, что для меня Украина, если я живу здесь июль-август-сентябрь-октябрь-ноябрь. Пока не сравнивается погода. Когда сравнивается – перелетаю.