Книга воспоминаний, стр. 23

12. Зиновьевская оппозиция

Вскоре после ХIII съезда стали возникать слухи о новых разногласиях в ЦК, на этот раз между Сталиным и Зиновьевым. Окончательно обнаружились разногласия на ХIV съезде партии.

Как явствует из предыдущих страниц, в преследовании троцкистской оппозиции, в зажиме критики особо активную роль играли Зиновьев и Каменев, с особым пылом выступавшие лично против Троцкого. Поэтому, когда выяснилось, что теперь Зиновьев и Каменев сами оказались в оппозиции и негодуют против зажима критики, мы, рядовые оппозиционеры 1923 года, испытывали некоторое удовлетворение, почти злорадство. Похоже, что и вожди оппозиции, даже Троцкий, испытывали нечто близкое, хотя, казалось бы, чувство это достаточно мелкое для таких крупных людей.

Однако чувство озлобления против Каменева и Зиновьева было очень велико. То, что мы, зеленая молодежь, пострадавшая от установленного Зиновьевым и Каменевым внутрипартийного режима, искренно радовались тому, что наши противники попали в беду, — это, допустим понятно. Но руководители бывшей оппозиции, такие политические деятели, как Троцкий, Радек, Раковский, Пятаков, Преображенский, И. Н. Смирнов и другие, не должны были поддаваться личным чувствам, а обязаны были руководствоваться исключительно политическими мотивами и интересами партии.

Руководитель, который в политике руководствуется чувством озлобления, не годится на роль вождя партии. «Озлобление, — писал Владимир Ильич в письме „К вопросу о национальностях, или об автономизации“, — вообще играет в политике обычно самую худшую роль». И в этом случае — как показали последующие события — озлобление против Зиновьева и Каменева сыграло отрицательную роль.

Л. Д. Троцкий обязан был поддержать на XIV съезде зиновьевскую оппозицию в ее принципиальных спорах со Сталиным, ибо Зиновьев и вся его группа занимали на этом съезде правильную позицию — и в вопросе об отношении к кулаку и середняку, и в вопросе о строительстве социализма в одной отдельно взятой стране, и в вопросе о внутрипартийном режиме. Святая обязанность Троцкого и его сторонников была забыть о своих прошлых распрях с Зиновьевым и Каменевым.

Такая тактика была бы верной по существу и единственно результативной. Она не дала бы Сталину пустить в ход свой единственный козырь, который он использовал, когда оппозиция — слишком поздно! — организовала «Объединенный блок». Сталин тогда заявил, что это объединение — беспринципное. Он не мог бы заявить это, если бы Троцкий поддержал Зиновьева еще на ХIV съезде. Наоборот, такое выступление свидетельствовало бы о принципиальности Троцкого, сумевшего подняться выше политических дрязг, выше личных обид против Зиновьева.

Но Троцкий на ХIV съезде партии молчал. Молчал, не выступал, несмотря на неоднократные попытки делегатов выяснить его позицию.

А между тем Сталин больше всего боялся, что Троцкий выступит в поддержку зиновьевской оппозиции. Потому и стремился он избежать предсъездовской дискуссии, что боялся объединения обеих оппозиций на принципиальной платформе.

Сталин действовал как опытный политик, руководствуясь заранее продуманным расчетом. Он и на молчаливую поддержку Троцкого в своей борьбе против Зиновьева тоже рассчитывал, хоть и опасался всяких неожиданностей. И расчет его оказался верен, он угадал, что Троцкий поддастся своему озлоблению и не поддержит Зиновьева. Сталин не был особо проницательным, но все отрицательное в человеке он чуял и старался его использовать. Чего стоит, например, тот раздел политического отчета ХIV съезду, в котором Сталин сообщает, что Зиновьев и Каменев в свое время требовали исключения Троцкого из ЦК и даже из партии.

«Позвольте теперь перейти, — говорил Сталин, — к истории нашей борьбы внутри большинства ЦК. С чего началась наша размолвка? Началась она с вопроса о том: как быть с тов. Троцким? Это было в конце 1924 года. (Подч. нами). Группа ленинградцев вначале предлагала исключить тов. Троцкого из партии… Мы, т. е. большинство ЦК, не согласились с этим… Спустя некоторое время после этого, когда собрался у нас пленум ЦК, Зиновьев вместе с тов. Каменевым потребовали немедленного исключения тов. Троцкого из Политбюро. Мы не согласились с этим предложением оппозиции, получили большинство и ограничились снятием тов. Троцкого с поста Наркомвоенмора. Мы не согласились с тов. Зиновьевым и Каменевым потому, что знали (подч. нами), что политика отсечения чревата большими опасностями для партии, что метод отсечения, метод пускания крови, — а они требовали крови, — опасен, заразителен, сегодня одного отсекли, завтра другого, послезавтра третьего, — кто же у нас останется в партии?» (ХIV съезд, стен. отчет, изд.1926 г., стр.502).

Сегодня, когда хорошо известны сталинские методы, особенно отвратительно звучит это лицемерное беспокойство по поводу «отсечения» и «пускания крови», эта добродетельная тревога насчет того, «кто ж у нас останется в партии». Но тогда, тогда-то зачем Сталин говорил все это на съезде? Разве не ясно, что он хотел прибегнуть к своему излюбленному методу: натравить Троцкого на Зиновьева или, по крайней мере, нейтрализовать его? Для этого ему и надо было представить дело так, что именно Зиновьев ссорил его с Троцким, что именно Зиновьев — сторонник метода отсечения и кровопускания, а не он, Сталин, который, как мы теперь знаем, блестяще осуществил этот метод сначала в отношении Троцкого, затем — Каменева и Зиновьева, затем — Бухарина, а затем…

Все это свидетельствует о том, что Сталину не только «везло» в силу сложившейся в стране и в мире ситуации. Он был достаточно умен, проницателен и бессовестен, чтобы в каждом конкретном случае выбрать подходящий метод для окружения и политического уничтожения своих противников.

Верно, у него было одно существенное преимущество: он хорошо знал, чего он хотел, в то время как другие его скрытых замыслов и не подозревали. Он руководствовался только своим личным расчетом, в то время как другие исходили, прежде всего, из интересов партии и революции.

Это подтверждается хотя бы тем, как фактически произошли размолвка между Сталиным и Зиновьевым. Версию Сталина мы уже знаем. Теперь послушаем версию Зиновьева:

«Между ХII и ХIII съездами у нас почти что не было сколько-нибудь серьезных расхождений. Первое серьезное расхождение началось после ХIII съезда, можно сказать назавтра после ХIII съезда. И тут решающую роль играет выступление тов. Сталина, которое было потом напечатано, речь, содержащая прямое нападение на Каменева и меня. Нападение на меня было по вопросу о диктатуре партии — формулировка, которая была одобрена ХII съездом партии и которую тов. Сталин критиковал в этой речи у секретарей укомов, сказав, что „кажется, ХII съезд ее принял“». (там же, стр.454)

Сталин и Зиновьев по-разному рассказали историю их разногласий. Зиновьев начало разногласий относит к маю 1924 года и связывает его с выступлением Сталина на совещании секретарей укомов по вопросу о диктатуре партии. Сталин начало разногласий относит к концу 1924 года, когда Зиновьев предложил исключить Троцкого из партии. Однако неопровержимым остается факт, что Сталин неожиданно напал на своих вчерашних единомышленников именно в мае 1924 года, т. е. сразу после окончания ХIII съезда РКП(б), когда только что произошло отсечение от руководства первой группы сторонников Троцкого. Вчерашние союзники, с которыми он совместно действовал против Троцкого, теперь, после ХIII съезда, ему уже не нужны; он задумывает и осуществляет отсечение от руководства второй, зиновьевской группы — и использует для этой цели других союзников: Бухарина, Рыкова и Томского.

«На вопрос к Сталину, — говорил Зиновьев, — зачем он выступил со своей статьей, он сказал, что он имел целью расширить ядро, ибо оно стало узким» (там же, стр.455).

В этом ответе, как в капле воды, просвечивает интриганская суть Сталина. Он даже не скрывает своей цели: дискредитировать Зиновьева и Каменева, вчера еще вместе с ним составлявших руководящую тройку.