Если б не было тебя, стр. 40
Еще один обвинительный взгляд.
– Она «за»! – Маша едва сдерживала внутреннюю дрожь. Почему нужно разговаривать с ними так, словно они умственно отсталые и при этом планируют совершить тяжкое преступление?!
– Копия свидетельства о браке, – продолжила тетка, – справки с места работы, копия финансового лицевого счета, выписка из домовой книги, документы на собственность жилья. Это не обязательно.
– Пусть будут, – Олег угрожающе склонился к ней.
– Пусть, – тетка безразлично пожала плечами, – вроде все. Приходите с недостающими бумагами в следующий вторник. Тогда и приму заявление.
– А сразу нельзя?
– Мужчина, – она посмотрела на Олега с раздражением, – вы себе это как представляете? У вас пакет документов не собран.
– Двух бумаг всего не хватает! Автобиографию я сейчас напишу. Значит, одной.
– У нас тут не читальный зал. – Тамара Михайловна перешла на противные высокие ноты. – Дома будете биографию сочинять.
– Мне сочинять нечего, – Олег встал, нависнув над круглой женщиной. – Не превращайте человека в комок оголенных нервов!
– Боже мой, – она наконец сменила тон, – если так хотите, пишите сейчас заявление. Все равно делу дадим ход, только когда принесете автобиографию и характеристику.
– Документы долго будете рассматривать? – Олег вытащил из лотка два бланка – для себя и жены.
– Минимум две недели.
– И что потом?
– Потом – по процедуре. Заберете заключение. Если оно будет положительным, начнете искать ребенка.
– Тоже с вашей помощью?
Маша поежилась от такой перспективы.
– У нас детей в наличии нет! – отрезала сотрудница.
– Такого не может быть. – Молчанова все хуже понимала происходящее. – За вашей опекой закреплен дом ребенка!
– И что? Вы со мной спорить будете?! – Суровая дама снова была в своем амплуа. – Вы знаете, сколько желающих взять нормальных детей? Тех, у которых родители более-менее.
– Но ведь не всех еще разобрали. Малыши-то есть.
– Где?!
– В том же подшефном вам доме ребенка. В ближайшем детском доме. Иначе бы эти учреждения уже закрыли.
– Какие там дети?! – Она отмахнулась так, словно не считала воспитанников за людей. – Никакие!
– В каком смысле?
– Больные насквозь.
Маша глубоко вдохнула, потом выдохнула.
– Здоровых сейчас и в семьях практически нет. – Она пыталась не срываться и при этом жестко держать оборону. – Тех, кто болен, тоже надо усыновлять.
– Слушайте, давайте прямо! Вы инвалида возьмете?
– Смотря о чем речь…
– О том, что он ни черта не соображает. Не двигается, ходит под себя. На всю жизнь останется овощем.
Маша, широко раскрыв глаза, смотрела на женщину. Она долго не поддавалась эмоциям, но картина, нарисованная сотрудницей опеки, выбила почву из-под ног.
– Как вы можете знать… Что это на всю жизнь? В доме ребенка дети от месяца до трех лет. Если два месяца человеку, на нем уже нужно поставить крест?! Есть же терапия, лечение.
– Я смотрю, вы специалист, – Тамара Михайловна недобро усмехнулась.
– Я-то как раз нет.
– Вот и я о том же говорю: элементарных вещей не знаете. До трех лет никакой определенности нет!
– Что это значит?
– А то, что многие наследственные заболевания клинически не проявляются до трех лет. Усыновляете чудесного малыша, возитесь с ним, а в три года вылезает такое…
– И что же нам делать?
– Это уж вам решать. Хотите, берите!
– Я не знаю…
– Вот и другие «не знают»! – Тетка обрадовалась своей правоте. – А здоровых сирот нет! У всех болезни. Дурная наследственность.
– Но…
– Мое дело предупредить. Хотите – идите, собирайте дальше бумаги. Только время зря потеряете!
В тот день они с Олегом так и не написали никаких заявлений. Вышли из кабинета, словно из камеры пыток. И только на улице поняли, как умело специалист манипулировала их чувствами. Нельзя было понять, в чем цель этой женщины – проверить на прочность или всеми средствами отпугнуть усыновителей?
По дороге домой, в машине, Маша еще кое-как держалась. Но стоило оказаться в собственной спальне, внутри что-то оборвалось. Она упала вниз лицом на постель и разрыдалась. Напрасно Олег гладил ее по вздрагивающим плечам, успокаивал, приносил то воды, то валерьянки. Жена была безутешна. Маша во всем винила себя. Как только могла она помыслить о том, что можно вот так запросто пойти и найти сына или дочь?! Полный абсурд. Если бы все не было так ужасно на самом деле, этих малышей не бросали бы родители. Значит, справиться с ними невозможно. Немыслимо.
Она живо представила себя матерью ребенка, который обречен оставаться «овощем», как выразилась эта Тамара Михайловна, «на всю жизнь». Подлое театральное воображение моментально сделало свое дело. Разве получится из нее самоотверженная терпеливая мать, готовая положить на алтарь всю свою жизнь? Она не медик, не педагог, она понятия не имеет, как действовать в такой ситуации. Слезы снова брызнули из глаз. Маша отчетливо поняла, что не справится. И как же ей было стыдно…
Глава 2
Молодой врач с белесыми ресницами и бровями – на фоне бледной кожи их даже не было видно – нервно вышагивал взад-вперед по коридору и крутил в руке мобильный телефон. Наконец аппарат издал противный звук.
– Алло!
– Удобно говорить? – Алла не поздоровалась: по голосу женщины было слышно, что добрых вестей у нее нет.
– Да, могу!
– В общем, сделала все, что в моих силах.
– Нина с Павлом так и не проявились за это время?
– Нет. Мобильные телефоны не брали, я нашла его рабочий номер, дозвонилась до приемной.
– И что?
– Оставила секретарше сообщение, что хочу переговорить.
– Ну?
– Та перезвонила через час и передала, чтобы я забыла о существовании Павла Сергеевича! Он не намерен больше иметь с нами никаких дел.
– Причину объяснила?
– Такие ничего не объясняют. Скорее всего, раскопали что-то про мать.
– Черт! – Мужчина с досадой шлепнул себя ладонью по лбу. – Что будем делать?
– Не знаю. Других вариантов у меня нет. Я и так уже пошла на риск: попыталась завязаться еще с одними, но оказалось, не наши люди. Столько сил на этого младенца угробила!
– Дольше ему в больнице нельзя, – врач задумчиво поскреб затылок, – может, передашь срочно в базу? Наверняка на общих основаниях найдутся желающие. Жалко отдавать его в дом ребенка.
– Привязался к мальчишке? – Алла усмехнулась. – Тогда себе забери. А я не благотворительная организация. Больше месяца с ним провозилась. Договаривалась, делала так, чтобы он в общие списки не попадал, а теперь вдруг – пожалуйста. С ног на голову.
– И что же, переводить? – По интонациям было понятно, что мужчина сильно расстроен.
– Давно пора, – женщина безразлично зевнула в трубку, – если переживаешь за него, отправь в коррекционный. Там детей меньше, а персонала больше.
– Но ребенок-то без диагноза!
– Напиши! «Отставание в развитии». Еще что-нибудь. Первый раз, что ли?
– А вдруг…
– Все, мне некогда! Хватит ныть: у каждого своя судьба.
Второй переезд дался Андрюшке намного труднее первого. Когда его стали подмывать, собирать, он начал надеяться на встречу с робкими нежными руками той ласковой женщины, которая приходила к нему много дней подряд. Сидела с ним, говорила. А потом пропала бесследно. Он ощущал важность момента и внутренне готовился к переменам в жизни. Но случилось вовсе не то, чего он ожидал: его торопливо пронесли мимо приемного покоя, вытащили на улицу – стояла невыносимая удушающая жара – и загрузили в машину. Ни знакомого цветочного запаха, ни нежного голоса, ни мягких ладоней не было. Пожилая сотрудница, на руках которой лежал Андрюшка, испуганно крутя головой, ничем не была похожа на его Нину.
Женщина то и дело тяжело отдувалась, утирала со лба пот. От маленького горячего Андрюшки ей было невыносимо жарко, и она мечтала лишь об одном – скорее добраться до места и передать, куда следует, неудобный груз. Как назло, Москва поутру собралась в огромную пробку. Проехать нужно было всего-то пятнадцать километров, но в дороге они потеряли целый час.