Душница. Время выбирать, стр. 15
Сашка понимал, что Лебедь перепугался, поэтому и тараторит; и ещё просто не хочет, чтобы Сашка решил, будто он, Лебедь, бегал за военруком, поскольку струсил. Сашка так не думал, конечно.
Сашке вообще, если честно, было сейчас плевать на всё это. Он хотел узнать только одно – именно то, чего узнать никак не мог.
А снег всё падал и падал, и с какой-то будничной простотой Сашка понял, что всё изменилось. Мир для него уже никогда не будет прежним.
Классная взяла Сашку за руку и повела в школу, отпаивать чаем. Потом был какой-то грузный мужчина, он спрашивал и записывал и дал Сашке бумагу, чтобы перечитал и заверил: «с моих слов… всё точно», – и классная поставила свою подпись рядом с Сашкиной, дескать, слушала и подтверждает: всё точно. Приехали родители, директор о чём-то говорил с ними за запертыми дверьми, а классная в это время помогала Сашке приводить в порядок дедов шар.
Поэтому мама увидела шар почти таким же, каким он был всегда. Без рожи, намалёванной Рукопятом.
Остальное, если задуматься, было совсем не важно.
В кино они пошли только через неделю – когда зажила Сашкина разбитая губа и почти исчез фингал под глазом. Пошли вечером, сразу после уроков. Билеты Сашка купил заранее, распотрошив по такому случаю копилку, подаренную дедом на десятилетие.
Вообще-то он собирал на набор десантников, но решил, что купит их как-нибудь в другой раз. Может быть.
Денег хватило и на билеты, и на попкорн, а фильм оказался потрясный. Особенно понравилась та часть, где герр Эшбах сражался с колдуном Душепийцей в коридорах королевского дворца. 3D, опять же: новое слово в кинематографе. Старую версию, которую сняли лет шестьдесят назад, – кто сейчас помнит? Её только младшакам смотреть. А здесь – реальный драйв и спецэффекты – закачаешься. Чего стоит хотя бы сцена с Душепийцей, когда тот поглощает очередную жертву, отбрасывает пустой мех – и вдруг меняется: на лице проступают черты того, чью душу колдун выпил. Жуткое зрелище, реально. А сцена с осадой крепости!.. А подземелья!.. А эпизод на балу!..
Правда, очки мешали. Натирали нос, глаза от непривычки слезились. И чтобы взглянуть на Настю, нужно было поворачивать голову.
В перерыве они сняли очки и болтали обо всём подряд, а когда в зале снова погас свет, Настя не спешила их надевать… Сашка подумал, что вот сейчас, сейчас самый подходящий случай.
Чёрт, если девчонка согласилась пойти с тобой в кино и вы взяли билеты в задний ряд, чего думать-то?! Он прямо услышал эти слова: внутренний голос, который произносил их, подозрительно напоминал голос Лебедя.
Главное, напомнил себе Сашка, сделать это искренне и легко, как будто ты целовался тысячу раз, а не всего-то три, и все три – в щёку, и в классе втором, на спор, что, наверное, если по-честному, – не считается; он повернулся к Насте, Настя смотрела на него и ждала чего-то («Ну ясно – чего!» – фыркнул «внутренний Лебедь»), и Сашка набрал побольше воздуху, развернулся поудобнее…
– Простите. Разрешите пройти, – шепнули из темноты.
Сашка встал – может, с излишней поспешностью. Но, кажется, Настя не заметила этого – как и облегчения, с которым он дал пройти опоздавшей парочке.
На экране герр Эшбах угодил в очередную передрягу, так что самым логичным было надеть очки и смотреть дальше. Логичным, разумным и естественным.
Вот спрашивать, не слышит ли Настя чего-нибудь, было бы, наоборот, глупо.
Он пожалел, что не зашёл домой. Не хватило времени. Хотя мог бы заранее догадаться и на один-то день не брать дедов шар в школу. Сейчас он висел привязанный к подлокотнику справа от Сашки. И только что начал напевать ту самую вроде бы знакомую мелодию, которую Сашке никак не удавалось опознать. Прежде дед позволял себе это только по ночам. Сперва Сашка думал, будто мелодия ему снится: она, как это часто бывает, вплеталась в сны, становилась их частью, а когда он просыпался, дед замолкал.
Ни разу дед не пел на людях. Даже при включённом свете – не пел.
(«Ну, – сказал всё тот же «внутренний Лебедь», – свет-то сейчас выключен».)
На прямо поставленные вопросы, на обращённые к нему фразы шар по-прежнему не отвечал. Понять, осознаёт ли он самого себя, осознаёт ли то, что происходит вокруг, было невозможно.
С некоторых пор Сашка старался об этом не задумываться.
Герр Эшбах гнался за похитителями меха с душой своей возлюбленной супруги. Осенний лес был полон теней и шорохов. Полон опасностей.
Сашка сидел выпрямившись, замерев от напряжения. Наверное, со стороны казалось, будто переживает за Эшбаха.
Он очень надеялся, что Настя подумает именно так.
Потом он провожал её до дому, и дедов шар привычно дёргал за руку, будто нетерпеливый пёс, которого только что вывели на прогулку. Хуже нянюшки или – как там это называлось в Средние века? Дуэньи?..
Вечер был непоправимо испорчен. Сашка балагурил, рассказывал забавные истории из жизни, и они с Настей обсуждали фильм – и, наверное, всё это выглядело естественно… Только вот захочет ли Настя ещё раз идти с ним в кино, если он… если ему не хватило духу её даже поцеловать.
А попробуешь объяснить про шар – будешь выглядеть в её глазах полным, безнадёжным, вселенским при-дур-ком!
Снова падал снег, весь город был в сугробах, и как-то само собой оказалось, что Сашка держит Настю за руку, чтобы не поскользнулась. Дошли до парадного.
Поболтали ещё с полчаса.
Шар покачивался рядом, буквально заглядывал в рот.
– Ну… – вздохнул наконец Сашка. Покосился на шар, вздохнул ещё раз. – Я, наверное…
– Мне мама велела, чтобы я тебя привела. Хочет толком познакомиться. И чаем напоить – смотри, ты весь замёрз. – Настя легонько коснулась ладонью его носа. – Пошли.
Она жила на третьем.
Они поднялись на пятый. Сашка хотел было что-то спросить, но Настя покачала головой, мягко отобрала цепочку и, вскарабкавшись к запертой чердачной двери, примотала шар к ручке.
– Потом заберёшь. – Она вдруг смутилась и слегка потупилась. – Ну или, если спешишь…
Губы у неё оказались горячими и пахли ванилью. Дыхание щекотало кожу.
Он подумал, каким же всё это время был дураком. Просто-таки вселенским.
Шар где-то там, наверху, покачивался в полумраке и молчал.
Часть третья
Сразу после Нового года назначили день предзащиты проектов, сроку оставалось чуть больше месяца. Сашка не знал, радоваться или паниковать.
– Чего паниковать-то? – не понял Лебедь.
Сам он был уверен в себе на все сто. Писал об истории столичной душницы, даже сделал несколько рисунков: какой она была в пятнадцатом, семнадцатом и середине девятнадцатого века. Очередной как раз вычерчивал.
– Ну правда, – сказал Лебедь, – ты ж, Турухтун, только этим своим дедом и Настей занимаешься, друзей совсем забросил. В кино – с ней, гулять – с ней, а по ночам черновики разбираешь. Ты, Турухтун, человек потерянный для общества. Вот о чём надо паниковать.
– Кто бы говорил.
– А я что?! Я – так… – Лебедь подтянул к себе точилку и вставил карандаш. – Мне интересно – это раз. Я ж не с утра до ночи – это два. И главное: я не паникую, как некоторые. – Он провёл на пробу несколько линий, довольно кивнул и спросил: – Чаю-то нальёшь?
Пока Сашка нёс заварник, Лебедь вытащил из сумки гостинцы: мамино печенье, кулёк шоколадных конфет, мандарины. В доме сразу запахло праздником.
Сашка сдвинул в сторону дедовы бумаги, перевесил шар на полку повыше.
– А чего он у тебя такой пыльный? – спросил Лебедь, сдувая в сторону падающие хлопья. – Совсем не протираешь? Говорю ж: потерянный человек. Ну так чего паникуем?
Сашка пожал плечами. Это было сложно объяснить и, наверное, ещё сложнее понять.