Князь Кий, стр. 94

Исчезла Малуша. Оборвались сновидения.

К утру Святославу стало лучше. Князь потребовал к себе Свенельда.

- Долго, видать, я пролежал… А дело наше стоит. Воевода Борислав поднялся?

- Кровью изошёл Борислав, верно, уже не встанет.

- Эх, Борислав, Борислав, буйная голова! Мыслил и его посадником оставить в Тмутаракани, а он… Надобно нам поспешать туда. Выждем день - дальше пойдём.

- Слаб ты ещё, княже.

- Ничего, не пеший пойду - конь повезёт.

А ночью скончался воевода Борислав.

Не всегда и во всем послушен был князю молодой воевода. Вот и на этот раз поступил по-своему, сгоряча нарушил ряд с касогами, за что русичам пришлось заплатить дорогой ценой. И всё-таки за удаль, за стойкость в бою Святослав многое прощал Бориславу. Смерть молодого витязя его опечалила, и князь распорядился похоронить воеводу со всеми подобающими воинскими почестями, справить по убитому добрую тризну.

Не было в походе при войске ни одного волхва, служителя русских богов, поэтому Святослав сам руководил похоронами. Войско вышло из болот, переправилось через реку, и там, на её берегу, было выбрано открытое место на небольшой возвышенности. Сотни дружинников натаскали из ближнего дубового леска сухие дрова и сучья, сложили высокую поленницу. На самом верху её усадили мёртвого воеводу в полном боевом облачении. Плечи ему прикрыли багряным аксамитовым корзном, в правую руку вложили меч. Не забыли ни щита, ни копья и лука со стрелами и едой всякой снабдили покойника - может, долог будет его путь в потустороннем неведомом мире, пока он предстанет перед богами.

Богдан смотрел на приготовления к похоронному обряду, и в сердце его не было неприязни к погибшему воеводе. Сражался он смело и погиб славно - на поле брани.

Тревожно заржал конь, далеко разлетелся его крик, будто жалобно степь застонала. Богдан понял, что это ведут боевого друга воеводы к месту его вечного покоя. Конь шёл осёдланный, блестела на нём отделанная золотыми бляхами сбруя, всеми цветами радуги переливались седельные луки, украшенные драгоценными камнями.

Мечник подвёл коня к поленнице, оглянулся на князя. Тот хмуро кивнул. Мечник, не отпуская повода, отступил на шаг, замахнулся острым клинком. Брызнула кровь на сапоги мёртвого воеводы, жалобно закричал конь, вздыбился, словно пытаясь уйти от гибели, и тотчас рухнул на вытоптанную траву.

Затрубил боевой рог - один, второй, третий. Будто турица заревела далеко в лесу, откликнулись ей могучие туры. Сам князь подошёл к поленнице с двумя гриднями, поднёс огонь к сухому дереву. Закурился дымок, робкие язычки пламени заплясали на дровах, и вдруг дохнул ветер из степи, и пламя жадно затрещав, охватило всю поленницу.

Князь, бояре, все воины склонили головы, прощаясь с Бориславом.

Утром князь приказал рынде трубить поход. Он объехал поредевшие дружины, мысленно подсчитывая, скольких добрых воинов недостаёт после многих сеч и стычек. Потом махнул рукою в сторону запада - на Тмутаракань - и, сойдя с коня, ковырнул мечом жирную, веками не знавшую рала землю, взял горсть её, показывая пример другим, и пошёл, ведя коня в поводу. За ним спешились Свенельд и другие воеводы, старшая дружина, гридни. Проходя мимо всё ещё тлевшего огнища, похоронившего останки Борислава, князь бросил горсть земли на подёрнутые серым пеплом угли и, пройдя ещё несколько шагов, тяжело, с натугой, поднял своё тело в седло.

Всё шли и шли русские воины, и каждый бросал на могилу горсть земли. Долго тянулось это печальное шествие. Когда прошла последняя сотня, позади неё возвышался покатый, издалека видный курган.

5

Будто шарик сухого перекати-поля, гонит неласковая судьба таксиарха Диомида по безводным степям хазарским, по отрогам Ясских гор, всё ближе к Понту Эвксинтскому - Русскому морю, за которым раскинулась Диомидова родина Византия. Страшась гнева каган-бека, а ещё пуще опасаясь попасть в руки Святослава, ромейский сотник покинул нажитое в Хазарии добро и отправился выполнять приказ Иосифа. Но его гнала и другая сила - жадность.

Не доверяя ни одному воину из своей сотни, Диомид захватил с собой двух наёмников арсиев, самых отчаянных головорезов в Итиле. Арсии служили ему и охраной и проводниками - они не однажды бывали в стране ясов, сопровождая хазарских послов и лазутчиков.

Диомид торопился. Меняя запасных коней, он сумел обогнать полки киевского князя, пробивавшиеся через пески. Арсии нашли более короткий и безопасный путь.

Ясы приняли Диомида гостеприимно, как велит их давний обычай, предоставили ему кров и пищу. Поили его нартсаном, напитком витязей, угощали шипучим кумысом и молчали, выжидая, что скажет гость. Зная местные обычаи, Диомид не торопился начинать переговоры, хотя всё у него в душе кипело: не сегодня-завтра на ясскую землю вступит русское войско, от которого таксиарху едва удалось уйти. Наконец, когда ясский князь Тагаур дал понять гостю, что готов выслушать его, Диомид предложил князю выступить против русичей.

- От чьего имени ты говоришь, урум? - холодно осведомился ясин, называя гостя так, как обычно звали здесь византийцев.

- От имени самого каган-бека Хазарии Иосифа.

- А сам ты кто? Где твоя родина?

Грек уловил иронию, скрытую в этом вопросе.

- Да, я урум, моя родина - Византия. Но я воин и служу тому, кому захочу.

- Сейчас Иосифу, а завтра?

Диомид не смутился.

- Завтра, если ты примешь условия каган-бека, я готов перейти на службу к тебе.

Тамбур смерил его презрительным взглядом.

- Наша земля, славу богу, ещё не оскудела храбрыми воинами. Благодарю тебя за предложение, но принять его не смогу. А ответ для каган-бека Иосифа ты получишь завтра.

Всю ночь метался без сна на жёстком ложе таксиарх Диомид, стараясь отгадать, что скажет ему Тагаур. Забылся он только к утру, но вскоре его разбудил молодой ясин из свиты князя.

- Твой конь осёдлан, чужеземец, - сухо объявил он. - Я провожу тебя и твоих слуг до границ земли адыгов.

Таков был ответ Тагаура, не пожелавшего выступить на помощь Иосифу, правителю Хазарии.

У прикубанских касогов Диомида тоже встретили неприветливо. Правда, ему не указали на порог, как это сделали ясы, разрешили жить среди касогов, но ни Алэдж, ни другие старейшины не выразили желания защищать разгромленную Хазарию.

Диомид был терпелив и настойчив. Он жил среди суровых и немногословных горцев, присматривался к ним в надежде отыскать единомышленников. План таксиарха был несложен: если касоги не хотят воевать с русами, то надо столкнуть обе стороны. Дальше всё пойдёт как по маслу. И вскоре он убедился, что его план реален: в дружине Алэджа нашлись несколько человек, которые согласились за хазарское золото выполнить просьбу грека. Засев в придорожном леске, они засыпали стрелами проезжавший мимо дозор русичей и поспешили скрыться, не оставив никаких следов.

Таксиарх довольно потирал руки: он добился своего. Русы ввязались в драку с касогами, получили хорошую трёпку, да ещё и завязли в болотах. Можно было ожидать настоящей войны. Теперь Алэдж стал прислушиваться к советам грека, изменил построение конницы в бою, научился применять византийские военные хитрости. А Диомид уже успел отправить надёжного гонца к тмутараканскому беку Сурхану, обещал ему поддержку со стороны асов И касогов. Если бек сумеет собрать хазар из ближних кочевий и выступит против русов, то Святославу придётся совсем туго.

Ещё во время первой стычки с касогами, когда на них бросил свою дружину воевода Борислав, Богдан заметил нечто странное в действиях неприятеля. Горцы, обычно не признававшие плотного строя, налетавшие на русичей нестройной массой, на этот раз атаковали чело русского войска плотной конной лавой.

Услышав слова Святослава о том, что касоги воевать стали по примеру византийских легионов, Богдан вспомнил увиденного им во время боя воина, непохожего на касога, и сказал об этом князю.