Суворовец Соболев, встать в строй!, стр. 25

— Смелая, — почесал затылок Витька. – А мы не знали.

— Героическая женщина, — улыбнулся Володя. – Мы на неё и не обижаемся. С такой можно и в разведку.

— Да, героическая! А ты хотел, чтобы она была у вас офицером-воспитателем? – неожиданно спросил Санька.

— Но… но она женщина. – Этого вопроса Володя не ожидал. И Саньке показалось, что он даже попятился. – Как же она на отбой и подъём приходить будет? А в баню? И офицером-воспитателем?.. Нет… Не хотел бы… Детей у неё нет. И без нас она не может. Нет, офицером-воспитателем не хотел бы. Очень строгая. Хотя заслуженный учитель. – Потом посмотрел на Саньку. – Тебя, наверно, здорово обидели. Только из училища уходить не надо. Не хорошо это. Будешь жалеть.

— Предательство? – тихо спросил Санька.

— Ну… знаешь… нехорошо. Здесь тяжело. Но те, кто ушли даже в первый год, жалеют. Лучше чуть потерпеть, чем жалеть потом. Мне тоже сначала хотелось уйти. Но правильно сделал, что не ушёл… А у меня радость. В воскресенье прыгаем. Но к вам я постараюсь после этого зайти и помочь убраться, чтобы наряд сдать.

— Не надо, — сказал Витька.

— Посмотрим, — положил ему руку на плечо Володя. У меня ещё одна хорошая новость. Тренер сказал, что в моём парашюте что-то есть. Он говорил, что таким парашютом будет легко управлять в бою. И со следующей недели мы возьмём несколько списанных и будем кроить действующую модель.

— И кто на нём полетит? То есть, кто с ним будет прыгать?

— Я! А кто же ещё? Я же его рассчитал, я и должен. Иначе, как доказать, что он пригодный для боя? Ведь мостостроитель ждёт под мостом, когда по нему движется первый состав. Так неужели кто-то должен рисковать с моим изобретением?

— Володь, а, может, мы чем-нибудь поможем тебе? – спросил Витька. – Может, что-нибудь надо шить или какие-нибудь узлы завязывать?

— Конечно! Конечно, приходите на следующей неделе…

И уже по дороге в казарму Витька сказал:

— Ну что нам этот наряд? Ну что нам Чугунов? Если бы не училище, где бы мы встретили Володю Зайцева?

— И Володю, и тебя, — тихо сказал Санька.

Дедушка заболел

Развод на субботний наряд проходил торжественно под оркестр. Торжественность, наверно, была необходима, чтобы заступившие в наряд на выходной день не чувствовали себя до конца ущемлёнными.

В эту субботу дежурным по училищу заступал начальник финансовой службы худенький старенький и остренький капитан Фёдоров. Лицо капитана покрывала сетка морщинок, в которую были пойманы белёсые испуганные глаза. Говорил он тихим, далеко не командирским голосом. Выстроившиеся на развод суворовцы старших рот шепотом переговаривались, и Санька услышал, что наряд сегодня будет спокойным, ночью дежурный проверять не придёт, и селектор не будет взрываться на всю роту и звать дневального, устраивая в казарме преждевременный подъём.

Когда капитан Фёдоров появился на плацу, заступивший дежурный майор из пятой роты прогорланил:

— Равняйсь! Смирно! Равнение направо! – и выбрасывая тоненькие ножки из-под массивного тела, обтянутого новой шинелью, двинулся навстречу.

Оркестр звонко брызнул встречным маршем. Чувствуя неловкость от оркестрового звона, капитан Фёдоров пригнул голову и, отдавая честь, приложил руку к шапке, будто хотел скрыться от шума и от устремившихся на него глаз развода. Но оркестр играл, сверхсрочник Петя лупил барабан, широко улыбаясь и сверкая золотым зубом.

Капитан Фёдоров приказал первой шеренге сделать два, а второй шаг вперёд и осторожно осмотрел дневальных. Никаких замечаний не последовало, и строй вернулся в прежнее состояние. Капитан Фёдоров приказал разводу пройти мимо него.

Шёл снег. Капитан пригнул голову и приложил руку к шапке, отдавая честь разводу. Казалось, он закрывается от снега и от строя.

Первым в наряде предстояло дежурить у тумбочки Жене Белову. Женя был единственным, кто сегодня заступил по роте в свой очередной наряд, и страшно жалел об этом.

— Другим везёт, за них назначают. А тут приходится идти за себя.

— Так твои же ребята стоять будут, — удивился Санька Жениной печали. – И тебе не жалко того, кто будет мыть площадки, кто за тебя будет изнывать у тумбочки, не будет спать, пока ты будешь дрыхнуть?

— Так ониже заслужили, — в свою очередь удивился Женя, — их же наказали.

— А если бы тебя наказали? Как тогда? Как бы тебе с субботы на воскресенье?

Женя поскрёб пухлую розовую щёку:

— Нет, не хотелось! Пусть лучше другим наряды объявляют, а я постараюсь, чтобы меня не трогали. Если постараться, то можно. Лично я у тумбочки ни за кого стоять не собираюсь. Вот только мне не везёт, за других-то стоят…

Следующим место у тумбочки занимал Санька. Женя с видом самого несчастного человека пошёл на площадку дневального. Остальные дневальные отправились на заготовку. По дороге Витька распределил все работы. Санька молчал. Вова Меркин из четвёртого взвода со скошенной на затылке головой и широкими зубами торопился и задавал вопросы. Вова был лучший в роте бегун, он каждый день тренировался, накручивая по стадиону круги, и мечтал стать олимпийским чемпионом, как Владимир Куц.

— Так, Вовка с Санькой, — давал указания Витька, — давайте сразу за тарелками, а я сахар и масло на всю роту получу. Надо быстрее заготовить, а когда рота будет есть, начинать убирать. Тогда в кино успеем. Хватайте алюминиевые тарелки. Берите все. Сколько нужно на роту, кладите на стул, остальные ставьте на стол.

— А зачем остальные? – спрашивал Вова. – Возьмём сколько нужно.

Витька сердито развёл руками:

— Если возьмёшь сколько нужно, кто-нибудь из пятой или четвёртой роты заберёт. А так только лишние отнимут. Или ты хочешь тащить толстые фарфоровые? Их больше четырёх штук не поднимешь. А алюминиевые хоть десять штук неси.

— А-а… — понимающе кивнул Вова. – Ну а зачем под стол прятать?

— Ты что совсем отупел, не понимаешь? Эти заберут, а те не найдут.

— По-онятно, — протянул Вова Меркин, — но зачем тогда лишние на стол ставить? Пусть все лишние и нелишние под столом стоят.

— А ну тебя, — махнул рукой Витька. – Если тебе фарфоровые тащить охота, ничего не делай. Ну что-то у нас должны забрать всё равно. Что-то мы должны отдать. Мы не седьмая, а не первая рота. Понятно тебе или нет? Солдатская смекалка, как говорит капитан Баташов.

— А, солдатская смекалка! – понимающе согласился Вова и такими туманными глазами посмотрел на Витьку, что тот скривился. Но вопросов больше не последовало.

В столовую они пришли первыми, и, когда со стеллажей посудомоечной схватили лёгкие алюминиевые стопки, повар тётя Катя крикнула с кухни.

— Давай сюда. Наперво вам из жестяных отпущу, — и потянула в окошко огромные полные руки.

Пока Санька подавал тарелки, подбежал Витька и озабоченно спросил, где хлеборезка тётя Лена.

— На месте, в своей конуре. Где ж её быть-то, — удивилась тётя Катя.

— Берите вилки, ложки и раскладывайте, — приказал Витька и побежал через столовую в другой конец стучаться в окошко раздачи хлеба.

Постучавшись в окно, он принялся ломиться в дверь, а когда и это не помогло, стал долбать дверь подкованным каблуком сапога. Хлеборезка никаких признаков жизни не подавала.

Витька озабоченно побрёл к официанткам, которые разливали молоко по стаканам.

— Где эта хлеборезка тётя Лена? – возмущённо прокричал он на всю столовую.

Официантки, пожав плечами и заверив, что никуда не выходила, окончательно повергли Витьку в сомнения. И тогда он вновь вернулся к двери, и вновь принялся её таранить.

— Вить, хватит, — подошёл к нему Санька, — лучше пойдём картошку тушёную получать.

— Но как же без хлеба, масла и сахара?

— Так её там нет.

— Нет есть, уверен!

— Так что ей там делать? Почему не открывает? – удивился Санька.

— Что не понимаешь что ли, маленький? – постучал Витька кулаком по лбу. — Обнимается!

— Обнимается? С кем? – опешил Санька.