Жизнь зовет. Честное комсомольское, стр. 24

— С нами ужинать, Сашок, — не замечая недовольства жены, пригласил Федор Тимофеевич. — Дай, Стешенька, стул.

Людмила Николаевна подчеркнуто молчала. Стеша принесла стул из своей комнаты, еще раз взглянула на Людмилу Николаевну и чуть слышно сказала:

— Проходи, Саша.

— Я ужинал, — поглядывая на Людмилу Николаевну и начиная нервничать, сказал Саша. — Мне поговорить нужно с тобой, Стеша. Ты ешь, я подожду. — И он сел на ящик возле двери.

— Как Прасковья Семеновна? — спросил Федор Тимофеевич, захватывая вилкой блин и с помощью ножа складывая его. — Орденов не прибавилось?

— Все один и тот же, — улыбнулся Саша, блеснув белыми зубами. — В Москву на совещание животноводов собирается.

— Герой-женщина! — будто сам себе, сказал Федор Тимофеевич. — По области первая доярка и хозяйка образцовая! — Он подавил вздох, и всем стало ясно, что он невольно сравнил Прасковью Семеновну с женой.

Людмила Николаевна пожала плечами. Жест этот говорил о ее явном пренебрежении к «дояркам» и «хозяйкам».

Стеша не могла есть. Присутствие Саши и явно недоброжелательное отношение к нему мачехи сковывали ее.

— Спасибо, — сказала она Людмиле Николаевне, вышла из-за стола и позвала Сашу в свою комнату.

Комната Стеши была такая маленькая, что в ней помещались только складная кровать, самодельный столик и стул.

Саша сел на стул, а Стеша — на кровать.

С девяти лет Саша знал этот детский, покрытый газетой письменный стол со стопками книг, с чернильницами под крыльями медного орла, с большой семейной фотографией. Неузнаваемый Федор Тимофеевич, моложавый, густоволосый, весело смотрел с карточки. Рядом с ним стояла мать Стеши — крупная женщина, совсем еще молодая, в короткой юбке, в блузе с напуском. На высоком стульчике перед родителями сидела годовалая Стеша, беленькая, толстенькая, лупоглазенькая.

Прежде Саша частенько смеялся над этой Стешиной фотографией, да и теперь она всегда вызывала у него улыбку.

— А ведь ты очень походишь на мать, — сказал Саша, сравнивая сидевшую против него девушку с фотографией ее матери. — Я только сейчас заметил это.

— Все говорят, — сказала Стеша, и грустная улыбка промелькнула на ее губах.

— Я тоже, говорят, похож на отца, — задумчиво сказал Саша, чтобы успокоить Стешу: не одна она сирота.

Они помолчали.

Раньше Саше всегда было хорошо у Листковых. В детстве он бывал здесь почти ежедневно. Теперь приходил реже. Он не знал, как сейчас держаться ему в доме Листковых, и не мог понять, почему произошла с ним эта перемена. Иногда ему казалось, что он повзрослел, изменился и поэтому его чувства к Стеше стали другими, более сложными. Порой же он объяснял эту перемену тем, что Людмила Николаевна относится к нему неприязненно.

Стеша тоже не знала, как держать себя с Сашей при Людмиле Николаевне. Она смущалась, краснела, делала и говорила не то, что хотела.

И потому, как только они скрылись с глаз Людмилы Николаевны, оба облегченно вздохнули. Стеша снова стала той простой и веселой Стешей, которую Саша знал с малых лет. Саша тоже стал самим собой. У них завязался тот обычный горячий разговор о школьных делах, который они вот уже семь лет каждый раз начинают, не могут закончить и неизбежно переносят на завтра.

— Ведь дело не в том, что наша бригада выработала сегодня меньше всех, — вполголоса говорил Саша, не спуская черных выразительных глаз с лица Стеши и отмечая про себя, что за эти дни работы на поле она загорела, — плохо другое: Александра Александровича опять упрекнут, скажут, что глухота мешает ему быть полноценным учителем. Вот ведь какая неприятность!

Саша замолчал. В этот момент он подумал о Стеше и потерял свою мысль. Он заметил, что руки у нее стали не девчоночьи, с грязными, кое-как подстриженными ногтями, — нет, теперь ногти у нее аккуратно подстрижены полукругом и безукоризненно чистые.

— Нехорошо получилось, — задумчиво сказала Стеша, наматывая на палец конец своей длинной рыжеватой косы. — Как можно верить Мишке? Он всегда сочиняет, это факт! — Стеша улыбнулась и губами и коричневыми глазами. — Сочиняет, правда, интересно — заслушаешься! Помнишь, в четвертом классе он пустил слух, что его дядя был племянником польского короля? — Стеша громко и заразительно засмеялась; засмеялся и Саша. — Я ему говорю: «Да ты же бурят чистокровный из поколения в поколение». А он спрашивает: «Ты поляков видела?» — «Нет», — говорю. «Ну, так и помалкивай. Буряты и поляки одних предков имеют…» И знаешь, я тогда ему поверила. Так он и ходил праправнуком польского короля до пятого класса, пока не понял, что такое родство большой доблести не представляет.

— Он не учел одного обстоятельства, — снова заговорил Саша. — В этом году урожай у нас необычный, громадный. Все едут нам помогать: служащие, ученики, студенты. И с наших школьных бригад сейчас особенно строго требуют… А он вон что придумал… Александра Александровича подвел, и самому неприятности. — Саша махнул рукой. — Горячая голова!

Старые стенные часы с длинным маятником, будто нарочно повешенные напротив двери в соседней комнате, показывали одиннадцать. Нужно было уходить домой. Но Саша не умел уйти вовремя и досидел до той поры, пока Людмила Николаевна не сказала раздраженным голосом, что пора спать.

После ухода Саши в доме Листковых произошел крупный разговор.

— Этим посещениям надо раз и навсегда положить конец! — сказала Людмила Николаевна.

— Да что он тебе — мешает? — зевая во весь рот, попытался защитить дочь и Сашу Федор Тимофеевич. — Парень что надо. Мать — знатный человек. Отец на фронте погиб.

— Нет уж, в этом я непримирима! — громко заговорила Людмила Николаевна. — Рано Стэве женихаться. Учиться надо, а не романы заводить. В вуз готовиться.

— Я уже говорила вам, Людмила Николаевна, — со слезами в голосе сказала Стеша, — я дальше учиться не пойду. Работать буду.

— Дояркой? Или бригадиром? Глупости! Слушать не хочу! — Людмила Николаевна закрыла уши руками. — Все! Разговор окончен! Чтоб этого смазливого юноши в нашем доме не было! Я Стэве добра желаю.

Федору Тимофеевичу не хотелось ссориться с женой и разговаривать на эту тему в присутствии дочери. Позевывая, он ушел спать.

Стеша тоже ушла к себе. Она разделась, легла в постель лицом к подушке, обхватила ее руками и заплакала.

…На землю опустилась ясная осенняя ночь. Звезды, особенно крупные и яркие в эту пору, мерцали холодными зелеными, желтыми, голубыми и красными огнями. Левее созвездия Лиры четко видна была комета с длинным хвостом. Куда она неслась в этом необозримом звездном пространстве?

Небо, величественное и спокойное, казалось, сияло от горизонта до горизонта. Было оно сейчас таким, как и в те дни, когда под гигантскими хвощами и папоротниками зарождалась человеческая жизнь, как и тогда, когда Ермак со своим войском прошел по вольным сибирским землям, и тогда, когда по сибирскому тракту люди в кандалах шли к Александровскому централу, и почти сорок лет назад, когда зверствовали здесь колчаковские карательные отряды.

Небо с мерцающими звездами будило эти мысли и у Стеши, и у Саши, и у всех десятиклассников, которые посещали астрономический кружок Бахметьева. Александр Александрович любил сам науку о Вселенной и научил любить ее своих юных друзей. По в эту ночь он стоял один на дороге посреди спящего села и, закинув кверху голову, напряженно всматривался в таинственную толщу глубокого неба.

6

«Не играй!»

Саша Коновалов вел открытое комсомольское собрание. Школьный зал был заполнен учащимися. На первой скамье, против сцены, на которой стоял стол президиума, сидели Александр Александрович, директор школы Нина Александровна, строгая, в черном платье с белым воротничком, с черными волосами, собранными сзади и заколотыми шпильками, и заведующая учебной частью Алевтина Илларионовна, женщина средних лет, с красным полным лицом, толстоватым носом и прямыми соломенными волосами, уже слишком, длинными для того, чтобы назвать их стрижеными. Она то и дело пыталась собрать волосы в пучок круглой гребенкой, но они в беспорядке рассыпались по плечам.