Тайна Староконюшенного переулка, стр. 4

И показал из-под полы край портфеля.

— Ах, вот что! — вздохнула тётя Луша, — Понимаю, это знакомый твой? Так пойдём же отсюда!

Уже выбравшись на Кудринскую площадь, девушка остановилась.

— Куда же ты его денешь? — спросила она растерянно. — Домой понесёшь?

— Как-нибудь схороню, — отвечал Мишка.

— В барском-то доме, в Староконюшенном переулке? Да ведь там найдут живо!

— Скоро не найдут, — храбро отвечал Мишка, — а пока доберутся, я куда-нибудь перетащу. Москва не клином сошлась, околицы нету!

Девушка посмотрела на него с сомнением.

— Если тебе туго придётся, приходи в Малый театр, — сказала она, — только не с главного входа, а с Неглинного, где актёры ходят. Спросишь Гликерию Познякову. Понял?

— Как не понять, всё понял! Я и подъезд-то знаю. Там швейцар с бородой сидит.

В этот же день, перед вечером, проходя мимо лестницы, Мишель увидел наверху Мишку, который делал ему таинственные знаки.

Мишель поднялся наверх.

— Есть, вашбродь, — сказал Мишка.

— Что есть?

— «Колокол».

— Где ты взял?!

— Достал-с, как вы приказывали.

— Покажи.

В портфеле лежали бумаги печатные и писаные. На печатном листе было крупно изображено заглавие: «Колокол», «Прибавочные листы к «Полярной звезде». А далее было что-то напечатано не по-русски.

— «Вивос воко», — прочитал Мишель, — это значит — «живых зову».

— Стало быть, звонят, — догадался Мишка. — А кто звонит?

— Постой, — бормотал Мишель, — тут стихи… «И он гудеть не перестанет, пока, спугнув ночные сны, из колыбельной тишины Россия бодро не воспрянет и крепко на ноги не станет…» А вот тут сказано: «Освобождение крестьян от помещиков!»

— Не худо, — заметил Мишка, — то-то листы тайные… Ай да Илья Сергеевич! А кто же звонарь?

Обыскали «прибавочные листы» и не нашли ничего. Одна статья была подписана: «Искандер».

— Турок? — предположил Мишка. Мишель покачал головой.

— Не думаю. Надо будет у Ильи Сергеевича спросить.

— Вашбродь, — мрачно сказал Мишка, — когда мы Илью Сергеевича увидим, это неизвестно. Его, кажись, заарестовали.

И Топотун рассказал про масленичное гулянье на Новинском валу.

— Беда, — прошептал Мишель, — это, наверно, те самые листы, которые он вслух читал… Послушай, надо их спрятать…

Внизу послышались шаги.

— Трофим идёт, — сообщил Мишка, перегнувшись через перила, — вашбродь, сюда, за сундук.

Трофим в полутьме отпер свой чулан, не замечая, что за ним следят четыре глаза. На этот раз он пробыл в тайнике недолто. Внизу раздался голос матери Мишеля:

— Трофим, где ты, ступай сюда!

— Что прикажете, ваше скородие? — спросил Трофим сверху.

— Скорей спустись, есть известия из имения.

Трофим засуетился, словно под ним загорелся пол. Он сбежал вниз по лестнице, грохоча сапогами, с необычной скоростью.

— Что это с ним? — спросил Мишель.

— Глядите, вашбродь, дверь-то… — прошептал ему на ухо Мишка.

Дверь в чулан была открыта.

— Только он, того и гляди, скоро вернётся, — добавил Мишка.

— Не скоро, к матушке письмо какое-то пришло, — отвечал Мишель. — Давай сходим!

Топотун ещё медлил и разглядывал нижние комнаты через перила лестницы, а Мишель уже был в чулане.

Это была узенькая комнатушка с низким потолком и подслеповатым окошком, вся заставленная сундуками и старой мебелью. На стене, слева от входа, под самым потолком, висел мужской портрет в большой золочёной раме: молодое, открытое лицо, птичий нос с горбинкой, упрямый подбородок и живой взгляд продолговатых чёрных глаз. Густые волосы клоком свешивались на лоб. На плечах сияли золотом эполеты. Это был офицер старых времён — тех времён, когда Трофим был ещё молод, а папенька и маменька ещё ходили за ручку со своими нянями.

Офицер смотрел из рамы прямо в глаза Мишелю, как будто хотел спросить: «Узнаёшь ты меня, мальчик?»

— Видите, вашбродь, — подал голос Мишка, — тут ещё и сабля есть.

Она висела ниже рамы — длинная, прямая, в светлых ножнах, с тяжёлой, изукрашенной рукоятью. Мишель с трудом разобрал буквы, вырезанные на металле: «…лейб-гвардии… полка… капитану…»

— Это не сабля, а палаш, — сказал Мишель, — и он именной, за боевые отличия.

— Да и пистолет дарёный, с серебром, — прибавил Мишка, деловито потрогав рукоятку пистолета. — Видать, капитан храбрый был…

Топотун сразу же обшарил всю каморку, нашёл ордена с лентами, несколько книг, пару шпор и начерченный тушью «План города Санкт-Петербурга» (так было написано на самом плане).

Мишель вперился в портрет. Ему казалось, что он нашёл в лице этого красивого, смуглого носатого офицера что-то знакомое.

— Кто это? — бормотал он. — Да кто же это?

И в самом деле, кто это? Как ты думаешь, мой читатель?

— Что вы тут делаете, ясные соколы?

Это был голос Трофима. Он стоял, расправив плечи, у двери чулана и грозно побрякивал связкой ключей.

Мишка потупился. Мишель, глядя прямо в суровые, голубые глаза старика, сказал спокойно:

— Трофим, кто этот человек на портрете?

Трофим нахмурился.

— Мой батарейный командир, — отвечал он.

— Это тот, которого ты при Бородине спас?

— Да, бог помог, — ответил Трофим, не глядя на портрет.

— Как его звать?

— Дмитрий Валерьянович.

— Он умер?

— Нет, жив. Я уже говорил вам, барчук, про это.

— Как его фамилия? Трофим пожевал губами.

— Не могу сказать.

— Да где он?

— Скоро увидите его сами.

— Приедет?

Лицо Трофима вдруг разгладилось, и суровость куда-то разом исчезла из его светлых глаз.

— Да, будут скоро в Москве. А позвольте, однако, спросить, молодцы, что вы тут без спроса делаете?

— Мы саблю хотели посмотреть, — проронил Топотун, — и… то есть пистолет тоже…

— Это памятное оружие моего командира, я показывать его никому не могу. Когда разрешат, тогда покажу.

Трофим посмотрел на мальчиков и выразительно звякнул ключами. Губы его чуть улыбались.

— Трофим, — сказал вдруг Мишель звонким голосом, словно его осенило внезапно, — хочешь нам помочь?

— Это как же я могу?

— Что тут в ящике? Бумаги? Ты их держишь под замком?

— Как видите, — отозвался Трофим.

— Схорони портфель.

— Портфель? Это что такое?

— Вашбродь! — укоризненно воскликнул Топотун.

— Не мешай, дурень, — сказал Мишель, — Трофим нас не выдаст. Расскажи про «Колокол». Да что ты мнёшься?

— Не то что мнусь, а дело тайное…

— Тогда я сам расскажу!

— Вы не так расскажете, уж позвольте мне…

Трофим выслушал всю историю с портфелем молча, низко склонив голову.

— Как там сказано про живых-то? — спросил он в конце.

— «Живых зову!»

Трофим помолчал.

— Это верно, — сказал он, — бывает, что кругом тихо лежат, будто мёртвые, а как ударит колокол, встанут и разом заговорят. Глядишь, вовсе тут мёртвых не было, все живые.

— Так как же, Трофим?

— Это верно. «Живых зову!»

Старик провёл рукой по лицу и бороде и стал разыскивать ключ в связке.

— Трофим?

— Я — Трофим… Давайте вашу колокольню. Ну и господа молодые!

Спустившись по лестнице, Мишель дёрнул Мишку за рукав.

— А ведь молодец наш Трофим, а? Долго просить не пришлось.

— Да, вашбродь, — деловито откликнулся Мишка, — сюда уж вряд ли кто полезет… Место верное!

ЧТО БЫВАЕТ НОЧЬЮ

Самым примечательным предметом в кабинете полковника Карабанова были часы. Это были старинные часы, узкие, высокие, с узорными стрелками. Они показывали не только часы и минуты, но и дни, и месяцы. Каждые четверть часа они напоминали о себе беспощадным металлическим звоном. Внизу, сверкая, как топор, качался маятник. Налево-направо, налево-направо… При каждом взмахе раздавалось чоканье, похожее на удар в барабан.

Чок-чок. Чок-чок.

Маятник вспыхнул — погас, вспыхнул — погас.