Куда ведет Нептун, стр. 17

Во всем облике Лаптева выступала прежде всего мужицкая хватка. В манере поведения угадывался скорее работный человек, нежели дворянин, каким он и был по рождению. Не мнил себя вельможей, а был обласкан царем, и его чтили в Адмиралтейств-коллегии. В своем учебном классе не гнушался самой черной работой, хотя для обучения плотницкому и столярному ремеслу, конопатному делу имелись подмастерья.

Как он владел топором!

Что может быть проще, чем тесать бревно?

Берешь рукоятку, примериваешься, а топор — черт бы его побрал! — скользит по стволу или коварно уходит в затес. Плотницкий инструмент неподвластен кривой руке.

Чертыхаются школяры. Никак не сладить.

Но вот топор берет Борис Иванович, и видно, как подушечки ладони обласкали рукоятку. Только что топор казался неуклюжим, а поди ж ты… В руке Лаптева податлив, легок — просто игрушка!

Вот бы так!

Василию нравится работать с деревом. Всякий инструмент с руки. Медведок — он для грубой отделки. Стружку потоньше снимает шерхебель. А после рубанка-струга проведешь ладонью по еще теплой спинке бруса, не дерево — шелк.

У медведка голос сердитый, ворчащий. Шерхебель — тот поет протя-а-а-ажно. А струг по-ребеночьи попискивает, стружка у него тонка, как детский локон.

Славно видеть, как бревна мало-помалу приобретают вид свежих, ухоженных брусьев — в поблескивающих плоскостях проступает розоватость ветчины. Скоро является корабельный плотник. Номерным резаком проставляет цифру: «куда какой штуке надлежит быть». О, теперь это не безымянные брусья. Это шпангоуты — ребра корабля. В прочной опруге судна у каждого шпангоута свой, с давних пор принятый чин, свое уготованное место. Что за имена у шпангоутов: флортимберс, топтимберс, мидель-футокс, опер-футокс, порфутокс! Воображения нет у того, кто невольно не приставит к ним почтенное — мистер или месье, сэр или сударь. Как звучит, а? Сэр Флортимберс! Или — месье Опер-Футокс!

Но это так — игра для себя. Душу попотешить.

А Челюскин, дурак, морду воротит. На кой, дескать, эта работа? Штюрману что надо знать? Звезды. Градшток, квадрант. Стругать, конопатить — да провались оно! Прончищев не согласен с Семеном. Насильно, однако, любить не заставишь.

Но вот уже судно обшито. Его надо просмолить и проконопатить. Тут свой инструмент: мушкели, бугеля, лагреты. Работа, конечно, не столь веселая, но без нее не обойтись.

Конопатили пазы пенькою, стеклинем, коровьей шерстью.

Пропущенная или небрежно заделанная щель в обшивке называлась коротко и точно — промахом. Не приведи господь промахнуться. На что Борис Иванович терпим, а однажды не на шутку взъярился на Семена, допустившего в нескольких местах промахи. Побелел от гнева.

— Челюскин, ты по этому шву шел?

— Я. Дьявол его возьми, замечтался.

— Евский! — позвал Лаптев.

Прибежал сержант, обнаруживая полную готовность к экзекуции.

— Всыпь этому негодяю за промах!

Немилосердный Евский плотоядно сжимал в лапище рукоять хлыста.

— Вжих! За один промах. Вот за второй. Вот за третий, — считал сержант.

Семен завопил от боли:

— Так я же один раз промахнулся!

— На второй и третий умнее будешь! — заявил немилосердный сержант.

Лишь через несколько дней Лаптев остыл. Видя, что Челюскин воротит от него нос, хлопнул по плечу.

— Не дуйся. Главное, скажи, уразумел?

— Воля ваша. Можете еще звать Евского.

— Эх, парень! Ну, представь, ты штюрман. А ведь скоро, скоро. Бежит к тебе матроз: «Ваше благородие, тонем. Течь». Каково? Ну? А виной всему твоя щелочка, промах твой.

Семен вздохнул:

— Значит, виноват…

— То-то. Для острастки полезно тебе всыпать.

Борис Иванович окликнул племяшей:

— А что, ребята, давно что-то Семен с Василием не были у нас. Не позвать ли на чаек?

— Позвать!

Все обиды забыты.

Челюскин, великий любитель сластей, тут же напомнил хозяину:

— Борис Иванович, вареньице есть у вас знатное?

— Это какое? Малиновое?

— Точно. Поставите?

Лаптев точил лезвие топора, прищурился:

— Ну, парень, ты не промах.

АНТИПОДЫ

Географию читал сэр Ричард Грэйс. По-русски он не говорил. Поэтому к нему прикрепили переводчика, бедолагу и пропойцу.

У себя на родине, в Англии, Ричард Грэйс был возведен в рыцарское достоинство. Он был тощ, бледен, узколиц, ходил в модном платье, а латы и меч, возможно, оставил в колледже Крист-Черч.

Рыцарь являлся на урок минута в минуту. Толмач, наподобие оруженосца, тащил под мышкой иноземные фолианты — «Книгу мировоззрения или мнение о небесно-земных глобусах» и «Земноводного круга краткое описание». Развешивал на стенах европейскую, португальскую и гишпанскую ландкарты. Руки у толмача дрожали от беспробудного пьянства, карты висели криво.

Куда ведет Нептун - nonjpegpng__27.png

Сэр Грэйс произносил незнакомые слова.

— Сэр Грэйс приветствует учеников, — переводил толмач. — В прошлый урок вам было читано о движении Солнца и водах, окружающих земной глобус. Ныне сэр Грэйс изволил учинить мнение о сих предметах.

Сэр открывал журнал. Фамилии учеников в журнале для лучшего запоминания были выведены по-английски.

Прончищев с интересом разглядывал европейскую ландкарту, на которой под знаком созвездия Овна располагались немецкие земли, Франция, Англия и Бургундия.

Урок он знал.

Не знал урока Челюскин. Накануне вернулся поздно, сразу завалился дрыхать. Однако Семен чувствовал себя на зависть спокойно. Перед самым уроком подошел к толмачу, с ним он был в приятельских отношениях.

— Послушай, ежели меня спросят — переведи как знаешь.

Бедолага сразу понял, чего от него хотят.

— Но каков мой резон?

— Не обижу, не бойся. Батюшка деньги прислал, я сигары купил. Столько хватит? — Семен растопырил пятерню.

— Наше дело служивое…

Сэр Грэйс изучал список учеников. Произнести некоторые фамилии — язык сломать. Оттого он не утруждал свой язык. Ему помогал указательный палец. Он прямо и зовуще направлял его в лоб ученика.

Харитону Лаптеву досталось рассказывать о широтах и долготах.

Затем ему был задан вопрос о движении Солнца и Земли.

— Солнце, — бойко докладывал Харитон, — как известно, течет в круг. Земля неподвижно стоит на месте. Правда, есть философы, которые придерживаются иного мнения.

И Харитон язвительно скривил губы. Своей насмешкой он как бы уничтожал тех, кто придерживается иного мнения. Да и сэр Грэйс не оставит без внимания эту насмешку.

— Того ради Святому писанию надлежит верить больше, нежели человеческим опытам.

Толмач, можно сказать, дословно перевел для сведения сэра ответ Харитона Лаптева. Тот удовлетворенно кивнул париком.

Одобряя ученика таким образом, а делал это не часто, он как бы мысленно возводил его в рыцарское достоинство.

Прончищев говорил о строении Земли.

— Свет есть кругл, как шар. Вид его передает глобус.

И рассказал об огромном глобусе, привезенном недавно для всеобщего обозрения из Голштинии. Глобус поместили в слоновнике. Слон помер, и теперь в помещении находится другое иноземное чудо.

— Что есть антиподы? — перевел движения губ сэра Грэйса скорый толмач.

Дело шло к тому, что сэр Грэйс готов был возвести в рыцарское достоинство и Прончищева.

— Ежели Земля — шар, то как не предположить, что и под нами живут люди, которые обретаются вверх ногами. По-гречески эти люди нарицаются антиподами.

— Что есть терра инкогнито?

— Многие мореходы уже открыли новые земли. И глобус закрашивается все новыми красками. Это ведомые земли. Но есть и неведомые, они и есть терра инкогнито.

— Какие же?

— Знатнейшие из них лежат возле полюсов, куда из-за великой стужи прийти невозможно.

Сэр Грэйс то и дело восклицал:

— О! О! О!

Восклицание перевода не требовало.