Записки летчика М.С.Бабушкина. 1893-1938, стр. 33

И вот идет теперь наш корабль, разрезая волны Белого моря, идет на север, в высокие широты Северного ледовитого океана.

Нордкап… Остров Медвежий… Зюйдкап – южный мыс Шпицбергена… Таков наш маршрут. От Зюйдкапа мы сворачиваем на запад, ко льдам Гренландии.

На всем пути нас сопровождает густой туман. Море штормует. Иногда, беснуясь, оно катит через палубу ледокола высокие зеленые волны. Но научные станции не срываются. Корабль идет все вперед и вперед. И вот на горизонте показались льды. Ледокол еще не остановился, а люди спешат; опережая один другого, они занимают места около приборов. Через пять-шесть минут электролебедки начинают сматывать с барабанов тросы. В глубину моря спускаются батометры, вертушки для измерения скорости течений, планктонные сети, тралы. Я, как всегда, дежурю на главной лебедке, с которой опускают на дно моря огромный трал биолога. Корабль волочит этот трал по дну, и он захватывает донных животных, морские звезды, моллюски. Иногда в трал попадают пучеглазые глубинные рыбы удивительной яркокрасной или фиолетовой окраски. Этот «цех» корабля привлекает больше всего внимания.

Вот уже трос вытягивает обратно драгу. Животный мир, населяющий морское дно, вместе с илом, песком и камнями появляется перед нашими глазами. Каких только диковинных животных мы не увидели в эти дни! Как богата жизнь в наших северных морях!

Станция выполнена. Но это далеко еще не последняя, их будет много за наше плавание. Мы заканчиваем плавание по чистой воде, перед нами лед, сплошной лед. За несколько дней, пока мы пробиваемся в нем, люди немного отдыхают. Во время плавания по чистой воде в продолжение двух недель мы останавливались для станций через каждые тридцать миль. Путь от станции к станции занимал всего два-три часа. За это время научные работники едва успевали привести в порядок свои записи, разобрать улов, залить банки формалином и спиртом, наклеить этикетки. А потом опять станции, станции, станции… Каждый день восемнадцать-двадцать часов беспрерывной тяжелой работы на ветру, в шторм.

Теперь тридцать миль во льдах занимают у нас много часов. Иногда судно совсем останавливается, чтобы выждать, пока разойдутся льды.

Заходим в Айс-фиорд – ледяную бухту Шпицбергена. После непродолжительной стоянки у Баренцбурга выходим дальше, к северу. Самолеты испытаны для предстоящих ледовых разведок. Приходит и наша очередь включаться в работу экспедиции.

Над семью островами

У Семи Островов – к северу от Шпицбергена – путь преградили льды. Дальше итти нельзя. Корабль сильно загружен, угля взяли доотказа. Отправляясь из Баренцбурга в путь далекий и тяжелый, мы знали, что придется биться со льдами и угля понадобится порядочно; взять же его по пути негде. С «угольщиком» условились встретиться только в Русской Гавани, на Новой Земле. Но до этой встречи еще далеко.

Из-за большой нагрузки ледовый пояс судна сидит глубоко в воде. В лед приходится входить с большой осторожностью, чтобы не продавило обшивку корабля.

Мы, признаться, не ожидали, что так рано встретимся со льдами, и надеялись обойти Шпицберген с севера без особых затруднений. А вот сейчас встретили такой плотный и тяжелый лед, что приходится думать: как его преодолеть?

Выбрали полынью, чистую от льда, и спускаем на нее самолет для воздушной разведки…

Мы плывем уже около месяца. У нас на «Садко» два пилота: Геннадий Власов и я. Каждому хочется лететь. Плавать хорошо, но, по-моему, это не для нас, пилотов. В море простору хоть отбавляй, а кажется тесно, и до того тесно, что грудь давит, в горле чувствуешь какой-то ком, голова болит. Смотреть на море становится противно… Волны лезут на корабль одна за другой, ударяются о борт, заливают палубу. Море кругом кипит, пенится. Картина, слов нет, красивая, как. у Айвазовского. Но, честно сознаюсь, смотреть на нее не хочется, тянет в каюту. Койка кажется такой уютной и удобной. Уже нет тяжести и тесноты в груди, нет отвратительного кома в горле и головной боли, которые сопутствуют морской качке. Монотонные удары волн теперь убаюкивают. Забываешься…

Во время шторма даже звонок, приглашающий к столу в кают-компанию, не столь желанный, как в те дни, когда стоит тихая погода или корабль идет во льдах.

Тоскливо жили мы, два пилота, два человека воздуха, пока судно шло по чистой воде. Неудивительно, что у обоих росло страстное желание поскорее вырваться в воздух. Но лететь нужно только одному. Кому же из двух придется остаться на палубе и с завистью смотреть, как его товарищ наслаждается воздушными просторами?

Решили тянуть жребий. Приготовили записки. Я вытащил «полет». Власов остается на корабле.

Не скрою: хотя я и очень хорошо отношусь к Геннадию Власову, но эгоистическое чувство в ту минуту взяло верх – я был несказанно рад, что полет достался мне.

Со мной летит в качестве наблюдателя капитан «Садко» Н. М. Николаев. Берем карту, намечаем маршрут. Все готово. Даю газ.

Какая прелесть! Нет, кажется, на человеческом языке слов, чтобы выразить те чувства, которые испытываешь, вырвавшись на свободу после месячного добровольного заключения в каюте. Все намеченные ранее расчеты и маршруты летят в преисподнюю: ледовая обстановка, раскрывшаяся перед нами, заставляет нас в пути изменить план полета. Мы поворачиваем на восток, берем направление к мысу Платен.

Под нами плотные торосистые льды в восемь-девять баллов. Справа вдоль берега виднеется полоса разреженного льда, но скоро она кончается и снова идет торосистый семи-восьмибалльный лед, который заполняет все пространство между островами и мысом Платен. Дальше лед разреженный. Итак, «Садко» надо пройти пятнадцать-двадцать миль в тяжелых льдах, а дальше будет лучше.

Пролетаю возле мыса Платен. В стороне видны острова Карла. К северу – острова Фойн и Рекс.

Вспоминается лето 1928 года… Трагическая гибель дирижабля «Италия». Работа спасательных экспедиций. Славные советские корабли «Красин» и «Малыгин»… Наше первое выступление на международной арене, проба сил в искусстве полетов над полярными льдами. Наши победы над суровой арктической природой поразили и смутили многих иностранных исследователей и летчиков.

Многое хочется вспомнить о нобилевской экспедиции.

Стоит напомнить хотя бы о ее «научном багаже». Прежде всего она запаслась двумя громадными ящиками. В одном из них лежали фашистские флаги, в другом – папские кресты. На каждую землю, безразлично – вновь открытую или давно принадлежавшую Стране Советов, летел фашистский флаг, и немного спустя грузно валилось с небес увесистое папское благословение.

Был в экспедиции и «живой багаж» – командированный папой специальный епископ, назначением которого было призывать в пути божие благословение на нобилевскую затею. Этот представитель решил все же остаться в Кингсбее, предоставив своим спутникам лететь к полюсу без его молитв и гимнов. Епископ резонно сказал:

– Сыны мои! За время полета из Рима сюда я убедился, что молитвы, посылаемые с дирижабля, до бога не доходят. Наверное, мощным дуновением моторов их относит в сторону или отбрасывает обратно к земле. Отсюда, с суши, молитвы дойдут скорее. Летите, сыны, куда хотите, и да поддержат вас молитва моя и ходатайства мои перед небом о благополучии экспедиции.

Одной молитвы фашистского епископа оказалось, однако, мало: дирижабль разбился об угрюмые полярные льды. Вот тогда фашистские «герои» и проявили истинное свое лицо.

По этому поводу правильно написал В. В. Маяковский: