Мне тебя заказали, стр. 52
Глава 5
— Ну, прощай, капитан, — обнял Алексея Кондратьева Меченый. — Удачи тебе. Верю, что теперь у тебя будет все по уму, что таких делов, как тогда, ты больше не навертишь… Ты теперь чувак мудрёный, через семерик лет зоны прошедший. А мне ещё полтора года чалиться, — вздохнул он. — Привык я к тебе, скучно без тебя тут будет… Выживу ли, не знаю, здоровьишко, сам знаешь, пошаливает… И сердце, и печень, и ещё хрен знает что там в моем отбитом нутре есть… Ладно, чему быть, того не миновать… Адрес Барона я тебе дал, езжай к нему, он поможет… И к сыну моему наведайся в Нижний, узнай, как он там. Как-никак, без матери он теперь и семейный… Если в чем нуждается, опять же обратись к Барону, тут он и вовсе не откажет.
Алексей обнял Меченого и пошёл оформлять в тюремную контору документы на освобождение.
Настроение было какое-то странное, никакой радости от своего освобождения он не ощущал. Ехать было не к кому. Никого, кроме ставшей ему чужим человеком сестры Татьяны и её пятнадцатилетнего сына Сашки, у него не было. Год назад умерла мать, а несколько раньше — в конце девяносто седьмого — Меченый мрачно протянул ему газету.
«На Востряковском кладбище в Москве произошёл мощный взрыв. При взрыве погибло десять человек и ещё восемь было тяжело ранено. В этот день участники афганских событий пришли на кладбище помянуть своего друга Николая Сатарова, заместителя председателя Фонда афганцев-инвалидов, застреленного год назад в собственной машине. На Востряковском кладбище погибли председатель Фонда Олег Шелест, управляющий делами Сергей Фролов…» Далее Алексей читать не стал. Слезы застилали ему глаза. Сергей, Серёга, Сержик, весёлый, одноногий, неунывающий майор Фролов… Взорван на кладбище… О трагической гибели Сатарова Сергей написал ему в зону. С командиром десантного батальона Николаем Сатаровым Алексей был хорошо знаком, они вместе участвовали в боевых операциях. Эх, Сергей, Сергей, его единственный верный друг… Что будет с его Настей и Маринкой? Ей теперь около семи лет…
Последнее письмо от него пришло месяц назад. В нем он сообщал, что, по слухам, Инна собирается замуж за своего сослуживца. Получив письмо от Алексея, в котором утверждал, что Инна перед ним ни в чем не виновата и все происшедшее было хорошо спланированной провокацией, Сергей поехал к ней и устроил её на должность бухгалтера в новую, организованную Фондом фирму, которую возглавляет Олег Никифоров. Эта фирма, наученная горьким опытом «Гермеса», процветает, имеет офис на Арбате, её сотрудники прекрасно зарабатывают, и Инна недавно купила себе однокомнатную квартиру. И вот теперь собирается замуж… Сообщение это Алексей воспринял болезненно. В глубине души он лелеял мечту, что, когда вернётся, он снова сойдётся с Инной. Он верил ей и понимал, что её подставили, как и его, что все это дьявольская игра Михаила Лычкина. Он уже знал, что Лычкин стал преуспевающим человеком, управляющим казино. А устроиться на такое хлебное место можно только по протекции братвы. Все сходилось, Инна была чиста перед ним. А он перед ней нет…
Сколько раз он писал ей и рвал свои письма в клочки. А теперь… она собиралась замуж… И правильно делала, она ещё очень молода, должна же у неё быть личная жизнь…
Сергея больше нет… Никого у него нет. Ни Инны, ни Сергея…
Он, бросив быстрый взгляд на курившего рядом Меченого, снова взял в руки страшную газету.
«…управляющий делами Сергей Фролов… — перечитывал он жестокие строки, — …попали в разные больницы Москвы с ранениями различной тяжести восемь человек».
Меченый молча протянул ему другую газету, известную своими скандальными публикациями. Указал жёлтым от табака пальцем на маленькую заметку в нижней части первой страницы.
«Следствие по делу о взрыве на Востряковском кладбище отрабатывает версию о том, что причиной взрыва было присутствие на поминках бывшего солдата срочной службы, служившего в Афганистане, Алексея Красильникова. Известно, что это младший брат вора в законе Григория Красильникова по кличке Чёрный. Красильников, опоздавший на встречу и подходивший к могиле Сатарова, получил лёгкое осколочное ранение в ногу и был доставлен в Институт Склифосовского, откуда уже вечером был выписан домой. Разумеется, это лишь одна из версий, но вполне заслуживающая внимания. Недавно Григорий Красильников вернулся в Россию и был задержан в аэропорту Шереметьево, препровождён в Лефортовскую тюрьму, но уже через неделю выпущен под подписку о невыезде».
— Вот оно как, — прошептал Алексей, пристально глядя на Меченого.
Тот только пожал своими острыми плечами…
…И вот… Пролетели как миг, прошли словно вечность эти семь лет… Март 1999 года. Холодный, мрачный, вьюжный в этих затерянных в лесах глухих краях… Ему идёт сорок второй год, нет у него ни дома, ни семьи, ни денег… Ничего нет. Нет любимой женщины, нет единственного верного друга… Все надо начинать сначала. Сумеет ли он?
Закутанный в телогрейку, с кургузой ушанкой на голове и с сумкой на плече, он поёжился от холодного ветра, оглянулся на тюремные ворота и глухой забор с колючей проволокой над ним, на вышку с охранником и ответил самому себе:
— Сумею… Есть у меня ещё дела на этой земле.
Стиснул зубы и пошёл к железнодорожной станции…
…На Казанском вокзале, куда он прибыл через сутки, его останавливали несколько раз, требовали предъявить документы, спрашивали, куда он следует. Он отвечал, что едет по месту прописки в Сергиев Посад…
И впрямь, он перешёл Комсомольскую площадь и направился к Ярославскому вокзалу. Сел на электричку, следующую до Сергиева Посада. Но до конечной станции не доехал и вышел на станции Радонеж. Именно там обитал кореш Меченого Барон. И к нему он держал путь. Его дача должна была стать отправной точкой его жизни. А затем он должен был поехать в Нижний Новгород и навестить сына Меченого. Это был наказ его единственного на это время друга — старого вора в законе…
Он вышел на станции. Было десять часов утра. Этот день в Подмосковье выдался довольно тёплым, и, хоть солнца не было, Алексею даже стало жарко в его телогрейке и ушанке. Топая кирзовыми сапогами по свежевыпавшему снегу, он поглядывал на план, нарисованный ему Меченым. «Как он меня встретит? — думал Алексей. — Меченый есть Меченый, друг есть друг, а я ему кто? Так, протеже, проситель… Вполне возможно, и отфутболит, что ему со мной возиться, помогать мне? Ладно, как встретит, так и встретит. Пока мне больше идти некуда. Подамся к сеструхе, в крайнем случае…»
Алексей вышел на протоптанную снежную дорожку и пошёл по ней направо. Дача Барона должна быть минутах в пятнадцати ходьбы от станции, с левой стороны. Меченый подробно описал его глухой забор, выкрашенный в бордовый цвет, и какие-то резные украшения на черепичной красной крыше, которые хорошо видны с тропинки. Ну и лай собак, понятно. А их у него тогда было девять…
Так, вот это, кажется, она и есть… Алексей подошёл к калитке и стал стучать. Послышался оголтелый лай собак. Они подбежали с той стороны к калитке и остервенело бросались на забор. Но никто не открывал. Алексей продолжал стучать.
— Вам кого? — послышался сзади старушечий голос.
— Мне… Б-б… Как его? — У Алексея из головы совершенно вылетело имя-отчество Барона. А оно было довольно сложное — Кирилл Игнатьевич Петрицкий.
— Так кого же вам надобно? — нахмурилась круглая словно мяч старушонка в ватнике и оренбургском пуховом платке, туго замотанном вокруг мячеобразной головы. Очень уж ей не нравился пришелец уголовного вида. Частенько в последнее время совершались налёты на пустые дачи. Впрочем, на дачу Петрицкого вряд ли кто-нибудь покусится, себе дороже. И тем не менее бдительность есть бдительность… — Сами, что ли, не знаете? Так можно и у участкового спросить, — пригрозила старушка.
— Да мне Игнатия Петровича, — ляпнул вдруг Алексей, припомнив что-то из имени-отчества-фамилии Барона.
— Эвона как, — хитренько улыбнулась старушка. — Игнатия Петровича, говоришь? Слышал звон, да не знаешь, где он? Ну, обожди, незваный гость, — произнесла она и быстро засепетила валенками куда-то.