Степные рыцари, стр. 18
Девочка смущенно порозовела.
— Я не маленькая, — сказала она тихо. — Мне четырнадцать лет.
— Четырнадцать? — удивился Гурейка. — А я думал, тебе лет десять — двенадцать.
Фатима промолчала.
— Меня зовут Гурьяном, — сказал Гурьян. — Гурейка.
— Гурэйка? — переспросила она и первый раз за все время улыбнулась сквозь слезы. — Красивое имя.
— Так, значит, ты подожди меня, я сейчас принесу еду.
На ее лице отразился испуг. Он заметил это.
— Что ты, глупая, испугалась? — ласково потрепал он ее по щеке. — Ты думаешь, я кого-нибудь приведу? Эх ты, — огорченно проговорил Гурейка. — Значит, ты мне не веришь.
— Верю, — прошептала Фатима. — Верю. Ты хороший человек.
Гурейка принес девочке еды и воды, а потом она повела его на чердак к себе.
Там, в темном уголке чердака, Фатима устроила себе гнездышко.
Вот с той-то минуты Гурьян и нажил себе заботу, заботу большую, тревожную. Но он не сожалел об этом. Наоборот, это его радовало. У него была теперь тайна, она наполняла все его существо каким-то новым, непонятным для него чувством теплоты и нежности к несчастной молоденькой турчанке. Где бы он теперь ни бывал, что бы ни делал, он всегда думал о ней. Он был горд от сознания, что это хрупкое, нежное создание прониклось к нему доверием и живет теперь на белом свете только благодаря его стараниям и заботам.
Каждый день Гурейка навещал юную турчанку, а иногда и по нескольку раз в день, если бывал свободен. Он приносил ей пищу, воду, а иной раз, если удавалось добыть, и какие-нибудь лакомства.
Фатима каждый раз радостно встречала его. Она так привыкла к этому ласковому казацкому пареньку, что казалось, ее жизнь без него невозможна.
Гурейка рассказывал ей новости или разные смешные истории из богатой приключениями рыцарской жизни донских казаков. Он умел рассказывать, и девушка, прислушиваясь к его ровному, неторопливому голосу, искренне, от души смеялась над злоключениями какого-нибудь неудачливого героя. Иногда он напевал ей донские казачьи песни. А однажды ему пришло желание научить Фатиму русскому языку. И он принялся за это с рвением. И первые же уроки показали, что турчанка оказалась весьма способной, понятливой ученицей.
Так продолжалось с месяц.
Как-то атаман Татаринов послал Гурейку со срочным поручением в Черкасск к войсковому дьяку Персианову. Поездка настолько была неожиданная, что паренек даже не успел предупредить Фатиму.
Все время, пока Гурейка отсутствовал, он был неспокоен. А вдруг что-нибудь случится с девушкой? Ведь могут ее и обнаружить. Да и пищи у нее недостаточно было…
Пробыл он в Черкасске всего два дня, но пережил за это время много.
О Фатиме же и говорить нечего. Не зная, чем объяснить исчезновение своего покровителя, она пролила немало слез.
И какова же была ее радость, когда Гурейка пришел к ней. Она смеялась и плакала от восторга, гладила его руку и все порывалась ее поцеловать.
— Ну-ну, Фатима, — смущенно отдергивал он руку, — Что ты, глупая… Я ж не поп…
— Как хорошо, Гурейка, что ты пришел… Я думала, что умру.
Тут-то парень и пришел к выводу, что в тайну свою нужно кого-то посвятить. Обязательно нужно. А вдруг придется опять отлучиться? Вот тогда-то этот третий, кому бы он доверил свою тайну, и мог бы позаботиться о юной турчанке.
«Но кому можно довериться? — размышлял Гурейка. — Макарке? Слов нет, Макарка славный парень, хороший, но болтун. Сам-то он, может, и ничего плохого не сделает Фатиме, но кому-нибудь сболтнет, и тогда все пропало… Заберут казаки бедную Фатиму. И брату Матюхе тоже нельзя о ней сказать. Надсмеется над девушкой. Подходящее всего будет дядь Ивашка. Он, как кремень, никому не скажет… Когда ежели отлучусь, так позаботится о турчанке…»
Гурейка разыскал старика Чекунова и поведал ему свою тайну.
Выслушав парня, старик гневно закричал:
— Да ты что, зальян, очумел, чи что?.. Да разве ж можно нехристь поганую укрывать? Зараз же пойдем к отцу скажем.
— А ты сам-то, старый хрен, не сошел с ума? — возмутился Гурейка. — Я тебе поведал о том потайно, как друзьяку своему доброму, а ты… Эх ты!.. Тож мне друзьяк.
— Погоди, погоди, серчать-то, — смягчился старик. — На дьявол она тебе понадобилась, эта туркеня?
— Дядь Ивашка, — горячо стал убеждать парень. — Ты ж не видал, какая она добрая да хорошая… Сам увидишь. Она, бедная, ни в чем не виновата… Надобно, дед, ей помочь. А ежели ей не помочь, так она пропадет… Умрет.
— Ну ладно, — совсем размяк старик. — Пойдем ужо взглянем на твою принчессу иноземную….
Улучив момент, когда в огромном доме никого не было, Гурейка со стариком пробрались на чердак. При виде бородатого казака Фатима пришла в ужас.
— Не бойся, Фатима, — успокоил ее Гурейка. — Это мой друг, дядь Ивашка. Он добрый, зла не причинит.
Девушка не сразу успокоилась. Она боязливо поглядывала на седого старика, который сначала не особенно уж приветливо оглядывал ее. Убедившись, что юная турчанка действительно очень милая, хорошая девушка, старик заулыбался, потрепал ее даже шершавой рукой по щеке.
— Ну ничего, гулюшка, не бойся меня. Я в обиду тебя не дам. Даст бог, все будет хорошо.
Гурейка перевел слова старика девушке. Она заулыбалась.
Итак, эту тайну они знали теперь втроем.
ВЫЛАЗКА
В октябре из Москвы в Азов вернулась легкая станица во главе с атаманом Потапом Петровым. Она привезла Войску Донскому царскую грамоту и жалованье.
— Ну, как царь, Потап? — упавшим голосом спросил атаман у Петрова. — Гневен, а?
— Ой и гневен же! — сокрушенно помотал широкой, как помело, сивой бородой Петров. — Дюже гневен. Да вот сам почитай его грамоту.
— Что-то глаза болят, — сказал Татаринов, не желая показать, что он не в состоянии осилить грамоту царскую. — Гурьяшка! Позовите мне Гурьяна.
Прибежал запыхавшийся Гурейка.
— Читай царску грамоту, — приказал отец. — Да шапку-то сыми, балбес, небось ведь грамоту царскую держишь в руках.
Гурейка смахнул с головы шапку и начал нараспев читать. В своей грамоте царь укорял атаманов и старшин за то, что они взяли Азов без царского повеления и убили турецкого посла Тому Кантакузена.
— «Ибо то-го не ведется и тог-да, ко-огда госу-да-ари вою-ют, — читал по складам Гурейка. — А я с султаном состою в мире. Разве не знаете, что и во время войны цари пересылаются послами для нужных отношений и переговоров; разве не ведаете, что послов ни в коем случае не казнят и не убивают…»
«Да, — слушая грамоту и почесывая затылок, сокрушенно думал Михаил Татаринов. — Ошибку понесли, должно. На дьявол он нужон нам, тот посол турский… А вот что касаемо взятия Азова, то тут уж ты, царь-батюшка, не туда запел. Нет, Азов нам нужен, и туркам мы его никогда не отдадим… Будем ждать осады турской. Будем сражаться до последнего…»
Как-то Гурейка шел по улице. Навстречу ему попался Макарка. Гурейка не сразу даже его признал. Макарка совсем преобразился. На нем широченные алые шаровары, наверняка стащенные с какого-нибудь янычара, на ногах щегольские сафьяновые сапоги. Лихо сдвинутая набекрень шапка едва держалась на затылке. На боку, как и полагалось казаку, болталась сабля, за кушак засунут пистоль.
— Макарка! — неуверенно позвал его Гурейка. — Ты?
— Ну? — обернулся парень. — Я.
— Какой ты чудной стал, — сказал Гурейка. — Важный. Уж не именинник ли ты?
— Именинником я был неделю тому назад, — произнес Макарка.
— Сколько ж тебе стукнуло? Семнадцать?
— Семнадцать.
— А мне только пятнадцать вчера сравнялось, — сожалеюще вздохнул Гурейка.
— Ничего, — ободрил его Макарка. — Будет тебе и семнадцать. Дождешься… Чего тебя не видать-то?.. Али отец не пускает никуда?
— Не пускает, — вздохнул снова парень. — Все грамоты ему пишу.
— Добро грамотеем быть, — позавидовал Макарка. — И кому же ты все пишешь, а?
— Да мало ли кому… Царю, мурзам ногайским…