Сафари под Килиманджаро, стр. 4

В корзине над рекой Кагерой

Рождественские праздники и новый 1971 год я встретил самым необычным образом. Мы разбили лагерь, но отлов зверей еще не начинали, так как земля была сырой. Заканчивался сезон дождей, и буш утопал в зелени. Трава была высокая — метр, а может быть, и выше. Нужно было дождаться, пока она высохнет, чтобы можно было ее поджечь. В некоторых местах, где мы охотились, мы сначала выжигали траву. Близилось Рождество, и тогда я впервые понял, какой может быть мучительной и нестерпимой тоска по дому. Она охватывает человека неожиданно, от нее нет спасения, а в душе такая пустота, как-будто вымер весь свет.

— Я должен уехать, — сказал я в тот день Тому. Том Манн был главой фирмы и нашим коммерческим партнером.

Если человек говорит такое среди дикой, нетронутой природы, вдали от цивилизации, то тот, кому он говорит, поймет, что вы собираетесь домой, что вы сыты всем по горло.

— Джо, — испугался он.

— После Рождества я вернусь. Ведь ты знаешь…

— Знаю.

Том Манн внимательно посмотрел на меня, а потом сказал:

— Джо, я знаю, что это такое, я знаю, что никакие слова тебя сейчас не удержат. Даже если я тебя запру в загон для слонов, ты все равно разнесешь его и уйдешь. Голодный, без воды, ты бы все равно добирался до дому.

Потом мы долго молчали. Термометр показывал шестьдесят градусов на солнце, а мне слышалось завывание метели, а под ногами — скрип снега.

— Поезжай, Джо, — сказал, наконец, Том Манн. — Только я не могу себе представить, как ты эти сорок тысяч километров преодолеешь за такой короткий срок.

Действительно, это было невозможно. Но у меня был свой план, как провести Рождество. Об этом я сказал ему. Когда я, за пять дней до сочельника, садился вечером в джип, он сказал мне на прощание:

— Джо, не забывай, что ты едешь не на прогулку, где встретишь только нарядных девушек.

Рассеянно выслушав его наставления, я отправился в путь. Я не думал об опасности, я не думал об усталости. Буш мне казался белоснежной равниной с мириадами сверкающих снежинок.

Знаете, у меня часто бывали такие минуты, когда мне хотелось поговорить вслух на своем родном языке. Я разговаривал сам с собой, но этого мне было мало. Сейчас мне хотелось побыть с тем, с кем бы я мог поделиться своими воспоминаниями о доме и кто бы меня понял. У жены нашего посла в Уганде есть брат, который уже несколько лет работает врачом в диких лесах Танзании. Вот у него мы и решили все вместе провести рождественские праздники. Погрузив машину на пароход, который переправлялся через озеро Виктория, мы радовались необычности предстоящих праздников.

Трудно описать чувство, с которым мы подходили к одинокой хижине — жилищу врача. Поблагодарив африканца, который нас привел сюда, мы хотели остаться одни. Но он не уходил. Спрятавшись в густом кустарнике, он следил за нами, ждал, что будет дальше.

Только потом я понял, почему у нашего проводника было такое настороженное лицо. Врач сидел за столом и читал. Тусклый свет керосиновой лампы освещал скромную обстановку его жилья. Мы остановились у окна и почему-то не решались войти.

Прислонившись к стене хижины, я начал петь нашу рождественскую песню «Тихая ночь»…

Врач перестал читать и минуту, задумавшись, смотрел перед собой. На какое-то мгновение, казалось, стих рев диких зверей и шум тропического леса, все приняло мягкие тона и цвета рождественских праздников, так хорошо нам знакомые с детства. Казалось, что звонили колокола, воздух был морозный, а изо рта спешащих людей белыми клубами шел пар.

Врач вышел наружу, прислушался и долго всматривался в непроглядную тьму. Наконец, он сказал:

— Нет, это неправда…

И снова вернулся в свою хижину. Но «Тихая ночь» продолжала звучать среди тропического леса. Я потерял ощущение времени… Вдруг я увидел его около себя и услышал его шепот:

— Это неправда. Опомнись…

Он подошел ко мне, дотронулся до меня, дрожащими пальцами ощупал мое лицо и… разве можно описать двух мужчин, которые поют в тропическом лесу «Тихую ночь» и заливаются слезами… Мы уже не были в жаркой Африке. Мы были дома.

Потом врач заметил двоих, которые, не шевелясь, стояли в стороне. Брат и сестра бросились друг другу в объятия. Это была необыкновенная ночь. Мы устроили праздничный ужин из рыбных консервов и сухарей, пели коляды и рассказывали, рассказывали до самого утра…

На следующий день я понял настороженность вчерашнего нашего проводника. Он следил, чтобы их белому доктору не угрожала опасность. Ведь этот чешский врач был величайшим благодеянием для всей округи. В невероятно тяжелых условиях он делал более шестисот хирургических операций в год. В сухой период он мог израсходовать на одну операцию только два литра воды. Вокруг здесь не было ни одного колодца. Воду накапливали в скалах — в них были пробиты отверстия, в которые по желобу стекала вода редкого и бесценного дождя. Потом эта вода использовалась для всего: для питья, приготовления пищи и для всех нужд в больнице.

Больница имела свою историю. Ее основали в 1880 году Моравские братья. Их именем она называлась и теперь: «Церковная больница Моравских братьев». Здесь есть даже отделение для больных проказой. Правда, «отделение» звучит слишком громко. Когда мне доктор Седлачек с гордой улыбкой показывал больницу, я с большим трудом скрывал свое удивление и — волнение. Знаете, как она выглядела, эта больница? Представьте себе несколько курятников. Больные в них лежали на старых солдатских постелях, вместо матрасов — настланные листья, лишь у немногих были одеяла.

— Ну, что ты скажешь, Йозеф? — спросил меня врач.

— Ужасно, — ответил я ему откровенно.

В глазах врача на какое-то мгновение погасло воодушевление, в них появилась усталость человека, который на минуту прозрел, огляделся вокруг и понял весь ужас окружающей действительности. Но это длилось только одно мгновение…

На границе между Танзанией и Руандой течет бурная река Кагера.

Я хотел сделать несколько фотографий, когда мое внимание привлекла табличка, находящаяся около дороги. Я подошел поближе и прочитал надпись: «Госпожа Тони Нутхи». Нарисованная под ней стрелка указывала в сторону реки.

Я прошел около мили по узкой тропинке и неожиданно оказался на стоянке автомашин. Можете представить мое удивление! Стоянка машин в таких джунглях?.. Любопытно!

Действительно, под тентом из пальмовых листьев стояло несколько автомашин. Я огляделся вокруг, но ничего не увидел. Я только мог предполагать, что сюрприз находится на острове, посреди бурной реки Кагеры. Но как туда попасть? В реке было полно крокодилов и бегемотов, а лодки не было.

В это время я заметил на острове мужчину. Он помахал мне рукой, и вскоре я увидел над рекой какой-то предмет. Медленно приближался он к моему берегу. Что это могло быть? Я поднялся немного вверх и увидел, что над рекой был натянут канат. Предмет приближался все ближе и ближе. Им оказалась маленькая плетеная корзинка, на дне которой лежали кусок бумаги и карандаш.

Мужчина на острове что-то кричал, но шум воды заглушал его слова. Я понял, что таинственная дама хочет, чтобы я ей представился. Тогда я вложил свою визитную карточку в корзинку и стал ждать, что будет дальше.

Когда корзинка достигла противоположного берега, мужчина исчез. Мое нетерпение росло. Но я все же решил долго не ждать, каковы бы ни были чувства этой дамы ко мне. Незнакомец очень скоро появился и плетеная корзинка вновь поехала ко мне. На этот раз в ней был листок, на котором энергичным остроконечным почерком было написано по-английски: «Я приглашаю Вас к себе, господин!».

Мужчина с другого берега подавал мне знаки, чтобы я спустился немного ниже вдоль реки. Там был натянут еще один канат — более толстый и крепкий, чем первый, а через минуту передо мной остановилась большая двухместная корзина.

Я должен в нее сесть? Из воды торчала голова огромного крокодила, а совсем рядом лежало несколько бегемотов. Мне показалось, что крокодил и бегемоты, позабыв о себе, внимательно следят за мной. Путешествие по такой необычной канатной дороге ничего приятного мне не сулило. Внизу ревела река, оранжевое солнце нещадно жгло кожу, а тряска была такая, словно меня било в лихорадке.