В безднах Земли, стр. 24

Наконец, бункер или камера — среда искусственная, а пещера — природная. В бункере приходится бороться лишь с одиночеством; я сказал бы даже: терпеливо сносить одиночество. На дне же пропасти приходится единоборствовать со страхом, холодом, сыростью, мраком, со всем этим каменным, но все-таки живым миром.

Спустившись в пропасти, где температура воздуха составляла 6° по Цельсию, а относительная влажность — 100 %, Тони и Жози чувствовали себя пионерами в этой области. Трудно испытать такое ощущение в блоке из стерилизованного бетона!

Пропасти необходимо тщательно выбирать. Первопричиной моей длительной самоизоляции в 1962 году явилось открытие необычайного подземного ледника в пропасти Скарассон; но не могло быть и речи, чтобы снова избрать это место, где я чуть не остался навеки. К тому же Скарассон находится в Италии, и, хотя французские власти наладили тогда контакт с итальянскими (наши горноспасатели, подведомственные министерству внутренних дел, обеспечили постоянное дежурство у входа в пещеру), вторично рассчитывать на это не приходилось. Что касается французского района Маргуарейс, клином врезающегося в коммуну Ла-Бриг, то в нем не было ни одной полости, подходящей для предстоявших экспериментов; к тому же он был значительно удален от ближайшей базы снабжения, и доступ к нему был затруднителен.

Так как Антуан Сенни, Жерар Каппа и я были хорошо знакомы с пропастями Приморских Альп, то нам не составило особого труда найти полости, пригодные для обоих намеченных экспериментов. Все же нам пришлось посетить несколько известных нам пропастей, чтобы хорошенько вспомнить их топографию.

Техника эксперимента "вне времени" (телефонные звонки "объекта" в моменты осуществления важнейших физиологических функций: пробуждения, приема пищи, отправления естественных надобностей и отхода ко сну, с отметкой наблюдателями на поверхности истинных дат и часов), должна была в этом году дополниться анализами мочи обоих участников эксперимента, причем мочу нужно было отправлять наверх довольно часто, без всякого контакта между изолированными в полостях спелеологами и группой контроля.

В результате возникла мысль об устройстве самодельной подземной канатной дороги, с тем чтобы во время сна спелеологов забирать сосуды с их мочой так, чтобы они даже не знали об этом.

В конце концов выбор пал на две пропасти в массиве Одиберг, в 80 км от Ниццы, севернее Граса, куда можно было добраться менее чем за 2 часа езды на машине. Эти пещеры отстояли одна от другой на 600 метров. Если бы мы поместили Жози и Тони в разных залах одной и той же пропасти, то скептическое отношение к нашей затее, и без того неприкрытое, уступило бы место злословию.

Золотые руки Тони и Жерара, помощь многих молодых спелеологов, составивших ядро нашей будущей группы, преданность нашему делу моей подруги Хельги Марес — все это позволило решить большую часть практических проблем.

Были установлены люки и канатные дороги, две палатки: одна — на глубине 80 метров в провале Виньерон — для Жози, другая — на глубине 65 метров в провале Оливье — для Тони. Эту вторую пропасть, куда можно было попасть лишь через 35-метровый колодец, мы в течение пяти последующих лет использовали для проведения и других экспериментов.

Лагерь для наблюдателей был оборудован в нескольких метрах от входа в пропасть Виньерон, чтобы воспрепятствовать всяким попыткам спуска в пещеру лиц, не входящих в нашу группу (предприимчивых журналистов, посторонних спелеологов и т. п.), что досрочно прервало бы эксперимент, требовавший полной изоляции.

На поверхности нас было только трое: Жерар Каппа, Хельга Марес и я; мы обеспечивали постоянное дежурство в палатке на снежной поляне в лесу. Лишь в течение последнего месяца нас сменяли два горноспасателя.

Тони и Жози причиняли нам немало беспокойства: постоянно кто-нибудь из них не спал, и звонки по ночам не давали нам передышки. Эти звонки, подлежавшие регистрации, раздавались чаще, чем в Скарассоне, так как я добавил запись всех отправлений естественных надобностей.

В первый же день своего заточения Тони очень нас напугал, ибо ему угрожала слепота из-за какого-то заболевания глаз. Я в это время был в Париже, где Жози проходила необходимое медицинское обследование. Оповещенный Хельгой и Жераром, которые оставались в лагере одни, я связался с профессором Пердриэлем из Военно-воздушных сил. Он срочно выслал лекарство, которое Жерар спустил в пропасть до ее окончательного закрытия и тем самым спас эксперимент "вне времени".

Через две недели после Тони в пещеру спустилась Жози, и все свое внимание мы стали уделять нашим друзьям: следили за ходом их жизни в условиях полной изоляции, за их биологическим ритмом и оценкой ими истекшего времени.

Тони и Жози, не располагая никакими ориентирами времени, жили, повинуясь природному инстинкту. Их ритм смены бодрствования и сна постоянно менялся и день за днем сдвигался; изменялись и их оценки времени. 3 января 1965 года Тони праздновал рождество! А Жози встретила Новый, 1965 год лишь 13 января. Под землей длительность одной минуты казалась иной, чем на поверхности. Когда Тони считал вслух до ста двадцати для оценки периода времени продолжительностью две минуты, стрелки наших наземных часов показывали, что прошло от трех до четырех минут. Хотя Тони казалось, что он спал восемь часов, на самом деле он проспал пятнадцать.

С первого же месяца эксперимента обнаружилось нарушение ритма бодрствования и сна у Антуана Сенни. Его день длился иногда 30 часов подряд, а продолжительность сна несколько раз превышала 20 часов. Это давало повод для беспокойства.

Особенно он поразил нас, когда в течение 22 дней длительность его суток варьировала от 42 до 50 часов (в среднем 48 часов), с фантастически продолжительными периодами непрерывной активности — от 25 до 45 часов (в среднем 34 часа) и с длительностью сна от 7 до 20 часов. Мы открыли явление, названное нами в 1966 году двухсуточным ритмом, то есть продолжительностью около 48 часов.

На шестьдесят первые сутки этого исключительного эксперимента Тони заставил нас всерьез переволноваться: он проспал 33 часа. Я уже опасался за его жизнь и готовился спуститься с Жераром вниз, а Хельгу послать за помощью, как вдруг раздался телефонный звонок: Тони сообщал мне, что провел ночь хорошо!

Жози Лорес, первая в мире спелеонавтка

Как и у Тони, у Жози отмечался 48-часовой цикл, но более неправильный. Случалось, что она крепко засыпала в период бодрствования, не известив нас об этом, чтобы мы отметили истинное время, это невольно привело к нескольким ошибкам в графиках.

Жизнь без ориентиров во времени полностью сместила фазы в деятельности организма Жози Лорес. Поскольку она в течение четырех лет до эксперимента записывала сроки появления у нее регул, а в течение года — температуру тела при пробуждении, то хорошо знала до спуска в пропасть, что регулы у нее наступают каждые 29 дней. В период пребывания под землей длительность ее менструального цикла сократилась в среднем до двадцати пяти с половиной суток, но наблюдениями, естественно, было охвачено лишь три цикла. В частности, при первом из них регулы у Жози появились на двадцать восьмой день, при втором — на двадцать пятый, при третьем — уже на двадцать четвертый. После выхода из пропасти они наступали у нее в среднем через 29 дней. Таким образом, ее "биологические часы" снова начали идти по-старому.

Аналогичное явление наблюдалось и в ежемесячных колебаниях температуры ее тела. В течение нормальной жизни эта температура достигала максимума на двадцать девятый день; в период пребывания под землей максимальная температура тела отмечалась на двадцать шестой день, а после возвращения на поверхность этот срок вновь увеличился до 28 дней.