Механический ученик, стр. 8

Команда Ползунова состояла из горнозаводских рабочих. Их сняли с Колыванского завода и прислали на пристань грузить руду и сопровождать суда вверх по Оби. Работа на пристани казалась для них отдыхом после завода, где работали круглый год по двенадцать часов в сутки. Отдыхали только по случаю поломки печей или маловодья, когда вода переставала крутить заводские колёса.

Иван расплатился с возчиком-рудовозом, записал расход в книгу и уселся чуть поодаль от рабочих. Он искоса наблюдал за ними.

Все они выглядели старше своего возраста. Только один парень — статный, босой — выделялся среди них. Это был Артём Поляков. У остальных и в глазах было зелено и щёки отливали зеленью. Многие всё время кашляли.

В шахте отбивали руду, согнувшись в три погибели, иногда просто на четвереньках, ползали, как кроты, ожидая обвала, который каждый год хоронил заживо сотни рабочих. Как тут не ссутулиться! А возле жарких печей мастеров обливали всё время холодной водой — иначе не выстоишь! Как тут чахотку да ломоту в костях не заработать?

Иван вспомнил недавний бунт рабочих-раскольников. Страшный бунт. Их собралось человек тридцать в одной из изб соседней деревни. Раскольничий поп запер на засов дверь, затворил окна и начал молитву.

Дом окружила команда солдат во главе с заводским офицером. Офицер приказал выйти.

— Лучше заживо сгорим, чем пойдём на завод! — выкрикнул из избы мужик.

— Натужно нам на заводе, — раздался ребячий голос. — Не могём больше.

Неожиданно белые клубы дыма повалили из избы. Красные языки пламени взметнулись вверх. В избе кричали.

— Всю неделю никто не мог подойти к пожарищу, — говорил Артём Поляков. — Боялись.

По странной случайности мысли Ползунова переплетались с разговором рабочих. Ползунов прислушался.

— А я думаю — лучше б дали дёру, — зло говорил Артём. — Бежать надо было за камни, на Бухтарму-реку. Мало там нашего брата схоронилось, что ли? Уж как их оттедова старались выкурить — и солдат посылали, и казаков. Да только шиш, беглых живьём не возьмёшь! Не запужаешь, не тот народ. Все огнём пытаны, на дыбе ломаны, живот положат, а в неволю не пойдут. А жисть там небось ух какая! Всё своё, всё собственное: земля, конь, ружьё. На себя люди робят. Кругом лес, реки — зверья, рыбы тьма-тьмущая, с голоду не помрёшь.

И Ползунов представил себе это знаменитое Беловодье, спрятанное за неприступными хребтами Алтая. Там жило по своим неписаным законам удивительное племя русских горцев, бежавших от нужды и притеснений. Куда только не бежали русские крестьяне — в Польшу, за Дон, в глубь Алтайских гор!

Жгучая тоска по вольной жизни охватила его. Забыть раз и навсегда постылый военный режим: начальство, рапорты, обязанности надсмотрщика. Много ли он добился за время работы, много ли успел? Все его науки, все помыслы молодости, честолюбивые мечты пропадают втуне.

Быть может, за всё последнее время Ползунову только раз решили доверить настоящее дело — строить пильную мельницу на Змеиногорском руднике. Построить такую мельницу — дело сложное. Строители рубили для неё дом — амбар величиной с добрую избу, а землекопы по чертежам соединяли мельницу длинным каналом с рекой Змеёвкой. Плотина, которой перегородили реку, названа на чертежах плотинкой — ведь по сравнению с громадными плотинами Барнаульского и Екатеринбургского заводов она выглядела совсем маленькой.

Ползунов следил за тем, как строили плотину, как рыли канал, как соединяли механизмы пильной мельницы.

Когда вода прибежала к гидравлическому колесу плотины, оно привело в движение множество шестерён и колёс. А они, в свою очередь, двигали вверх-вниз пильную раму, сани, на которых лежало бревно, и бревнотаски. Эти бревнотаски сами таскали брёвна к лесопильной раме и убирали готовые доски. Механические руки! С ними и дело спорилось, и рабочим было легче.

Но пильную мельницу, наконец, построили, и Ползунова снова вернули к нудным обязанностям писца.

Он поглядел на грузчиков. После тяжёлого, изматывающего труда у них не оставалось сил ни на какие размышления. Как он мог облегчить их жизнь, чем помочь? Эх, дали бы ему возможность создавать машины вроде той бревнотаски!

Он подошёл к рабочим.

— Ты что, — шутливо спросил он Артёма, — людей подстрекаешь? На Беловодье собрался?

— А ежели и так — донесёте? — спросил Артём, весело сверкая зубами.

Все замолчали, глядя на Ползунова. «Неловко получилось, — подумал он. — Надобно свести на шутку этот опасный разговор». Но вместо этого неожиданно для себя тихо сказал:

— Нет, не донесу.

Казаки смотрели на говоривших. Они не принимали участия в разговоре, но с интересом слушали его.

— Ну поговорили, и будет, — сказал Артём, поднимаясь на ноги. — Вставай, ребята, пора суда грузить!

Через два дня Ползунов написал рапорт в канцелярию: «При отвале моём из Барнаульского завода на перекличку и раскомандирование по судам не явилось три человека, присланных с Колыванского завода, солдат Тимофей Воротников, Афанасий Михайлов и Артём Поляков. С ними вместе бежали казаки Михайло Миронов и Матвей Кузнецов, взяв с собой ружья и патроны. Украли казённую лодку да небольшое весло».

МОНЕТНЫЙ МАСТЕР

Обоз алтайского серебра подъехал к Петропавловской крепости. Здесь, за Петропавловским собором, находилась пробирная лаборатория. Обоз остановился возле неё.

Путь от Барнаула до Петербурга занял немного времени — немногим более двух месяцев. Ехали через Томск и Тобольск, перевалили Урал, проехали Нижний Новгород и попали в Москву.

Ползунов часто вспоминал Москву. Жарко натопленную избу на постоялом дворе, трескучую лучину. Он сам на лавке с раскрытой книгой на коленях. А напротив, подперев руками подбородок, Поленька, племянница хозяина. Её густые волосы слегка растрепались, суровая рубаха открывала шею и плечи.

Он рассказывал ей про Урал, горные заводы. Вспомнил наклонную Невьянскую башню.

— Много разного сказывают про неё люди, — говорил он. — Одни — будто построил её Демидов, восхитившись одной итальянской башней. Другие спорят: покосилась-де она от великих злодеяний Демидова. Потому как в её подвалах — темницы, а в тех темницах творят тайные воровские дела. И ещё слыхал я, будто попал в эти темницы мой друг…

— И всё-то вам ведомо, Иван Иванович, — восхищалась Поленька. — Я раз самого господина Демидова видала, в карете проезжал. Такой видный из себя господин!

В свои двадцать лет Поленька успела уже овдоветь. Её мужа, солдата Поваляева, убили в недавней Прусской кампании. Теперь она жила у дяди, содержателя постоялого двора. Иван рассказывал ей о своём детстве. Судьба Клинка не заинтересовала её вовсе, о Порошине она слушала с благоговением, а про Шедаля спросила, не перебрался ли он в Петербург или Москву.

— Его больше нет в живых, — сказал Иван и перекрестился.

— Жалко… — протянула Поленька. — А у нас через двор живёт бабка Ксюшка, гадалка. Поглядит на твою руку и тотчас скажет, сколько лет проживёшь, за кого замуж пойдёшь: за старого, богатого али по любви.

Ах, кабы не драгоценный груз, побыл бы Ползунов подольше в Москве! Но пятьдесят шесть слитков чистого золота и серебра — не шутка! Надо как можно скорее сдать груз казне.

Конвоем командовал драгунский капитан Адам Ширман. За приёмку и сдачу серебра отвечал унтер-шихтмейстер Иван Ползунов. Капитан был весёлый, покладистый человек. Время в его компании проходило незаметно. Капитан спешил, на Алтае его ждала невеста. Горнозаводские дела занимали его мало. Дорогой он развлекал Ползунова бесконечными рассказами о кутежах, картах и охоте. «Счастливец, — думал про него Ползунов. — Он влюблён, и никакие дела не заботят его».

Возле пробирной лаборатории — небольшого заводика с высокой красной трубой — Ширман и Ползунов вышли из саней. Конвойные подтянулись ближе. Рабочие стащили с саней рогожи и принялись перетаскивать в лабораторию кованые ящики. В приёмной эти ящики вскрывали и мастер-пробирщик принимал по реестру золото и серебро, Он тщательно взвешивал каждый слиток.