Куросиво, стр. 60

Душа старого Хигаси была охвачена сомнениями.

3

Тот, кто живет в глуши, кто привык к размышлениям в одиночестве, тот, для кого единственным собеседником является собственная тень на стене, нередко попадает в плен узких, предвзятых суждений. Но старый Хигаси обладал слишком трезвым рассудком, чтобы стать рабом ограниченных, убогих воззрений.

В самом деле, знать наверняка – лучше, чем теряться в догадках; видеть своими глазами – лучше, чем ловить случайные слухи. Поездка в Токио после двадцатилетней жизни в деревне помогла ему лучше узнать и врага и самого себя, и она заставила его пересмотреть отчасти свои взгляды на нынешнее правительство.

Он убедился, что враги купаются в роскоши и предаются излишествам, но они гораздо сильнее, чем можно было предполагать. Словесное сражение на даче Хияма было, так сказать, рекогносцировкой, не более, но и в этой мимолетной стычке он понял, что меч врага острее, чем он думал, и с горечью почувствовал, что его собственная рука слабее, чем пыл души. А они, презрительно называвшие его провинциалом, ограниченным человеком с шорами на глазах… Да, он вынужден признать, что чем выше положение, занимаемое человеком в обществе, тем шире его горизонты… Это правительство, которое он упрекал за разврат, за то, что оно ведет страну к гибели, против ожидания нередко действует в ногу со временем, использует преимущества, дарованные самой жизнью. Одним словом, цитадель правительства Мэйдзи, с которой, по его предположениям, можно было покончить одним ударом, оказалась намного крепче, чем он ожидал…

Так что же, снять шлем и сдаться на милость победителей, на милость Тёсю и Сацума?

Ни в коем случае! Борьба только теперь начинается! Правительство Мэйдзи и он, Сабуро Хигаси, не могут существовать под одним солнцем. Именно теперь, когда он в полной мере изведал силу врага, ненависть к правительству с новой силой разгорелась в его душе.

«Выступите против нас, опираясь на реальную силу, и мы в любой момент уступим вам власть! – В ушах старого Хигаси до сих пор металлическим звоном звучали высокомерные слова Фудзисава, брошенные ему, словно перчатка: – В моих руках полиция, государственная казна, армия – шесть бригад! Я в любой момент готов к вашим услугам!..»

Негодяй, ты бросаешь мне вызов? Пустое бахвальство труса! Ты презирал противника, видя в нем только беспомощного деревенского старика, ты хотел оглушить меня пышными фразами, разыгрывал спектакль!..

Твой вызов принят, можешь не сомневаться! Рано или поздно грянет бой, в котором решатся судьбы страны.

Но время рогожных знамен и бамбуковых копий давно миновало. Тем более непригодны в наши дни коварные уловки Цзин-Кэ! [179] Предстоящие бои будут нелегкими.

И старый Хигаси написал письмо сыну, призывая его учиться прилежней.

4

Сусуму, единственному сыну, на которого старик Хигаси возлагал свои надежды, как на грядущую силу, исполнилось нынче восемнадцать лет.

Тринадцати лет он уехал в Англию и провел там пять лет. За все это время родители видели сына только на фотографии, но переписка между отцом и сыном не прекращалась, и отношения между ними были более близкие, чем это обычно бывает. Мать постоянно жаловалась, что мальчик пишет очень холодные письма, что у него ужасный характер, что он совершенно бесчувственный и совсем на нее не похож. Но отец с тайной радостью читал письма сына, написанные европейским пером на европейской бумаге, хотя с точки зрения каллиграфии иероглифы, начертанные беглым почерком, оставляли желать много лучшего, да и в стиле нередко встречались шероховатости (не удивительно, ведь мальчик столько лет прожил среди иностранцев!). Хигаси радовало, что мысли, которые излагал сын, отличались гораздо большей зрелостью и глубиной, чем можно было ожидать от мальчика его лет, что в письмах сына подчас сквозит эрудиция, ставившая иной раз в тупик и самого отца. В своих ответных письмах старик охотнее сообщал сыну о политических событиях, чем о семейных делах, и хотя, случалось, забывал о традиционных приветствиях по случаю наступления зимы или лета, но никогда не упускал случая сообщить Сусуму о последних новостях общественной жизни и выразить ему свое мнение по этому поведу.

Вскоре после того, как старый Хигаси одиноко покинул столицу и вернулся в деревню со своей плетеной корзинкой, от Сусуму пришло письмо. Сын писал, что японский посол в Англии предложил ему перейти на казенный кошт, но он, Сусуму, отверг это предложение, так как оно ему очень не по душе. Зато по совету и по рекомендации одного знакомого он начал в свободнее от занятий время писать статьи для одной токийской газеты. А вскоре на имя старого Хигаси пришел и экземпляр этой газеты – издатель был граф Цутия – со статьей Сусуму и одновременно письмо за подписью некоего Сато.

Статья называлась «Пересмотр договоров и общественное мнение Англии». В ней приводились выдержки из «Таймса» и других английских газет, но самым главным в ней были собственные мысли автора. В целом статья больше напоминала не информационную заметку, а серьезный обзор, в котором излагались суждения автора относительно проблемы пересмотра договоров. Старый Хигаси прослезился при виде этой газеты. Давно ли, кажется, мальчик прибежал домой, удрав от дяди из Токио, а теперь поглядите, какие статьи уже выходят из-под его кисти!

В письме редактора Сато говорилось о Сусуму. Сато писал, что поистине «молодежь скоро заткнет нас, стариков, за пояс», просил без стеснения обратиться к нему в случае, если нужно будет сделать что-нибудь для Сусуму, упоминал также, что слышал о почтенном Хигаси от виконта Угаи и питает к нему величайшее уважение, и так далее, и тому подобное…

Старый Хигаси горько усмехнулся.

По правде сказать, он совсем не стремился принять участие в партии Минканто. Он не видел большой разницы между Фудзисава, Киносита и их приспешниками, с одной стороны, и Оида, Цутия, Муто и иже с ними – с другой. Различие состояло разве лишь в том, что первые находятся у власти и безнаказанно творят свой произвол, а вторые до поры до времени ютятся на задворках и изо всех сил стараются оттеснить первых. И нет никакого сомнения в том, что, как только они добьются своего, весь их задор исчезнет без следа. «Вся эта оппозиция – что соломенный факел: мгновенно вспыхивает и тотчас же обращается в пепел…» – насмешливо говаривал старый Хигаси. Вот почему в свое время он не согласился поставить свою подпись под петицией о скорейшем созыве парламента, а также не заразился страстью к образованию новых политических партий. И хотя в минувшие десять лет жизни страны произошло немало драматических инцидентов, достойных занесения в анналы истории, старый Хигаси всегда занимал по отношению к ним позицию безучастного наблюдателя.

Но теперь он заколебался. Запереться в деревне, проклинать в душе клановую клику и, обмахиваясь веером, втихомолку метать громы и молнии в адрес правительства… Что ж, пусть такова его доля, но когда Сусуму вернется и окунется в мир политической жизни, – у старого Хигаси не было ни малейших сомнений относительно будущего поприща сына, – ему будет очень трудно, вернее почти невозможно, действовать в одиночку. Клановая клика слишком сильна, чтобы ее мог одолеть одиночный всадник, даже самый отважный. Сусуму понадобятся друзья, единомышленники, ему придется прибегнуть к разным методам борьбы, использовать все возможности. Даже если в будущем он сумеет создать армию и стать ее вожаком, то на первых порах мальчику необходима какая-то опора, и об этой опоре уже сейчас следует позаботиться. К какому же лагерю лучше всего примкнуть Сусуму – молодому бойцу, выезжающему на битву со своим конем и вооружением?

Граф Оида? Старый Хигаси не слишком жаловал этого человека. В душе он всегда считал его демагогом и большим негодяем. Граф Муто? Воплощение непостоянства, он руководствуется только требованиями момента. Старый Хигаси до сих пор не мог простить ему то, что произошло в замке Нидзё. [180] Он сердился на полную безответственность графа во время этого инцидента. Граф Цутия? Он происходит из того же сословия, из того же клана, что и Муто, и во время реставрации Мэйдзи тоже доставил немало огорчений своим старым друзьям, но хотя умным и волевым человеком его, пожалуй, не назовешь, зато он отличается честностью, искренностью. И сторонники его такие же – энтузиазма у них хоть отбавляй, а знаний и опыта не хватает. Если Сусуму войдет в их среду, то с его ученостью выделиться среди них для мальчика будет проще простого. То обстоятельство, что Сусуму случайно завязал связи с газетой графа; Цутия, на поверку оказалось вовсе не так уж странно, и удаче этой вовсе нечего удивляться…