Куросиво, стр. 59

Глава XIII

1

Он твердо решил никогда в жизни не ступать ногой за перевал Сасаго и вдруг, сам не зная, как это вышло, нарушил свое решение и приехал в столицу. И что он увидел? Все кругом неузнаваемо изменилось. Засилье и произвол Сацума и Тёсю чувствовались на каждом шагу, чувствовались гораздо сильнее, чем он предполагал… Его близкие, старые друзья, словно верные псы, виляли хвостами у их подворотни. И нигде ни одного настоящего, мужественного сердца! Потеряв всякую надежду на то, что этот порядок может когда-нибудь измениться, что жизненный пульс этого режима когда-ни-. будь ослабеет, старый Хигаси отряхнул со своих ног прах столицы, снова пересек перевал Сасаго и заперся у себя в деревне Фудзими, в Коею. Здесь все было как вчера.

Незаметно миновало полгода, и Фудзи снова покрылась снежным венцом. Наступили студеные рассветы, когда почва покрыта толстым слоем инея, по вечерам дули холодные ветры. Старые больные кости Сабуро Хигаси мучительно ныли.

Вспоминая о своей поездке, он невольно горько усмехался. Что касается госпожи Хигаси, то она была окончательно сбита с толку. Муж ничего не писал ей из Токио, но она была уверена, что, раз он задержался там так долго, значит безусловно его дела разрешились самым счастливым образом. Муж вернется в европейском костюме, в цилиндре… Он приедет в экипаже или в крайнем случае в коляске рикши с золочеными гербами, в прекрасном настроении, веселый… Сама она скоро станет госпожой губернаторшей, отмоет, наконец, руки, пахнущие «мисо», [178] сменит полотняные и ситцевые кимоно на дорогие мягкие ткани. Ей придется бывать на людях – значит, надо будет заняться собой, привести в порядок свой гардероб, да и слова следует употреблять помягче, поделикатнее… Мысленно она уже представляла себя знатной барыней. Но мечтать ей было мало, и она без умолку трещала о своих планах, хвастаясь на всю деревню. Она вскружила голову даже своему упрямому старику отцу, внушив ему уверенность, что после приезда мужа все обязательно будет так, как она говорит, и что поэтому ему лучше не портить хорошие отношения с зятем. Ей даже удалось выжать из него немного денег, и она уже начала украдкой готовить себе черное кимоно с гербами.

Приезд мужа поверг ее в полную растерянность. Муж вернулся с той самой единственной плетеной корзинкой, с которой отправился в путь, в измятом кимоно, расстроенный, недовольный, сказал только: «Ох, и устал же я!», ка вопрос жены о служебных делах сердито обозвал ее дурой и больше не промолвил ни слова. Потом, бросив косой взгляд на приунывшую жену, добавил: «Я послал деньги Сусуму». Тогда она снова приободрилась: «Ах, значит, вам назначили жалованье?» В ответ он снова крикнул ей: «Дура!», и разразился насмешливым смехом. А когда она спросила, как поживает господин Аояги с домочадцами, он лаконично ответил: «Здоровы». И хотя, по всей видимости, муж не привез в злополучной плетеной корзинке приказа о назначении на пост губернатора, она все же набралась храбрости и отважилась спросить: «Значит, вы отказались от службы?» Он снова захохотал: «Да, видно, не придется тебе стать госпожой губернаторшей!» Тогда она рассердилась. Что он находит тут смешного или веселого? Но она боялась мужа и не смела открыто высказать ему свое разочарование или упреки. Вместо этого, всегда такая словоохотливая, она сделалась вдруг молчаливой, то и дело вздыхала и вся поникла, как пузырь, из которого выпустили воздух…

Односельчане, второпях прибежавшие в дом Хигаси, чтобы принести поздравления с удачей, растерялись при столь неожиданном обороте дела и быстро разошлись восвояси. Тесть, против обыкновения поспешивший с визитом к зятю, как только услышал о его возвращении, узнав о результатах поездки, тотчас же сунул свою трубку обратно в футляр и, поговорив немного о том, что в последнее время дела идут из рук вон плохо и с деньгами приходится страх как туго, пустился в обратный путь, озадаченно прищелкивая языком.

Вспоминая о своем возвращении, об этой встрече, старый Хигаси горько усмехался.

2

Подобострастно склоняться перед тем, кто отмечен золотой печатью успеха, и презирать неудачника, возвратившегося на старое пепелище, потерпев крушение в жизненной буре, – таков уж исстари заведенный порядок, таков обычай пошлой толпы… Не это огорчало старого Хигаси. Ему было нестерпимо обидно, что схватка, к которой он готовился долгие двадцать лет, закончилась его поражением, едва он успел скрестить мечи с противником.

Поражение! Что ни говори, а он потерпел поражение – этого отрицать невозможно. И первое тому доказательство – горечь воспоминаний.

Зачем он поехал в Токио? Чтобы раздобыть денег на учение Сусуму… Но старик сам понимал, что это довольно несостоятельная отговорка… Зачем неоднократно встречался с Фудзисава и с Хияма, зачем ходил с ними в Ююкан, присутствовал на банкете на загородной даче Хияма в Мукодзима? Чтобы лучше присмотреться к ним, чтобы своими ушами услышать то, о чем раньше знал только понаслышке, и в конечном итоге, чтобы таким образом лучше разведать врага… Нет, все эти предлоги тоже никуда не годились. Конечно, он никогда и мысли не допускал отказаться от своих убеждений, которые вынашивал в течение долгих двадцати лет, и ни с того ни с сего продаться врагам теперь, когда седина уже убелила его голову. Но ведь они-то и в самом деле собирались его купить! Вспоминая, как решительно он отверг это их предложение и вернулся к себе в деревню, старый Хигаси не мог не испытывать чувство удовлетворения, но самый факт того, что он позволил себе приблизиться к противнику, допустил, чтобы они приценивались к нему, уже означал» что ни говори, что он пошел на уступку, позволил врагу распоряжаться собой! Стыдясь незапятнанной белизны снегов Фудзи, падавших хлопьями на его чело, старый Хигаси вновь и вновь отряхивал прах столицы со своих дорожных одежд, и все-таки на душе у него было тяжело.

Но не только это терзало старика.

Попав в столицу после двадцатилетнего перерыва, он почувствовал себя удивительно отставшим от жизни. Он пытался сердито спорить с этим чувством в душе, ко ощущение отсталости, словно тень, неотступно следовало за ним на протяжении всего времени его пребывания в столице. Может быть, это странное чувство возникло из-за резкого расхождения между его представлениями о жизни и тем, что он увидел, из-за его неправильной оценки современного порядка вещей? Старый Хигаси с гневом отверг подобное предположение. Он проклял современные порядки и вновь благословил свои убеждения. Но эти сомнения влекли за собой нелегкие раздумья.

В сотый, в тысячный раз вызывая в памяти словесный поединок, который произошел там, на даче у Хияма, сравнивая позицию своих противников со своей, старый Хигаси мысленно договаривал то, что не успел сказать им в тот вечер, клеймил их пороки, на которые должен был, но не успел тогда указать. И теперь, взвешивая хладнокровно на досуге вопрос о том, на чьей же стороне была правда, старый Хигаси приходил в замешательство. Да, они насквозь прогнили, они легкомысленны и ветрены. Взяв в руки власть, они помышляют лишь о собственной выгоде, они маскируют свою корысть пышными фразами, пустыми отговорками – это безусловно факт. В какие бы одежды они ни рядились – сердцевина у них гнилая. Какого бы тумана ни напускали с помощью красноречия – истинная сущность их видна с первого взгляда. И что же? Разве победа в этом сражении досталась ему, Хигаси, а его противники потерпели поражение? Рассуждая логически, борьба должна была бы закончиться именно так, но в действительности триумф выпал как раз на их долю, а он оказался разбитым наголову…

Почему же он побежден, что привело его к поражению? Они говорили, что он отстал от эпохи… Неужели между его взглядами и современной эпохой такая пропасть? Хорошо, допустим, что эта пропасть действительно существует. Но неужели каждый неизбежно должен подчиниться требованиям этой самой «современной эпохи»? Неужели дух этой «современной эпохи» является высшим критерием?