1001 день в Рио-де-Жанейро, стр. 21

Музей Дебре

Нас встретил служащий музея и стал объяснять все, что полагается: когда построен дом, кто такой Раймундо Майя и т. д. Мы пробежались по основному зданию. Богато, со вкусом обставленный дом богатого человека. Знаменитых рисунков здесь не было, они экспонируются в другом флигеле. Туда мы и направились.

Кто такой Дебре? Французский художник, ученик великого Давида Жан-Батист Дебре (1768–1848) приехал в Бразилию в 1816 году и прожил в ней 15 лет. За это время им было изготовлено несколько сотен, а может быть, и тысяч зарисовок, набросков, рисунков. Содержание подавляющего числа работ художника — сценки из бразильской жизни. Рисунки адресовались французской газете. Фоторепортеров в те времена еще не существовало. По выразительности, меткости, глубине наблюдения рисунки Дебре великолепны. Здесь дело не столько в исполнении, сколько в понимании натуры. Недаром репродукциями рисунков Дебре буквально нашпигованы бразильские исторические книги, они также непременный атрибут сувенирных магазинов, баров, стилизованных ресторанов. С течением времени они не только не забываются, но, наоборот, приобретают все большую популярность.

Рисунки уходили во Францию и рассеивались по частным коллекциям.

Раймундо Майя знал, что делал. Он не пожалел времени и средств на розыски и приобретение работ художника, относящихся к бразильскому периоду его жизни, и тем самым вписал свое имя в историю страны.

Мы стояли в длинном зале. Вдоль стен тянулись застекленные витрины со знаменитыми акварелями, стены также были увешаны рисунками. Кроме нас в музее находилось еще 5–6 человек.

Можно часами рассматривать работы художника, удивляясь мастерству руки и верности глаза, пониманию натуры и широте чувств (от мягкого юмора до гротеска) автора. Невольно переносишься в далекую и неповторимую Бразилию начала XIX века, так непохожую на современную и в то же время связанную с ней бесчисленными нитями.

Рисунки Дебре, как и все талантливые произведения, непередаваемы. Их надо видеть. Мы идем вдоль витрин, и перед нашими глазами оживает XIX век.

Вот шествующая на пикник за город мулатка. Толстая, как пивная бочка, молодая женщина, очевидно содержанка какого-нибудь богача, с платочком в руке шагает по раскаленной земле. Жарко. Впереди нее — двое детей четырех-пяти лет. Позади — строго в затылок друг другу тянутся служанки: тощая дева (наверняка фаворитка), единственная (не считая хозяйки) в туфлях, остальные босиком. Фаворитка держит в руке клетку с певчей птахой (тогдашний транзистор). За ней массивная негритянка с огромной корзиной (должно быть, провизия) на голове, за ней такая же негритянка с гигантским тюком ковров на макушке и блюдом с фруктами в руке, за ней толстуха с корзиной (опять провизия) и, наконец, девочка-подросток с большим бидоном (питье) на голове и рулетом из одеял или ковров в руках. Все предельно чинные, с сознанием важности и значительности происходящего.

А вот возвращение домой владельца фазенды (помещика). Выжженная земля. Вдали — пальмовая роща. Два здоровеннейших негра с непередаваемым выражением достоинства тащат своего хозяина — тощего, обалдевшего от жары человечка. Хозяин, облаченный в узкие модные панталоны, сюртук и широкополую шляпу, восседает в гамаке, укрепленном на толстом бамбуковом шесте… Контраст фигур и лиц великолепен. Рядом с седоком плетется раскормленный малый с зонтом, позади — девочка-негритянка с громадным блюдом с фруктами на голове. Под гамаком, в тени, с высунутым языком собака… Все просто и естественно.

Вот семья индейцев-батакудов в походе. А это уличный цирюльник. Это отставной сержант, рассказывающий небылицы немногочисленным слушателям. Сцена экзекуции провинившихся рабов и т. д., и т. д. Десятки рисунков, сотни характеров, выхваченных зорким глазом из городской толпы и сохраненных на бумаге для потомков.

У нас с собой фотоаппарат, но фотографировать запрещено. К сожалению, репродукции рисунков достать трудно. В самом музее их не продают. Почему? Мы так и не поняли. Может быть, монополия, может быть, просто невыгодно.

Прошло полтора столетия. Исчезли рабы, изменился облик городских улиц, изменились костюмы. Но остались люди — бразильцы. Кажется, они сошли с рисунков Дебре, переоделись в современное платье и разбежались по улицам современного Рио-де-Жанейро. Самобытные, колоритные, неповторимые по своему характеру бразильцы. Правда, не все. Индейцев, например, на улицах города уже не встретишь. Во всей Бразилии их осталось несколько тысяч, в далеких, густых и еще не вырубленных джунглях Амазонки. Индейцев в Рио-де-Жанейро давно уже нет. Зато есть Индейский музей, расположенный по соседству со стадионом «Маракана».

Музей создан в 1958 году. Надо сказать, в самое время. Еще не поздно собрать предметы быта, оружие, описать нравы и обычаи уходящего навсегда народа. Можно отснять киноленты с изображением живых индейцев, можно сделать записи их языка, песен, ритмов. Можно сохранить для грядущих поколений наглядное представление о прежних хозяевах западного полушария. Но только надо торопиться. Время не ждет!

Об индейцах написаны горы книг. Нельзя отрицать усилий нескольких энтузиастов спасти или по крайней мере отсрочить гибель, может быть, самого гордого из прошедших по планете народов. Увы, они не могут дать больше того, чем обладают. А одного энтузиазма мало.

Мы видели индейцев в кинофильмах, на открытках, на листах иллюстрированных журналов очень часто и в больших количествах. Но ни одного живого индейца мы не видели. И скорее всего, уже не увидим никогда. Кстати indigena по-португальски означает «туземец», «местный житель», a indigente — «бедняк», «нищий».

Индейцы ушли, оставив на память кариокам (тоже индейское слово) некоторые географические названия: Ипанема, Гуанабара, Пакита.

Остров Пакита — осколок рая

Старый, видавший виды паром «Ипанема» зафыркал, заурчал, отвалил от причала и лег на курс. Мы плывем по бухте Гуанабара на остров Пакиту, пожалуй, самое популярное место отдыха кариоков. Пакита прочно входит в набор достопримечательностей города. Это небольшой островок, расположенный в центре бухты. Точнее, группа островов, многие из которых просто большие камни. Горсть камней, упавших в море. Те, что помельче, опутаны кактусами — толстыми, мясистыми и извивающимися, как сытые питоны. Камни покрупнее одела сельва. Это типичные зачарованные острова южных морей. Изящные пальмы, свесившись с берега, смотрятся в голубую гладь воды, безмятежный покой которой нарушают время от времени стада дельфинов, — так описывается остров Пакита в стихах и рекламных проспектах. Жаль, но жизнь внесла значительные коррективы в эти представления. На островах появились бульдозеры. Они сбрили густую шевелюру сельвы. На обнаженной земле вздулись пузыри нефтяных резервуаров. В Бразилии пока не обнаружено крупных месторождений нефти. Так по крайней мере считается. Для нужд импорта требуются большие емкости. Острова среди бухты — идеальное место для хранения нефти, но эти же острова — идеальное место отдыха.

Горы почти правильной окружностью замкнулись вокруг архипелага, отгородив его от океана и штормовых ветров. Возможно, что когда-то давно индейцы, глядя на зеленые точки островов, говорили: «ipac-ita», то есть «камни, упавшие с неба». Возможно, что индейцы говорили и другое: «Paca-ita», то есть «здесь паки» (паки — небольшой зверек, размером с кролика, они хорошо прижились в городских парках, потешая посетителей своим умением есть, держа пишу в передних лапках).

Бразильцам оба этих толкования не нравятся. Островом любви окрестил Пакиту Жуан VI. наведывавшийся сюда неоднократно. На Губернаторском острове, там, где сегодня расположен международный аэропорт, принимающий ежедневно десятки воздушных кораблей, полтораста лет назад была стоянка королевского галиона — небольшого баркаса, на котором король-эмигрант совершал морские прогулки.