Hollywood на Хане (СИ), стр. 27
— Погода дрянь…
— Правильно, что вернулся. Сегодня никто не выйдет…
Сперва допиваю чуть тёплые опивки из термоса, затем прихлёбываю свежий горячий чай… «Правильно, что вернулся»…
Мы спускаемся в базовый лагерь.
Ниже первого лагеря встречаю идущую вверх колону из десяти корейцев. Дежа вю…
От старого серпантина ничего не осталось: всё перекрыто гигантской лавиной, которая сошла за время нашего пребывания в верхних лагерях… Думаю: «что если?..» Нет… — если бы кого-то накрыло, нам передали бы по связи… Позже, сидя в столовой мы просматривали отснятый Гошей материал: по счастливой случайности ему удалось заснять эту лавину, в которую, по ещё более счастливой случайности, никто не угодил, хотя обычно на этом склоне всегда кто-нибудь да корячится…
Весь склон дрогнул и поехал, раскалываясь на огромные многоугольники, которые, в свою очередь, распадались на многоугольники помельче, а те — перемалывались в пыль, и вся эта неимоверная масса бесшумно сползала, соскальзывала, как соскальзывает на пол толстое пуховое одеяло.
Лавина была такой огромной, что склон горы показался мне частью макета, моделью — нашему мозгу трудно вообразить, что обвал может быть столь огромным…
Оказавшись на морене, поджидаю Лёшу, который, как обычно, медлителен на спусках.
Пошёл снег, потом — град, потом — дождь: непрерывная череда трансформаций и фазовых переходов.
Пока пересекали ледник, промокли насквозь. Брёдем в тумане, из которого ближе к лагерю вынырнули две фигуры и на румынском диалекте английского — словно галечка речная перекатывается — спросили, не видели ли мы группу румын: «три девушки и парень… не видели?..» Сюр… Растворились в тумане, как привидения.
На подходе к лагерю нас встречает Гоша с видеокамерой: снимает наш приход. Стараюсь идти ровно, не спотыкаясь, хотя, возможно, Гоша ищет именно этого: смертельной усталости, согнутых спин, потухших глаз. Плевать!.. Не дождётся… Не от меня… Я БОЛЬШЕ НЕ ИГРАЮ… С капюшона капает вода, мокрые брюки прилипают, холодят колени. Добредаем до палаток, роняем у входа лыжные палки и мокрое железо — всё, пришли…
Девушка с пуховками
В столовой я сидел в обнимку с чайником, периодически припадая к нему небритой, давно не знавшей ласки щекой. Я уже и попил, и поел, но дрожь никак не унималась — она зарождалась где-то под ложечкой и рябью мелких судорог пробегала по всему телу. Мокрым было всё: вкладыши пластиковых ботинок, брюки, термобельё, флисовая куртка… Моя пуховая одежда осталась зимовать во втором лагере, но зима — вот она… здесь и сейчас… Я глажу тёплые бока чайника и пытаюсь шутить между приступами дрожи.
За наш стол присаживается сероглазая стройная девушка, которая внимательно и сочувственно смотрит на меня, на мой роман с чайником, и я нехотя отстраняюсь от своего пузатого друга… С первого же взгляда — по осанке, по рукам, по каким-то неуловимым особенностям движений — я признал в ней скалолазку, и так оно потом и оказалось.
Неожиданно мы начинаем говорить — я даже не помню, кто из нас произнёс первую фразу, — и я тут же почувствовал себя спокойно и комфортно, словно мне на лоб положили мягкую успокаивающую ладонь. Чего бы мы ни касались в нашей беседе, во всём я с удивлением обнаруживал родство и схожесть со своей собеседницей: не формальную схожесть интересов и обстоятельств, а именно — отношения, градуса, пропорции… Это было не знакомство, а узнавание, если вы понимаете, о чем я говорю.
Остро и сладко заныло сердце: я уже заранее чувствовал ностальгию по чему-то редкому и значительному, что могло бы произойти в моей жизни, но, конечно же, никогда не произойдёт… Собственно говоря, УЖЕ не произошло, поскольку мы разминулись с ней во всём, в чем только могут разминуться два человека: в пространстве и, что куда важнее, во времени. Это было, — как опоздать на последний поезд, идущий в нужном тебе направлении, но успеть, к своему несчастью, заглянуть в окно купе, в котором обещалось тебе долгое, счастливое и уютное путешествие…
— Вам холодно?..
— Есть немного… — с коротким смешком, отодвигая чайник и выпрямляя спину…
— Вы в мокром?..
— Да, мы только что спустились. С седловины… На вершину?.. — нет, не ходили, это был акклиматизационный выход. Ну и для съёмок… Съёмки? Ну… мы фильм снимаем… о Хане… Документальный, конечно. Вон Гоша — наш режиссёр… Да-да, — тот, что постоянно ко всем пристаёт со своей камерой…
— Такой шумный молодой парень в тёмных очках?.. Я видела…
— Понятно, что видели, — Гошу трудно не заметить…
— Вас колотит, почему вы не переоделись?
— Да-а… так… не во что… Пуховое всё наверху осталось, а здесь только нижнее. Что мог — поменял, но, по-моему, и оно уже отсырело…
— Хотите мою пуховку?.. — Девушка посмотрела на меня тревожно и участливо, и столовая покачнулась, подняла якорь и отчалила в ночь — волшебную, кружащую бессонным новогодним снегом…
— Я похож на человека, который снимет с девушки пуховку?..
— Нет-нет — у меня их две!.. Сейчас принесу… — и она выпорхнула в морось и слякоть — именно они, а не новогодняя пушистая круговерть царили на леднике, — оставив меня с открытым ртом, в котором медленно замерзали слова благодарности и протеста…
«Какого черта!..» — сказал я себе, мотнул головой, отгоняя смутные мысли, и налил себе ещё одну чашку бывшего кипятка из чайника. Пошарил по столу, не нашел сахара, зажевал конфетку… Прокрутил в памяти…
Внимание девушки было очевидным. В последние годы я обнаружил, что пользуюсь некоторой известностью в узких кругах: меня стали узнавать в базовых лагерях «постсоветского пространства». На меня иногда оглядывались, и я не сразу понимал почему…
«Что-то читала…» — подумал я со странной досадой… — «Оноре де Бальзак, блин!..»
Она вернулась, неся вторую пуховку — чистую и светлую, как её собственные льняные волосы.
— Спасибо вам огромное!.. — я смущённо и неловко натянул на себя пуховку и почувствовал, как ровное доброе тепло обволакивает тело и приливает к щекам.
Она села рядом, положила на стол руки, — длинные узкие ладошки, тонкие сильные пальцы.
— Как вас зовут? Мы даже не познакомились…
— Меня зовут Александра… Саша.
— Меня — Ян. Вы всегда щедро раздаёте пуховки нуждающимся?..
— Конечно!.. — у неё приятный смех…
Приятный смех и замечательное имя: Саша Лукошкина!.. Или Орешкина!.. Или Пуховкина!.. Какая Вам, любимый мой читатель, в конце концов, разница — не правда ли?.. У неё звонкое, дышащее ягодной свежестью, северное «имя-фамилия», и это то, чем я хотел с вами поделиться! Разве этого не достаточно?..
— А вы, случайно, не публиковались на сайте «маунтин-ру»?.. — спросила Александра Читашкина, после долгой смущенной паузы. Мне нравятся её смущённые паузы. Иногда она говорит чуть сбивчиво, но всегда грамотно и с искренними тёплыми нотками. Уравновешенная натура, — большой запас душевной прочности. Её горизонты широки, она из тех, кто любит и умеет расти, воспринимать новое, — её наверняка ждёт длинная и интересная дорога… Меня что-то спросили?.. Ах, да, — публиковался ли я на «маунтин-ру»!..
— Да, было дело… А что вы читали?
— Очерки про Иорданию — это ваше?.. Хорошие очерки!
— Да, это мои очерки… А ещё, у меня есть большой рассказ про Хан-Тенгри — я уже был тут четыре года назад… Вы его не читали?..
«Ты сошел с ума!» — говорю я себе, поскольку никогда ещё не занимался столь дешевой саморекламой, не пускал в ход это пошлое и такое очевидное оружие…
— Вы правда не читали?! Я обязательно пошлю вам ссылку! — какой кошмар…я выгляжу полным идиотом… — а ещё, у меня есть рассказ про Альпы, и про Боливию… Вы бывали в Альпах?..
И мы продолжали болтать, и несмотря на мой павлиний хвост и фонтан мерзкого, едва прикрытого бахвальства, большей частью это было лёгким скольжением по водной глади общих тем и увлечений, приятной прогулкой по местам и весям, знакомым обоим… О, Господи, зачем я родился так рано!.. И не там!.. И не таким, как надо бы!..