Люди зеленого царства, стр. 12

В один из таких трудных моментов «свами», [30] как называли лидера союза Натаса Айера, обратил внимание старшего кангани и дораи на положение Рамасвами. Он объяснил им, что Рамасвами не какой-то кули, а квалифицированный рабочий и, кроме того, член профсоюза. Свами обозвал старшего кангани «тигром» и эксплуататором и уговаривал Рамасвами протестовать против того, что расчет с рабочими производится по частям (в то время как ежемесячная плата полностью не выдается). Свами даже заставил Рамасвами одеться, как его начальник. Он надел на него белый тюрбан, черный пиджак, дал ему в руки зонт и тросточку и послал свергать своего бога. Так Рамасвами начал длительную, растянувшуюся на всю жизнь смертельную вражду со своим так называемым благодетелем. Но тогда он еще был «ни то ни се» и качался словно маятник между старшим кангани и лидером профсоюза.

Молодой племянник Рамасвами был обладателем двух имен: одного официально зарегистрированного и другого, которое он сам дал себе. Официально он был Нагамутху, но сам называл себя Нагалингам. Канака-пиллё назло называл его Наган. Это всегда напоминало Нагалингаму старую поговорку на плантациях — «кто пойдет замуж за кули», потому что кули не мог иметь даже благозвучного имени.

Нагалингам был выходец из другой эпохи, когда в ходу были домотканые одежды: он носил длинную рубашку «джиба», дхоти до самых пят, коротко стриг волосы и тайком надевал сандалии. Нагалингам предпочитал сигареты «Элефант» и имел кредит в лавке на покупку чая. С некоторым трудом он читал газеты, имевшиеся у местного цирюльника, и жадно впитывал все новости. После получки ходил в кино. Он был большим поклонником певца Киттаппа Багавадара и часто подражал ему, чем восхищал своих черноглазых кузин, одетых в кофточки и сари из мягкого полотна, мода на которые проникла на плантации лет двадцать пять назад.

Когда для части рабочих стали строить маленькие домики типа коттеджей, Нагалингам был уже мужчиной в летах. У него был взрослый сын Патхманатхан, чьи манеры и поведение существенно отличались от отцовских. Патхманатхан носил на работу шорты цвета хаки и сменил шерстяное одеяло-накидку на цветной плащ из синтетической ткани. Направляясь в город, он надевал хорошо сшитую рубашку вместо старомодной джибы, дхоти из мягкой материи или красивый саронг (мужская юбка). Носовой платок, авторучка, наручные часы и модные тогда сандалии придавали еще больше важности его персоне.

Он читал газеты и пару журналов, приобретенных в табачном киоске, регулярно слушал радио. По воскресеньям ходил на собрания, чтобы послушать своего «главного лидера». А по средам просматривал местные газеты, где помещались отчеты об этих собраниях. И громко хохотал, если обнаруживал неточности.

Правда, Патхманатхан тоже не ушел далеко «за стены» своей плантации. Тем не менее для своего возраста он сделал большие успехи на пути к рационализму. Он отошел от обычая жертвоприношений животных и ритуальных браков. У него было собственное мнение о домотканой рубахе, которую носил отец, о дораи, о рабочих и их лидерах. Он выступал против отвратительного жаргона, на котором к нему обращались начальники на фабрике и в поле; он отказался от традиционного почтительного приветствия всех важных персон на плантации. И даже высказал некоторые свои взгляды руководителю районного отделения профсоюза. Как-то Патхманатхан и его друзья нарисовали на картоне на плантации у подножия Шри Пада первый сатирический рисунок на политическую тему, открыто критикуя порядки на плантации и закон о гражданстве.

Это был действительно очень длинный путь — от глиняных лачуг к опрятным коттеджам и политической сатире.

Перия дораи

Перия дораи — тамильское выражение, обозначающее важную персону. Это — символ власти, сращение титула и социального положения; оно дано было управляющему плантацией и прижилось здесь. Словосочетание «перия дораи» значило так много в прошлые времена, что даже ассоциировалось с блеском и властью царского двора. Подобно раджам прошлого, перия дораи был сам законом и законодателем. Как одно его имя, так и его молчаливое присутствие внушали благоговение и трепет. Перия дораи жил и даже дышал иначе, говорил и ходил иначе, чем простые смертные. Он поддерживал традиции прежних перия дораи и вел такой образ жизни, с которым могли соперничать разве что будущие поколения — преемники его должности.

Его господство простиралось на отделения и подразделения во главе с помощниками и надсмотрщиками. Это был сложный механизм, состоящий из главной конторы, контор в отделениях, двух фабрик, электростанции, строительных и эксплуатационных служб, транспортных средств, амбулатории, яслей, лавок по продаже риса и т. д., — всем этим руководили сведущие специалисты.

Где бы то ни было — на фабрике или на плантации, — все совершалось от его имени и считалось как бы подношением ему лично. На фабрике главный технолог и его помощники начинали свои указания словами: «Это работа для дораи. Делайте ее хорошо». А на полях кангани говорили женщинам: «Эй вы! Будьте внимательны. Работайте получше, это для дораи. Смотрите, иначе я вас прогоню». Во время подрезки чайных кустов разговор кангани становился более выразительным: «Сам дораи хочет, чтобы вы работали как следует. Слышите, ленивые твари?» Старший кангани и его помощники говорили по-разному, но смысл оставался тот же: «Дораи будет делать обход завтра. Если что-нибудь у тебя будет не так, ты за это здорово поплатишься».

У перия дораи были специальные дни в неделе, когда он объезжал плантации. В день посещения им того или иного участка старик, в обязанности которого входило расчищать дорожки, становился проворнее. Это служило указанием для всех кангани и надсмотрщиков. Когда перия дораи направлялся на обход плантаций, не требовалось никаких курьеров, чтобы оповестить всех. Об этом узнавали иначе. Сильный аромат самого лучшего табака из трубки перия дораи плыл волнами в утреннем воздухе. Немедленно кангани поднимал тревогу:

— Эй вы, люди, будьте осмотрительны и делайте хорошо свою работу.

Свора лоснящихся, рыжих с белым, собак с высунутыми красными языками бежала по дороге. Вскоре раздавался глухой стук копыт, затем показывался сам перия дораи, сидящий верхом. Шествие замыкал Савари-мутху, рослый парень в старых бриджах и охотничьей куртке своего хозяина, в великолепном красном тюрбане.

Лошадь точно знала место, где ей нужно остановиться: будь это на участке, где собирают чайный лист, или же там, где подрезают кусты, главное, нужно было место попросторнее, чтобы перия дораи мог окинуть взглядом плантацию и увидеть, как продвигается работа. Помощники, надсмотрщики или кангани тотчас же подбегали к нему:

— Доброе утро, сэр.

— Доброе, доброе, а как идет работа?

— Очень хорошо, сэр.

— Следите, чтобы собиралось положенное количество листа.

— Хорошо, сэр…

— Отправляйте все вовремя на фабрику.

— Хорошо, сэр.

В это время его собаки начали шнырять среди чайных кустов. Не питая никакого уважения к властям, здоровенный пес кангани исчез в кустах с поджатым хвостом. Заметивший это перия дораи не мог допустить, чтобы его благородные псы вступили в контакт с такой низкой породой. И поэтому начальственным басом, свойственным лишь перия дораи и отработанным за сотни лет господства его предками, позвал: «Ко мне, мои собачки!»

Это было сигналом ехать дальше, ибо высокое лицо не должно быть слишком недружелюбным или докучливым. Собаки быстро вернулись на дорогу, и лошадь стала поворачиваться. По плантации пронесся вздох облегчения. Однако именно в этот критический момент надсмотрщик или старший кангани пытались сказать несколько слов перия дораи, преследуя лишь одну цель — повысить себе цену в глазах рабочих.

Пара серо-голубых глаз из-под «двойной терраи» (широкополая фетровая шляпа) смотрела на подчиненного безжалостно пристальным взглядом. Это была пытка для существа, стоящего намного ниже перия дораи, который так ничего и не слышал и не сказал ни слова. Наконец он удалился на лошади со сворой собак на другой участок, оставляя позади совсем расстроенных надсмотрщиков или старшего кангани; эти «надоедливые людишки» смущенно вытирали пот со лба.