Гангутский бой, стр. 6
Около Ингерманландского полка Пётр остановился один только раз. Но, остановившись, стал подробней вдруг всматриваться в лица первой шеренги… Потом сделал скорый шаг к Рябову. Спросил быстро, чуть нахмурив густые чёрные брови, и с интересом:
— Откуда, солдат, мне так знакомо лицо твоё?
— По Архангельску, знамо, государь великий! — выдохнул разом Иван и опять застыл, не моргая и стараясь прогнать от горла предательски подкативший комок.
— По Архангельску, ишь ты! Постой — как фамилия?
— Рябов.
— Точно! Рад тебя видеть… Но как же?.. Тут-то как? Точно! Я же? мнится, тебя от всех повинностей, тако же и от всех налогов освободил… Почему же ты здесь?
— От повинности, государь, служить верно Отечеству своему меня и сам господь бог не может освободить, — тихо, но с достоинством ответствовал Рябов. — Я от первого корабля с Архангельской верфи следом за тобою иду.
— Ну! — ахнул радостно Пётр. — А не ранен?
— Почему же не ранен? На реке Пелкиной немного задет… Да чуток под Полтавой…
— Так ты, брат, и под Полтавою был?
— Был, а как же!
Пётр смотрел удивлённо на Рябова, положив ему обе руки на плечи. Потом обпил, сильно наклонившись к солдату, и трижды расцеловал. Отойдя затем к середине строя, крикнул громко, чтобы слышал весь полк:
— Воины! Вот с которого человека примеру много берите! и перстом указал на Рябова. Сей солдат стоит среди вас. жизнью своей доказавший: кто к знамени российскому присягал единожды, у оного и до смерти стоять должен!
Крикнул и скорым шагом дальше пошёл, высоко неся голову и глядя на ряды солдат с гордостью и заметным волнением. Но так крикнул, что сердце каждого солдата дрогнуло в ответ и даже будто забилось чуть чаще. Словно дрожь прошла по рядам, и тут же снова выровнялись ряды…
Рябов и те, кто рядом стояли, успели, правда, ещё услышать слова, сказанные Петром кому-то из свиты:
— Нет, теперь я премного уверен, что с такими вот молодцами брату нашему Карлу и на море не совладать!
Рябов вспомнил всё это сейчас и даже усмехнулся слегка. Вспомнилось теперь вдруг средь прочего и то, как сердце в пятки ушло, когда государь великий именно возле него, возле Рябова Ивана, остановиться изволил. Испугался тогда изрядно, сам не зная чего. В стольких был сражениях и боях — страху сроду не ведал, а тут…
Он опять усмехнулся.
По всему выходило, что на поле бранном, под картечью, под пулями, храбрым быть много легче, чем вот так — с государем недоступным, с глазу на глаз…
На одной из первых стоянок, это когда уже шхерами шли, у костра, где Рябов и товарищи его, отужинав, ко сну отходить собирались, появился внезапно капитан их полка Бакеев. Подошёл, потыкал веткой в огонь. Ночь в июне была светлая здесь, не долгая, но огонь — для просушки вещей, для варки чего — всё одно допоздна держали. Кипяток в котле бормотал порой до нового дня.
Объявил Бакеев солдатам, что теперь, выйдя в море, числятся они уже по арматурному списку не к пехотным полкам приписанными, а к морским дивизиям, образующим ныне армейский флот. Не матросы ещё они. по уже и не просто солдаты, а как бы пехота морская — так было приказано понимать.
Солдаты слушали и кивали головами согласно, после сытной гречневой каши баловали помаленьку нутро крутым кипяточком, макая в него крепкие душистые сухари.
Тут Бакеев, вроде случайно, и Рябова разглядел…
Слово за слово, как да что, потекла постепенно беседа у них, к которой прислушивались многие из рядом сидящих с нескрываемым любопытством.
Очень интересовался, как выяснилось, Бакеев, где это и когда, со стати какой у Рябова тесная такая дружба с государём произошла. Вроде бы и неприметный с виду солдат, как все: и в морозы со всеми мёрз, и болота, и речки ледяные форсировал, и гранит не лучше других киркою дробил при строительстве укреплений… Делал то есть всё, что делали и другие.
Но вот поди ж ты — подходит давеча к нему попросту государь великий и лобызает трижды, при всех… В чём причина тут, расскажи, мол.
— Э-эх, ваше благородие, — шумно вздыхает Рябов. — Жизнь пережитую рази расскажешь?.. Рассказать, так это ж её, бродяжью, опять как бы заново прожить надоть. А где ж тут? На войне оно каждый божий день новую жизнь приходится начинать. А которая сзади… да бог с ней!
Но уж тут и другие солдаты с интересом видимым вкруг костра кружком разобрались: расскажи да расскажи, дескать, Рябов, чего уж там — потешь солдатскую душу.
— Ну, да ладно, — говорит вдруг Рябов, будто решившись, и даже бьёт себя по колену широченной ладонью. — Только выдумки какой не будет в рассказе моём, это сразу предупреждаю. Я ведь со шведом, почитан, треть жизни своей воюю…
Он подумал с минуту, словно прикинул что-то, поглядев на огонь, затем продолжал:
— Да, всё точно. Это мне теперь сорок два, а в тот год только-только двадцать девять исполнилось. Грамотен был немного, разную цифирь понимал. Плотницкой работой в городе Архангельске промышлял, при верфях Соломбальских. Был в те годы там уже «Апостол Павел» на воду спущен. Не большой особо, а двадцати четырёх пушчонках фрегат… А уж в том вот году, как тот случай со мною произошёл, в семисот первом то есть, в точности такой же июнь стоял над землёй и такая же точно светлая ночь была в тех краях, только туманней. Даже не мочь уже, верней, а раннее утро. И хотя тринадцать уж минуло лет, не поверите, братцы: вот закрою сейчас глаза — и как будто заново всё опять вижу. Будто всё это вчера со мной было…
Кто-то подложил в костёр ещё веток. Загудел слегка, забегал огонь. Блики светлые с новой силой отразились в глазах. Лица были строго напряжены. Рябов словно занавесочку какую поднял над прошлым, всех туда передвинул…
6. ПОДВИГ ИВАНА РЯБОВА
Даже не ночь уже, мерное, а раннее утро. Мирно спала округа. На востоке начинал уже алеть край неба. Тихо было — ни птичьего пенья, ни ветерка.
В этот ранний, утренний час по реке Двине вдоль берега шла медленно плоскодонка. Два человека, сидящие в ней, не перекликались, не разговаривали почти. Каждый занят был своим делом: Рябов грёб, а напарник его, Борисов, перевесившись тяжёлым телом через корму, распускал потихоньку сеть.
Нос лодчонки был сильно задран, Рябову было трудно грести, но большого хода, пока сеть шла, не требовалось. Надо было только заводь неглубокую перекрыть, закрепить второй конец сети, место понадёжней запомнить, да и собираться домой.
До ушицы охочий, Рябов заранее уже с удовольствием предвкушал, как они с товарищем проспят где-нибудь в сторонке три-четыре часа, до первого петуха, покряхтят для виду, прогоняя скорей зевоту и воскресную тяжёлую лень, и потом вновь вернутся сюда — жирные лепёшки лещей из сети выпутывать, собирать улов.
Вот такая, значит, у них в ту ночь рыбалка была…
«Мы с тобой на Двинку ходим, как баба на огород», — смеялся иной раз Рябов, на вёслах сидя, пока верный товарищ его, Борисов, разве только что не мурлыча от восторга и от усердия, одного на другим кидал золотистых тугих лещей в объёмистую корзину, сплетённую из ивовых прутьев.
— Вот и всё, — сказал наконец Норисов, закрепляя осторожно верёвку на вбитом ещё с вечера шестике, торчащем из воды всего на вершок. — Всё!
И он обернулся.
И тут же Рябов увидел, как брови напарника поползли изумлённо вверх.
— Глянь-кось! Что это?
Рябов резко обернулся через плечо и едва не выронил вёсла: из тумана деловито летела к ним шлюпка, полная вооружённых каких-то людей. Плавно шла и бесшумно, как тень ястреба в полдень над поляной морошки…