Из России за смертью, стр. 38

ВЕНТУРА

...Вертолет долго кружил над огромным баобабом. Поначалу Найденов принял баобаб за скопление деревьев в центре красноватого пустыря. Летчики примерялись, с какой стороны этого гиганта удобнее совершить посадку. При всем нагромождении стволов и ветвей баобаб имел почти законченную форму шестигранника, внутри которого среди пыльной зеленой массы желтели залысины. И только один ствол мощно вырывался в сторону, бросая на землю короткую синеватую тень. Наконец летчики зависли над гладким пятном пустыря, и машина тяжело пошла вниз. Участники экспедиции выходили из вертолета не спеша. Разминая ноги, каждый по-своему воспринимал величественный, непривычный глазу пейзаж. И лишь профессор, пребывая в приподнятом настроении, живо и темпераментно что-то объяснял Санчесу.

Рубцов был молчалив и зол. Двое суток, проведенные в гостеприимных объятиях Стреляного, закончились тем, что сам Стреляный впал в невменяемое состояние и добиться от него помощи в подготовке операции не удалось.

Руководство принял на себя Сан-чес, чем явно ущемил самолюбие Рубцова. Но противиться этому решению подполковник не мог, ибо и сам находился в похмельной растерянности.

Вот и сейчас Рубцов прохаживался в тени вертолета и жадно курил. А Санчес командовал отделением ангольских солдат, принявшихся проворно разбивать пятнистые палатки под сенью баобаба. Солнце, подобно жирной капле пальмового масла, тягуче стекало в мрачноватую влажность притихшего неподалеку леса.

Сумерки пронеслись через поляну легкой дымкой и, запутавшись в раскидистой кроне баобаба, опустились на землю непроглядной темнотой. Центром вселенной для участников экспедиции стал костер, разложенный солдатами. Его высокие языки освещали брезентовые бока палаток и силуэт вертолета, казавшегося в темноте припавшим к земле допотопным животным.

Участники экспедиции уселись вокруг костра. Солдаты раздали пластиковые миски с пышащим мясом в густой подливе. Тут же появились бутылки с джином. Профессор достал из кармана свою излюбленную фляжку с виски. Налил в крышку-стаканчик.

— Друзья мои, вы даже себе не представляете, в какой загадочный и неизведанный мир мы сегодня вступаем, — задумчиво произнес профессор и отхлебнул виски.

Он сразу стал естественным центром внимания, и лишь Рубцов, ни слова не понимавший по-португальски, от нечего делать в упор рассматривал сидящую напротив Женьку.

Антонио Вентура большую часть своей жизни провел за университетской кафедрой. Он любил читать лекции, пользовался популярностью у студентов. Легко овладевал вниманием любой аудитории. Уступив просьбе дочери лететь с русскими на юг страны, Вентура не мог побороть в себе чувство неприязни, которое испытывал к военным вообще, и к советским в особенности.

Европейский интеллектуал, он переживал не просто за судьбу обнищавшей до предела Анголы, а за пласт цивилизации, который сегодня, благодаря тупым усилиям кубинцев, русских и вконец запутавшихся ангольцев, беспощадно смывался с поверхности человеческой истории. Он уже давно наблюдал за событиями с позиций человека, попавшего на гала-концерт какой-нибудь безумствующей рок-группы и с ужасом видящего вокруг себя полное высвобождение самых агрессивных эмоций. Профессора настораживала мрачность и неразговорчивость русских, отвечающих за экспедицию. Не говоря уже о том, что ее цели никто вразумительно сформулировать не мог. И тем не менее жажда ученого, мечтавшего хоть раз в жизни пройти дорогами Ливингстона, победила. В конце концов для науки безразлично, кто организовывает эту экспедицию. Первые колонизаторы ни о какой науке не помышляли. А ведь на их плечах культура Европы перенеслась на черный континент.

Свершилось! Антонио Вентура сидел у костра под огромной живой крышей баобаба. Он всего в нескольких часах от начала главного путешествия в своей жизни. Ему стало жалко этих русских, для которых и лес, и вся Ангола, и этот баобаб — дикие, первобытные места. Им невдомек, что именно на территории раздираемой ими Анголы возникла система МААГМА БА — одна из древнейших ветвей человеческой цивилизации, создавшая за двенадцать тысяч лет до Рождества Христова высочайшую культуру. Разве можно так равнодушно, как они, на это все взирать? И профессора прорвало:

— Когда я давал согласие на участие в экспедиции, молодой человек, я предполагал, что буду совершать ее в обществе русских ученых...

Найденов, к которому обращался профессор, вздрогнул. Майор готовился к возникающему разговору и, тем не менее, был застигнут врасплох. На выручку пришел полковник Санчес. Не отводя взгляда от костра, отсветы которого полыхали в его карих, навыкате, глазах, полковник неспешно разъяснил:

— Советские и кубинские ученые вместе с представителями ЮНЕСКО прилетят через месяц, и мы обязаны показать им гордость Анголы — Национальный парк. Он давно является объектом внимания ЮНЕСКО и нуждается в совместных усилиях по поддержанию его жизнедеятельности.

— Свою судьбу парк решил сам. И поверьте, много столетий тому назад. Уж он-то видел и пережил всякое, — мрачно возразил профессор.

— И войны, — оживленно поддержал переход темы Найденов.

— Вас еще интересуют войны? — насмешливо отпарировал Вентура.

— Меня интересует ваша дочь, профессор, — неожиданно для себя выпалил Найденов.

Упоминание о дочери мгновенно притупило агрессивность Вентуры. Он налил себе стаканчик виски и собирался выпить, как почти у его носа возникла рука Рубцова, пожелавшего элегантно чокнуться своей кружкой и алюминиевым стаканчиком профессора.

— Главное, профессор, берегите ноги, — Рубцов хитро подмигнул и снова уставился на Женьку.

Вентура ничего не понял, но из вежливости улыбнулся.

— Значит, проводим предварительные исследования? — спросил он Санчеса.

— Совершенно верно. Маршрут нанесем на карту. А в Старой крепости устроим нечто вроде конференции.

— Кто же этим занимается? — недоверчиво поинтересовался профессор.

— Майор Найденов, — не моргнув глазом соврал Санчес.

Найденову ничего не оставалось, как утвердительно кивнуть головой.

Профессор наконец понял, что самое тесное общение ему предстоит с другом его дочери, и откровенно обрадовался этому обстоятельству:

— Честно говоря, я не люблю научные конференции. Лучше прочту им лекцию у себя в университете... А вы дали мне возможность почувствовать себя Диего Каном, — профессор торжественно окинул взглядом собеседников и понял их непосвященность. — Диего Кан навсегда оставил за собой приоритет первооткрывателя Юга Африки. Каждое открытие он увековечивал падранами — каменными колоннами с крестами наверху. Надпись на колонне гласила: «От сотворения мира прошло... столько-то, а от Рождества Христова, к примеру, тысяча четыреста восемьдесят три года, когда всемогущий высокочтимый король Жуан II Португальский повелел своему рыцарю Диего Кану поставить здесь столб».

Профессор это продекламировал с пафосом и, спохватившись, просто добавил:

— Копию столба вы, разумеется, видели на набережной Луанды, возле заправочной станции.

— Видели, — подтвердил Санчес.

— Так приходили в эти края великие португальцы. После них уже никто столбов не ставил. — Профессор помолчал и добавил:

— А вы? С чем пришли вы? Какие кресты оставите?

Где-то совсем рядом рыкнул лев, устроив целый обезьяний переполох.

И снова над костром повисла тишина. Профессор Вентура углубился в свои молчаливые размышления. Найденову стало как-то не по себе от поставленного профессором вопроса. Рубцов же любовался Женькой. На се неподвижном азиатском лице, на заостренных скулах в отсветах пламени плясали демоны... Чуть-чуть раскосые глаза были полузакрыты и таили в себе звериную чувственность.

Невероятно, но здесь, за тысячи километров от дома, она выглядела совершенно естественно, будто всю жизнь провела под этим баобабом. Ее маленькие кулачки с тонкими пальцами спокойно подпирали мягкий овал подбородка. По волосам от всполохов проскальзывали лиловые змейки. Рубцов почувствовал неодолимое желание. Он давно не смотрел на женщин. А эта ну просто создана для страсти, для этой африканской ночи, для мщения подлой Нинке.