Нищета. Часть первая, стр. 70
Валентина посмотрела на Мадозе сурово, почти презрительно.
— Послушайте, — продолжал делец, как бы отвечая на взгляд девушки, — я не дворянин, и мне на каждом шагу дают это чувствовать. Для вас я лишь разбогатевший простолюдин. Буду называть вещи своими именами, не стану притворяться ни бескорыстным, ни движимым одной любовью. Итак, граф, буду откровенен: ваша знатность заставит людей больше уважать мои экю, а мои экю придадут вашей знатности новый блеск. У меня свыше миллиона; мне тридцать лет; я люблю мадемуазель Валентину и согласен жениться на ней без всякого другого приданого, кроме ваших долгов; я их уплачу в день заключения брачного контракта. Вас это устраивает, господин де ла Рош-Брюн?
Граф не ответил, погруженный в глубокое раздумье. Мадозе решил, что он размышляет, достаточно ли выгодно сделанное предложение, и поспешно добавил:
— В брачном контракте будет указано, что ваша дочь получила в приданое пятьсот тысяч франков; я дам вам расписку на эту сумму, восстановлю ваш замок и предоставлю вам, как моему тестю, право пожизненного пользования им.
— Вы поистине очень добры, — язвительно заметил граф Поль, — но… я отказываюсь!
— Как! — воскликнул удивленный Мадозе. — Вы отказываетесь? В вашем положении?!
— Даже будучи в моем положении, нельзя продавать свою дочь бесчестному человеку.
— Милостивый государь!
— Как ни обидна для вас эта истина, вам придется ее услышать. Между вами и дочерью графа Поля де ла Рош-Брюна лежит пропасть, через которую невозможно перекинуть мост, даже из золота.
— Смотрите, как бы я не заполнил эту пропасть вашими слезами!
— Вы угрожаете? Мне? В моем доме?
— Но, сударь, вы с упорством, достойным сожаления, оскорбляете меня в ответ на все, что я вам предлагаю.
— Я только говорю правду! Если она оскорбительна для вас, пеняйте на себя. Допустим, у вас миллион или даже два миллиона, но каким путем они вам достались? Может ли моя дочь принять от вас даже малую толику? Нет, нас разделяют не одни лишь дворянские грамоты, да и не так уж я ими дорожу.
— Это все, что вы скажете? Вы подумали о последствиях? Вы знаете, что вам грозит нищета?
— Мы, сударь, небогаты, это правда, но у нас осталась честь, и ее мы не продадим!
Граф поднялся и, повелительно указав дельцу на дверь, сел вновь.
— Тэк-с! — проговорил Мадозе, беря шляпу. — Сперва вы меня оскорбили, потом выгоняете. Тем лучше! Теперь я со спокойной душой могу объявить вам войну. Будем врагами, раз вы этого хотите. Чтобы осуществить свои намерения, я прибегнул к подставному лицу: это один из моих слуг. А потому не удивляйтесь, если послезавтра лакей явится вступить во владение вашим поместьем. Хоть вы и важный барон, вам все равно не достать суммы, необходимой, чтобы этому воспрепятствовать. Борьба между нами настолько неравна, что даже неловко ее начинать, и если бы вы захотели…
— Нет, сударь, оставьте меня! — ответил граф. Его лицо побагровело от гнева, сердце бешено колотилось. — Подите вон! Не все мои друзья в могиле; я могу добыть денег, мне их дадут взаймы.
Мадозе пожал плечами.
— Вы рассчитываете занять двадцать тысяч франков под залог своей честности? Подобная наивность огорчает меня. Запомните, что я вам скажу: вам не удастся одолжить и тысячи экю, даже под заклад самого драгоценного, чем вы обладаете, — красоты вашей дочери. Лишь я один удовольствовался бы таким залогом!
Эти наглые слова вывели графа из терпения, он выпрямился, вся кровь бросилась ему в лицо. Стремительно подбежав к окну, он распахнул его настежь, потом схватил Мадозе одной рукою за шиворот, другой — за ногу и выбросил из окна во двор.
Все это произошло быстрее, чем можно описать. Нападение было столь внезапным, столь неожиданным, что Мадозе не успел даже вскрикнуть. Девушкам тоже не удалось воспрепятствовать этой необузданной вспышке.
Граф вновь уселся подле камина и как ни в чем не бывало стал ворошить поленья. Испуганная Валентина сбежала вниз поглядеть, что случилось с чересчур смелым кредитором. Порядочный человек на его месте сломал бы себе шею, но Мадозе, упав в сточную канаву, остался цел и невредим. Видя, что он уже на ногах, Валентина передала свечу прибежавшей на шум Нанетте.
— Посвети этому господину! — сказала девушка и добавила: — К нему пристанет еще немного грязи только и всего!
С этими словами она удалилась.
Глава 20. Нанетта
Когда Нанетта вернулась обратно, граф по-прежнему ворошил поленья. Только мерцающее пламя камина освещало просторную комнату. Бледная и угрюмая Валентина молча сидела у стола, рассеянно прислушиваясь к потрескиванью дров.
Экономка с почтительной фамильярностью, свойственной преданным слугам, уселась на скамеечке у ног хозяина. Прижав к глазам уголок фартука, она тихонько плакала. Вскоре плач сменился рыданиями.
— О чем ты сокрушаешься, Нанетта? — спросил граф, прервав свое занятие.
— Ах, сударь! Этот Мадозе — разрази его гром! — сказал, что выгонит нас из Рош-Брюна! Что послезавтра он уже будет здесь хозяином… О господин граф! И еще он сказал, что через месяц от нашего бедного старого замка не останется камня на камне… Он сказал…
Слезы не дали ей договорить.
— Я должен ему двадцать тысяч франков, Нанетта, — ответил граф упавшим голосом, — и если послезавтра, к полудню, их у меня не будет…
— Двадцать тысяч франков! Господи боже! Двадцать тысяч! — воскликнула Нанетта, заломив руки. — Двадцать тысяч! Как раз эта сумма!
— О чем ты говоришь? — спросил граф.
— Да про те деньги, что мои родители и я заработали, служа у вас.
— Так у меня было целых двадцать тысяч, и ты их истратила? Тем хуже: сейчас они тебе очень пригодились бы.
— О да, сударь! Но ведь ваши платья изнашивались, и приходилось покупать новые… И когда барышня училась в пансионе, надо было платить за это… Конечно, я могла бы кое-что сберечь; но, господин граф, разве можете вы жить как простой крестьянин? Нет-нет да и подашь вам стаканчик старого вина… Ах, если б не стряслась беда, я бы никогда не пожалела истраченных денег. Но кто мог подумать, что вам понадобится как раз столько? А у меня ничего нет!
И она снова залилась слезами. Граф протянул ей руки, но Нанетта не заметила этого движения. А если бы и заметила? Все, что она сделала, казалось ей вполне естественным, и она не могла понять, как такой простой поступок может сократить расстояние между нею и господами.
— Неужели эти деньги ты истратила на нас? — воскликнул граф, приблизившись к экономке. — Неужели это правда, Нанетта?
Он сжал ее руки в своих, потом обнял старушку. Подбежавшая Валентина тоже осыпала ласками Нанетту, сконфуженную таким проявлением благодарности.
То, чего не могло сделать разорение, оказалось под силу чувству признательности: граф расплакался. Обе женщины старались его утешить.
— Нет, нет, оставьте меня, — сказал он, — слезы облегчают. Милая Нанетта, Господь да благословит тебя за бескорыстную преданность; лишь он один может воздать тебе за все. Я разорен, и не в состоянии даже обеспечить тебя на старости лет. О, это ужасно.
Он стал ходить из угла в угол. Валентина кинулась на шею отцу.
— Оставь меня, — грустно сказал он, — оставь меня! Мне нужно побыть одному.
И граф ушел в свою комнату.
Не менее трех часов женщины совещались между собою; но, здраво поразмыслив, сами отвергали неосуществимые планы и несбыточные предложения.
— Господи, что же делать? — воскликнула Валентина. — Неужели ничего нельзя придумать? Не может быть, чтобы отец, который был всегда так великодушен и щедр к своим друзьям, не сумел занять двадцати тысяч! — И, с трогательной наивностью прекраснодушной молодости, она добавила: — Друзья не допустят, чтобы мы окончательно разорились. Надо только их найти!
— Друзья? — возразила экономка. — Какие друзья?
При этом простом вопросе девушка опустила голову. Увы, уже давно те, кто добивался когда-то чести считаться другом ее отца, исчезли из поля зрения… Лишь изредка какой-нибудь дворянин, промотавший, подобно графу, свое состояние и тоже любивший поохотиться, приезжал в Рош-Брюн выпить стакан вина, прежде чем отправиться в лес Фуйуз травить лисиц. Правда, старый сен-бабельский кюре хорошо относился к их семье. Но что толку? Добряк был беден; огромные доходы церкви шли епископам. Что касается арендаторов рош-брюнских ферм, то они любили и уважали графа, но наличных денег у них не водилось; все они стремились округлить свои владения и сами залезали в долги, чтобы прикупить лишний клочок. Мельник Алар мог бы, правда, ссудить небольшую сумму; но разве это выход из положения? Ведь нужно целых двадцать тысяч! Словом, ничего не придумаешь хоть бейся головой о стену…