А ты постарайся! (Сборник с илл.), стр. 17
Они все сочувственно молчали и кивали головами, будто со мной какое несчастье произошло, а я продолжал:
– …мама моя пошла и назвала меня Русланом, а отец как услышал, стал скандалить, он меня Сашей хотел назвать, в честь своего брата, героя Гражданской войны. Не потерплю, говорит, чтобы моего сына таким именем звали, не хватает еще, чтобы его Рогдаем назвали… Мама ему говорит, что это имя старинное, былинное, так отец совсем разошелся: какие-то допотопные имена, говорит, никакой современности и далеки от революции, в таком случае как звали мы его Лялькой, так и будем звать.
Санька говорит:
– Ерунда, подумаешь! Ничего в этом страшного, я считаю, нет. Хуже, когда вырастешь. К примеру, станешь маршалом… Как же тут можно Лялькой называться – ума не приложу…
– Да я, может, маршалом и не буду… – говорю. – А если буду маршалом – Русланом будут звать…
– Да ты не расстраивайся, – говорят ребята, – нервы не трепли из-за этого.
Один говорит:
– Если каждый будет маршалом, тогда у нас одни только маршалы будут по улицам ходить… не так-то это просто…
Но, в общем, они все ко мне очень сочувственно отнеслись.
Только один, с таким длиннющим носом, говорит:
– Здорово он все-таки треплется, этот парнишка, язык у него как мельница, даже родственника своего, героя, успел приплести…
В это время в лесу раздались звуки какой-то дудочки, и все побежали на этот звук, только Санька остался.
– Да ну ее к черту, – говорит, – эту войну, если бы настоящая война была, а то игра…
Мы с ним медленно пошли, и он сказал:
– Давай я тебя Валькой буду звать. Две буквы отбросим. И все. А на место их другие поставим. Совершенно другое имя будет. Какое имеют значение какие-то две буквы!
Я согласился, что две буквы действительно никакого значения не имеют, и даже обрадовался, что так все вышло. У меня с моим именем всегда какие-то насмешки и неприятности получались. Каждому на свете нужно было рассказывать и объяснять, как это меня девчоночьим именем назвали. Вот вам, пожалуйста, трепачом меня назвали – совершенно ни за что ни про что!.. И как это никто не догадался раньше меня Валькой звать. Отпали бы сразу все эти громадные сложности. Не нужно было бы никому ничего объяснять и рассказывать. Всего ведь только нужно было две первые буквы отнять и две другие приставить… Какая у него все-таки замечательная голова, честное слово!
Конечно, и я бы мог придумать такое, и мои родители, но ни я, ни мои родители ведь этого не придумали!
Мы немного прошли, Санька засмеялся и говорит:
– С этими именами много всякой чепухи происходит. Помню такую историю. Ох, и история! Представь себе, в нашем дворе рыжий Санька, я – Санька и Копылов. Три Саньки. А двор один. Например, я зову Саньку рыжего, а Копылов отзывается. Или меня зовет Санька рыжий, а я думаю, Копылова зовут. Один раз я назвал Саньку рыжего Рыжим. Чтоб он знал, что его зовут, а не другого. Так рыжий Санька обиделся. И Копылова нельзя Копыловым звать. Обижается тоже. Для чего же тогда, говорит, я Санька? Не для того, чтобы меня Копыловым звали. А для того, чтоб меня Санькой звали…
– Ну и чего же вы сделали? – спрашиваю.
– А ничего не сделали, – говорит Санька, – так и жили…
Кочерыжки
– Мы только недавно прибыли, – рассказывал Санька по дороге, – так что не всех пока знаем, вот я тебя и поймал…
Я был рад, что он меня поймал, как-никак все-таки нашел себе приятеля, а что он сначала напугал меня, так это неважно.
– Вот и хорошо, что поймал, – говорю.
Мы подошли с ним к воротам лагеря, и он меня слегка подтолкнул, чтобы я, значит, не стеснялся, он мне перед этим сказал, что начальник лагеря «на войне» и старшая пионервожатая тоже, так что бояться некого.
Я хотел пройти в ворота, но часовые своими палками, на концах которых были флажки, загородили дорогу.
Санька как закричит на них:
– Да вы что, своего не признали? Зачем вас сюда поставили – непонятно!
Они только руками развели и посторонились.
Вот это Санька! Ловко нашелся, ничего не скажешь!
– Я же тебе говорил, – сказал Санька, – что тут никто еще толком друг друга не знает. Так что ты можешь быть спокоен на этот счет. Денька через два, конечно, дело сложнее будет. А сейчас… – он присвистнул, – шагай за мной!
– И обедать можно, никто не узнает? – спросил я.
– Тут сложней, – сказал он, – а ты есть, что ли, захотел?
– Да нет. Я просто так.
– Да брось ты стесняться, шагай за мной!
Я все его уверял, что ел недавно, а он меня и слушать не хотел.
Я возле кухни остался, а он прямо в кухню пошел. Выходит вместе с поваром, а в руке у него капустная кочерыжка.
– Погрызи, – говорит, – чтоб голодным не ходить.
– Да вовсе я не голодный, – говорю.
– Да ты грызи, чего ты ломаешься, – и сует мне эту кочерыжку. Да я ее и вправду не хотел.
– Грызи, грызи, – говорит повар, – а мало будет, за новой кочерыжкой приходи.
Санька радостно говорит:
– У них там кочерыжек видимо-невидимо!
И к повару обращается:
– Новенький, понимаете, только что прибыл, запоздал маленько, а есть хочется ребенку, – и мне моргает, чтобы я молчал.
– Ишь ты, – говорит повар, – может, котлету тебе вынести?
Повар пошел за котлетой, а я ему вслед закричал, что никакой котлеты мне не надо, но он все-таки вынес мне хлеб с котлетой и ушел, потому что у него каша могла подгореть.
– Знакомый? – спросил я.
– А как же! Знакомый! Котлету ведь дал. Ты мне-то дай половину.
Я ему хотел все отдать, а он взял половину, откусил и говорит:
– Вкусная котлета!
Я тоже стал есть, и котлета мне тоже понравилась.
Он себе полный рот котлетой набил и говорит:
– Не наешься… пойдем… еще котлету попросим… нас двое, скажем, а котлету нам одну дали… Знаешь, я какую пословицу придумал? Тот, кто много ест, никогда не пойдет на тот свет.
– Да ну тебя, не надо мне никаких котлет!
– Как это так не надо? Два человека одну котлету едят – это же форменное безобразие!
Я и оглянуться не успел, как он еще одну котлету притащил. Я никак не хотел у него половину брать, так он мне ее насильно всучил и все свою пословицу повторял.
– А за кочерыжками ты можешь всегда приходить, – сказал Санька, дожевывая котлету.
– Не надо мне кочерыжек, – сказал я. – Терпеть я не могу эти кочерыжки!
– Ну, не надо так не надо, – сказал Санька. Он вздохнул. – Я, понимаешь, никогда не знаю, когда я наелся, все ем, ем, пока живот, как мяч, не надуется.
Вышел повар с ведром кочерыжек.
– Может, вы стесняетесь, ребята, так вы, ребята, пожалуйста, не стесняйтесь, берите-ка, берите кочерыжки!
Я назад отступил и говорю:
– Нет, нет, мы не стесняемся…
– Вы там ребят созовите, пусть они за кочерыжками приходят, – сказал он.
– Война окончится, – сказал Санька, – они и заберут.
– Скорей бы она окончилась, – сказал повар, – а то кочерыжки тут зря пропадают.
Он ушел со своими кочерыжками, а мы пошли по лагерю. Саньке как хозяину хотелось мне весь лагерь показать.
– Если тебе кочерыжки нужны будут, так ты завсегда можешь за ними приходить, – сказал Санька.
– Не очень-то я люблю их, – сказал я.
– А я их люблю, – сказал Санька.
– Чего же ты у него все ведро не съел?
– Как же я столько съем?
– Зато никогда на тот свет не пошел бы, – сказал я.
– Я и так не пойду, – сказал он.
В лагере
Мы шли по лагерю, а Санька говорил:
– Как с людьми беседовать – я знаю. У меня на это есть талант, мне все говорят, что у меня есть талант с людьми беседовать. А у тебя этого таланта, по всей видимости, нет, так ты лучше помолчи, когда я с людьми беседую.
С людьми он действительно здорово беседовал.
– …Лагерь у нас хороший, зря ты все-таки частным образом живешь…
– Это все родители придумали, – сказал я.