Девушка из министерства, стр. 45
Знакомые интонации, которые можно пропеть как мелодию! Но для чего она пришла? И чем она встревожена?
— Стоит ли вспоминать старое? — сказала Джемма.
— Нет, это я так, между прочим. Конечно, о чем говорить! Ты живешь, работаешь. Ким тоже устроил свою жизнь. Его жена — милая женщина, хотя между нами нет полного понимания, как было с тобой. Я верна своему принципу: не вмешиваться в жизнь молодых. Спросят — посоветую. Не спросят — своего мнения не навязываю.
Джемма представила себе, как в доме Марутянов женщина бьется в этих ловко расставленных словах. Ей стало жалко вторую жену Кима.
— Сердцу не прикажешь, — вздохнула Варвара Товмасовна. — Ким очень любил тебя. Тосковал. Но что он мог сделать? Ты ушла сама, по доброй воле… Не правда ли?
— Да. Это верно, — подтвердила Джемма.
Варвара Товмасовна, прищурясь, взглянула на нее.
— Напиши это, дочка, — сказала она и будто спохватилась: — Уж прости, я привыкла так тебя называть…
«Вот для этого она и пришла», — догадалась Джемма, еще не понимая, что именно она должна написать.
— Дай справку, что ты ушла от Кима сама, по своему желанию.
Джемма подумала: «Как с работы. Уволилась по собственному желанию».
— Для чего это нужно?
Старуха ответила уклончиво:
— Знаешь, у человека всегда есть враги. Возникают всякие кривотолки, сплетни…
— Прошло три года, — сказала Джемма, — он женат на другой. Какие сплетни?
— Когда возбуждают вопрос о моральном облике человека, принимается во внимание вся жизнь. И справка первой жены мажет иметь некоторое значение.
Варвара Товмасовна сказала это деловито и строго.
Джемма все поняла… Недаром она много лет жила в доме Марутянов. Киму что-то угрожает. Беду надо предотвратить. И уже все обдумано: у того взять справку, тому позвонить по телефону, с тем поговорить. Все пригодится. Как всегда, большие слова служили ничтожной цели. Но как много времени прошло, прежде чем она это разгадала! «Почему я должна что-то писать? Почему они снова запутывают меня в свою жизнь?»
Варвара Товмасовна выжидательно смотрела на нее. Пальцы с удлиненными ногтями постукивали по столу.
— Мама! — глухим голосом позвал Ваган.
Она обрадовалась возможности хоть на минуту уйти. Ваган стоял у открытого окна.
— Дай ты им эту справку, — сказал он. — Дай, прошу тебя…
Его лицо брезгливо кривилось.
Варвара Товмасовна прочла несколько строк, написанных мелким почерком Джеммы, и спрятала бумажку в сумочку. Больше ей здесь ничего не надо. Ее лицо замкнулось.
На прощание сказала холодно:
— А ты, кажется, полнеешь. Нехорошо!
Ваган помог бабушке спуститься по лестнице.
Джемма подошла к окну. Стояла лучшая пора года в Армении — время сбора винограда и персиков, время прозрачных безветренных дней и теплых звездных ночей.
Раздался шум подъехавшей машины. Два коротких негромких сигнала.
Она еще раз взглянула в зеркало. Разгладила морщинку у лба.
— Надо идти…
Свадьба
Арто на свадьбу не поехал. Накануне он поссорился с женой. К утру у него уже отлегло от сердца, и, стараясь говорить как ни в чем не бывало, он рассудил:
— Сегодня я в ночной смене… Мог бы кто-нибудь вместо меня поработать, да поздно теперь договариваться…
И поглядывал на Софик. А Софик молчала. Надо же когда-нибудь проучить мужа.
«Плохо, плохо мы воспитали наших мужчин», — думала она. Вчера, плача от обиды, Софик не находила для мужа никаких оправданий. Приревновать ее ни с того ни с сего к приезжему человеку, к гостю, с которым она и была-то по обязанности!
Недаром ей поначалу не хотелось сопровождать эту украинскую делегацию. Она так и заявила секретарю райкома:
— Нет у меня светского обхождения.
— И не надо, — сказал Сурен Богданович, — они люди простые. Понимаешь, их делегация разделилась, в Кировакан поехали, в Кафан. А эти больше промышленностью интересуются. Но хорошо бы им что-нибудь такое показать, — Сурен покрутил растопыренными пальцами, — увлекательное.
— Оперу?
— Были они в опере.
— А если я их в субботу на свадьбу повезу в Заревшан? — предложила Софик. — У меня брат двоюродный женится.
— Вот, вот! Повези, — обрадовался Сурен. — Видишь, недаром мы тебе это дело поручаем. Пусть посмотрят, какие у нас партийные работники. Ты еще что-нибудь изысканное надень. Помнишь, в чем второго мая была?
Софик вспомнила свой пестрый ситцевый сарафан и засмеялась.
Сурен Богданович махнул рукой:
— Ну, я ваши ленточки-банточки не понимаю…
Украинцев оказалось трое. Женщина-текстильщица Марина Федоровна в первый же час знакомства сказала Софик:
— Ехала — думала: какая она, Армения? Слышала — в горах люди живут, солнце жаркое. А вижу — и снежок идет, и люди такие же. Вчера на улице чуть не обозналась — думала, что знакомого вижу…
Софик показалась, что гостья разочарована.
— Вот повезу вас в горы, посмотрите, — пообещала она.
Один из членов делегации — инженер Карпека был такой чернявый и горбоносый, что к нему все обращались по-армянски. Зато третий гость — Григорий Иванович Панко оказался именно таким, каким Софик представляла себе украинца: высокий, могучий, светловолосый, с добродушным лицом и лукавым прищуром. Депутат Киевского горсовета, он интересовался соревнованием столиц Армении и Украины, шумно выражал свое одобрение, но так же открыто сообщал и о том, что ему не нравится.
— Насчет чистоты и городского благоустройства я вам прямо скажу — недотянули, недотянули… Вон мусорный ящик — открыт, ветер бумажки по улицам треплет…
Софик принужденно улыбалась, а сама в эту минуту ненавидела нерадивого дворника, неряху управдома, а заодно и самого Панко.
Марина Федоровна примирительно говорила:
— Будет тебе, Григорий Иванович. Уж будто у нас такого не случается? Ты взгляни сюда — на камне как вырезано. Кружево, да и только!
— Вот люди! Вот мастера! — приходил в восторг Григорий Иванович. — Какая тонкость, а! Удивительно!
Это несколько примиряло Софик с гостем.
В «библиотеке» завода «Арарат», где, вместо книг, хранятся образцы коньяков и вин, у гостей вежливо осведомились, сколько кому лет.
— Тридцать семь, — честно сказал инженер Карпека и получил рюмку золотистого тридцатипятилетнего коньяка.
— Кто ж у женщин это опрашивает? — засмеялась Марина Федоровна. — Вы уж так, что совесть подскажет…
Ей дали душистого хереса, увенчанного золотой медалью за свои отменные качества.
— В сорока сознаюсь, — молодцевато объявил Григорий Иванович.
Нацеживая темной жидкости из краника, вделанного в стену, винодел сказал:
— А если б вам сорок пять… Совсем другой букет!
Григорий Иванович осушил рюмку и сокрушенно признался:
— Вот ведь именно сорок пять. Как-то при дамах не решился, и, прямо скажем, несправедливо получилось.
Пришлось восстановить справедливость.
После подвалов «Арарата», солнечный зимний день ударил в глаза светом, взбодрил свежестью.
Теперь они ехали на завод, где Софик начинала свою трудовую жизнь, где она встретилась с Арто, где в самом большом цехе комсомольцы справляли их свадьбу. Сейчас этот цех не самый большой, куда там! Завод перестроен, установлено новое оборудование. И все-таки в углу стоит старенький станок, на котором она работала. Тут все связано с ее юностью. Софик улыбалась, думая, что Арто сегодня опять ждет ее в этом цехе. Утром она предупредила, что привезет на завод гостей.
Оживился молчаливый инженер Карпека. Ему очень понравилось, как остроумно виноделы используют солнечную энергию. Выкрасят бочки в черный цвет — и на солнце! А насколько это сокращает срок созревания вина!
— Ой, замечательно… — певуче тянула Марина Федоровна, усмехаясь чему-то своему.
А Григорий Иванович, сидевший с шофером, повернулся к ним и вдруг неожиданно увидел удлиненные яркие глаза Софик, ее тонкие брови, улыбку, и кто его знает, что он в ней еще разглядел!