Третья дорога, стр. 2
— Зачем, зачем… Получишь еще одну двойку, тогда сразу узнаешь, зачем.
— Нет, ты правда ответь. Что? Не можешь? Ага — не можешь? Не можешь!
— Перестань сейчас же. Или завтра я все расскажу Анне Леопольдовне. Понятно? Итак, начнем с повторения. Was ist das? — И она, совсем как Анна Леопольдовна, строго сведя брови, показала на окно.
— Das Fenster.
— Хорошо. Пошли дальше.
— А если хочешь знать, — сказал Генка, — я могу и сам весь немецкий за месяц выучить. Стоит только захотеть.
— Ну и захоти.
— Ну и захочу.
— Ну и захоти.
— Не веришь? А вот давай будем соревноваться. Будто мы две команды. Я — «Спартак», ты — «Динамо». Вопросы задаем по очереди. За правильный ответ — очко. И кто победит. Спрашивать можно обо всем, что в этой комнате. Идет? — И, пока Таня думала, соглашаться или нет, Генка быстро показал на клеенку: — Was ist das?
Таня не знала.
— Ага! Один-ноль в мою пользу! Один-ноль! Один-ноль! — орал Генка.
Таня не удержалась и показала на диван:
— Was ist das?
Теперь промолчал Генка.
— Was ist das? Два-один! Was ist das? Два-два! Три-два! Четыре-два!
— Внимание! Внимание! Вперед вырывается команда «Динамо»! Болельщики на трибунах неистовствуют! Счет становится четыре-три! Еще немного — и «Спартак» сравняет счет!
— Was ist das?
— Der Funter.
— Какой такой «Funter»?
— Funter, обыкновенный, — невинным голосом повторил Генка.
Таня принялась торопливо листать словарь.
— Да такого и слова нет, жулик несчастный!
— А что? Мог же я ошибиться?
Оба, и Генка и Таня, уже увлеклись, оба торопливо оглядывались вокруг, выискивая в комнате оставшиеся еще не названными предметы.
— «Динамо» все больше и больше вырывается вперед! «Спартак» отчаянно обороняется! До конца встречи остаются считанные минуты. По-видимому, «Спартаку» уже не удастся отыграться. Трибуны ревут!
— Was ist das? — Таня показала на фотографию, висящую на стене. На фотографии нахмуренный молодой человек в кожаной куртке стоит возле мотоцикла.
— Das ist… Das ist… Это мой отец, — негромко сказал Генка, — это довоенное фото.
Мотоциклист на фотографии был очень молод и совсем не похож на того одноногого человека, который остался в Таниной памяти.
Таня подождала, ей казалось, что Генка сейчас еще что-то добавит, расскажет еще что-то.
— Двадцать два-десять в пользу «Динамо», — объявил он. — Матч закончен.
Большие настенные часы — die Uhr — пробили шесть. Как незаметно прошло время. Хлопнула входная дверь — это вернулась с работы Генкина мать.
Она торопливо прошла через комнату, кивнула Тане:
— О! У нас гости?
Потом появилась Генкина сестра.
— Ген, ко мне никто не заходил?
Сразу вслед за ней прибежала ее подруга.
Квартира, только что такая тихая, сразу ожила, вся наполнилась звуками: хлопаньем дверей, шумом воды в умывальнике, звяканьем посуды…
Таню приглашали остаться ужинать, но она застеснялась, смутилась, заторопилась домой.
Вечером Таня, как всегда, готовит уроки, потом садится за пианино — она занимается музыкой в Доме пионеров. Мама говорит, что вовсе не стремится из своей дочери сделать великую пианистку, но все-таки каждый культурный человек обязательно должен уметь играть на каком-нибудь музыкальном инструменте.
Потом Таня ужинает, пьет кефир, еще полчаса читает книгу и отправляется спать. Забирается под одеяло и лежит, согреваясь, свернувшись калачиком. Она слышит, как в соседней комнате папа шуршит газетой, как позванивают чайные ложечки — мама убирает со стола.
Это самые любимые Танины минуты. Сейчас войдет мама… Вот она уже входит, присаживается рядом с Таней на край кровати. В такие минуты с мамой можно говорить обо всем, обо всем, и мама тоже всегда советуется с ней, совсем как со взрослой, по-серьезному…
— Танечка, — говорит она, — ты знаешь, мы с папой думаем купить новую мебель. Помнишь, такую, как у тети Сони.
— Ой, мамочка! Как хорошо!
— Но тогда тебе не придется покупать сейчас новое пальто, и с часами тоже придется немножко подождать… Ты не против?
— Ну конечно, нет, мамочка…
— Девочки, что вы там шепчетесь? — кричит из соседней комнаты папа. — Раз, два, три, я иду подслушивать!
И хотя это повторяется почти каждый вечер, всякий раз Тане становится ужасно весело — она смеется, прямо-таки изнемогает от смеха и тоже кричит в ответ:
— Не надо, папа! Не надо! У нас секреты!
— Мама, — немного отдохнув от смеха, спрашивает она, — а вот скажи мне, пожалуйста, зачем человеку учить ботанику, если человек, например, хочет стать физиком? И ботаника ему никогда не пригодится. Выходит, он только зря тратит время?
Минуту, другую мама молчит, думает.
— Видишь ли, девочка, — наконец говорит она, — во-первых, в вашем возрасте человеку еще очень трудно определить, что ему пригодится, а что нет. Может быть, он мечтает стать физиком, а станет как раз ботаником. Или наоборот… А во-вторых, даже взрослые люди, даже ученые не всегда знают, что им понадобится завтра. Вот подумай сама: еще недавно медицина прекрасно обходилась без математики. А теперь хороший врач обязательно должен знать и математику и физику. И наконец, чем разностороннее знания, чем образованнее человек, тем легче ему работать, тем скорее он может сделать какое-нибудь открытие. Теперь понятно тебе?
— Понятно, — уже сквозь сон отзывается Таня, — очень, очень понятно. Спасибо, мамочка.
— Ну, тогда спи. Спокойной ночи. Спи.
Глава 2
Напрасно Таня так ждала пятницы и так волновалась — в пятницу урок немецкого не состоялся. Вместо урока директор разрешил провести пионерский сбор. Вообще-то сбор на тему «Борющаяся Африка» был назначен после уроков, но в последний момент выяснилось, что африканец, приглашенный на этот сбор, может приехать только к началу пятого урока. И, ввиду таких чрезвычайных обстоятельств, директор отменил немецкий.
Приглашала африканца в школу председатель совета отряда Зина Котова — она вместе со старшей пионервожатой специально ездила к нему в гостиницу — и теперь так гордилась, так посматривала на всех, словно он должен был приехать лично к ней.
Встречать гостя в вестибюле поручили Тане и Зине — двум отличницам, но когда он появился, Зина все-таки умудрилась выскочить вперед и первая взяла его за руку и повела по лестнице.
Негр был высок и худощав. У него было усталое лицо с обострившимися скулами. И руки совсем худые, с тонкими пальцами и острыми локтями.
Он был одет необычно и очень красиво — в голубую тогу, в легкие бесшумные сандалии на босу ногу, и когда он шел по лестнице, тихий и сосредоточенный, длинный конец одежды, переброшенный через плечо, чуть развевался.
И потом, уже в классе, пока Зина Котова читала по тетрадке доклад о борьбе народов Африки за свободу, и пока братья Сазоновы, Борис и Глеб, показывали ребятам флаги свободных стран Африки, и пока Миша Уткин осторожненько, с помощью пинцета, демонстрировал африканские марки из отцовского альбома, негр сидел неподвижно, напряженно сцепив тонкие пальцы, задумчиво глядя на ребят.
Анна Леопольдовна изредка наклонялась к нему и хрипловатым от волнения голосом коротко переводила гостю, о чем говорят ребята. Правда, переводчик — молодой, веселый парнишка, студент университета — сидел тут же, рядом, но ей, видно, очень хотелось самой поговорить с африканцем. И ребята с уважением поглядывали на учительницу, — они никогда не подозревали, что их Анна Леопольдовна, их «немка», так ловко говорит по-английски. А негр быстро кивал в ответ, но лицо его по-прежнему оставалось усталым и печальным.
Только когда ребята начали просить гостя рассказать что-нибудь, какую-нибудь историю, самый интересный случай из своей жизни, он улыбнулся и что-то быстро сказал переводчику.