Мужское воспитание, стр. 5
Снова пошел Димка к казарме — вдруг вернулись уже солдаты. Нет, не вернулись.
На скамейке в курилке сидел свободный дневальный и грелся на солнце.
— Смотри! — вдруг сказал он и вскочил.
Димка взглянул в небо, туда, куда показывал солдат, и ахнул от восторга. Там, в голубом небе, словно белые облачка, распускались парашюты. Один, два… пять… десять… Их было так много, что Димка сразу сбился со счета.
— Наши! — радостно закричал Димка. — Это же наши!
…Роты начали возвращаться только под вечер. Солдаты шагали усталые, пыльные, в темных от пота гимнастерках. С автоматами, с противогазами и ранцами, с фляжками и саперными лопатками, с подсумками и ножами — полная боевая выкладка.
Все роты вернулись, а той, которую ждал Димка, которую уже давно называл своей, все не было. Несколько раз прибегал он к казарме — все пусто.
Наконец рота появилась — уже перед самым ужином, когда стемнело.
Димка помчался в курилку — ему не терпелось узнать новости, расспросить солдат, как они прыгали.
В курилке было непривычно тихо. Солдаты сидели молчаливые, даже пыль с сапог еще не счистили, не помылись, — видно, здорово вымотались. Говорил только Лебедев. И голос у него был усталый, раздраженный, незнакомый Димке. Но все равно Димка обрадовался, как только услышал этот голос. Он даже не думал никогда раньше, что за день можно так соскучиться о человеке.
— Ну что, ему больше других надо, что ли? — говорил Лебедев. — Зачем он второй раз погнал нас по этому полю? Славу себе на нашем горбу заработать хочет. Начальство скажет — он и старается, вон из кожи лезет. А солдат — что солдат… Солдат все стерпит…
Сосед Лебедева толкнул его в бок и показал глазами на Димку.
— А что! Я же правду говорю. Пусть слушает.
И тут вдруг Димка понял: это же про его отца говорит Лебедев!
…Давно еще, когда он был совсем маленьким, Димка однажды купался в озере. Он шел по ровному песчаному дну и вдруг провалился в яму. Вода скрыла его с головой, он захлебнулся. Хорошо, отец был рядом, он тут же выхватил Димку, ничего ужасного не случилось, но страх перед мгновенной неожиданностью, перед внезапностью перемены, перед этим таинственным «вдруг» надолго остался в Димкиной памяти. И вот теперь он снова испытал подобное чувство.
Наверно, ему надо было сразу уйти. Но тогда они могли подумать, что он побежал жаловаться отцу. А он никогда не был доносчиком. И Димка стоял и ждал, что будет дальше.
— Ладно, — сказал Лебедев, — пошли, хлопцы, мыться.
«Пошли, хлопцы, мыться», — сказал Лебедев, будто ничего не случилось. И, проходя мимо Димки, потрепал его по плечу…
Солдаты потянулись в казарму, курилка опустела, и Димка опять остался в одиночестве. Домой идти он не мог — мать только взглянет на него и сразу начнет допрашивать: что произошло? Даже отцу, когда у него неприятности, не удается скрыть это. И тогда между отцом и матерью обычно начинается такой разговор: «Что случилось?» — спрашивает мама. «Ничего, — отвечает отец. — Откуда ты взяла?» — «Я же вижу». — «Что ты можешь видеть?» — сердится отец. «Ну ладно, — примирительно говорит мама, — ничего, так ничего».
Но от Димки она, конечно, так легко не отстанет.
Только теперь Димка вспомнил об открытке, которую не отдал Лебедеву. Открытка измялась в кармане брюк. Димка медленно порвал ее на маленькие кусочки и выбросил.
Он так и не пошел домой — спрятался в кустах и сидел там тихо, не шевелясь, обхватив ноги руками, уткнувшись подбородком в колени.
«Как же так? — повторял он про себя. — Как же так?..»
Ему уже не раз казалось, что отец бывает несправедлив и резок с солдатами, только он боялся сам себе признаться в этом. Ему хотелось, чтобы солдаты любили его отца, он даже не представлял, что может быть по-другому. А Лебедев… Как он мог так говорить об его отце! И что же теперь будет с ним, с Димкой…
Мысли путались в Димкиной голове, он никак не мог в них разобраться. Только одно он знал твердо: никогда уже ему не будет так хорошо, как было в тот день, когда он прыгнул с вышки, и отец вел его домой за руку, и встречные солдаты отдавали отцу честь… Никогда уже так не будет, никогда…
И от непоправимости того, что случилось, Димка заплакал.
5
Ничего не изменилось.
По-прежнему отец поднимался рано утром, делал зарядку, вертелся на турнике, завтракал, уходил на работу.
По-прежнему маршировали роты, отправляясь на занятия, и возвращались вечером пыльные и усталые.
По-прежнему солдаты чистили свои автоматы, и надраивали до блеска сапоги, и пришивали к гимнастеркам белоснежные подворотнички, чтобы завтра снова отправиться на занятия и снова вернуться грязными и усталыми…
Ничего не изменилось. Только Димка стал реже бегать к казарме. И Лебедев, конечно, заметил это. Но ни о чем не спрашивал, — наверно, и сам все понимал. Лишь однажды все-таки не выдержал, снова завел разговор о Димкином отце.
В этот день Лебедев был дневальным, они остались в казарме вдвоем с Димкой.
— Как-то дома я разбил стекло, — сказал Лебедев, — так потом целых два дня прятался от батьки. Батька у меня человек вспыльчивый — как рассвирепеет, лучше ему на глаза не попадаться. Зато отойдет — все забудет. А твой папаша тебя не обижает?
Димка молча помотал головой. Он чувствовал, что разговор подходит к главному.
— Может быть, твой батька и неплохой человек, — задумчиво сказал Лебедев, — только не любят его солдаты. Тяжело с ним служить. Его бы воля — он бы солдату ни одной минуты свободной не оставил. И так письмо даже некогда написать — веришь?
Димка уже не расстраивался, как в прошлый раз, но все равно у него оборвалось сердце, когда Лебедев произнес эту фразу: «Не любят его солдаты». Только и утешало Димку, что Лебедев разговаривал с ним откровенно, как со взрослым.
— Солдат ведь как, — продолжал рассуждать Лебедев, — ему сегодня пойди навстречу, сделай послабление, так он завтра в лепешку разобьется, а все, что нужно, выполнит. А твой батька этого не понимает. Как начнет нудить из-за пустяка — хоть беги. Лучше бы накричал…
Димка молчал и с растерянностью ловил себя на том, что в душе соглашается с Лебедевым.
А вечером, перед сном, уже лежа в кровати, он рисовал в своем воображении такую картину: Лебедев спасает его отца. Или нет, наоборот — отец спасает Лебедева. Например: не разорвется граната. Бывают такие случаи, он сам читал. И Лебедев бросится к ней, но у него подвернется нога, и он упадет. А отец кинется к нему и оттащит в сторону. И тут граната взорвется. Потом отец скажет Лебедеву: «Откровенно говоря, я не думал, Лебедев, что вы такой храбрый». А Лебедев скажет Димкиному отцу: «Товарищ капитан, вы спасли мне жизнь. Я этого никогда не забуду». И потом, когда демобилизуется и уедет домой, будет писать письма и в конце каждого письма будет передавать приветы Димке. Все было хорошо в этой истории, только, пожалуй, слишком долго не взрывалась граната, слишком терпеливо ждала, когда Димкин отец оттащит Лебедева в сторону.
«Ну ладно, не обязательно граната, — думал Димка, — ведь сколько бывает разных героических случаев… Может же один произойти с его отцом и Лебедевым. Чтобы они поняли, что ошибались. Чтобы они не думали друг о друге плохо».
После разговора с Лебедевым Димка все чаще ловил себя на том, что стал внимательнее присматриваться к отцу — как разговаривает тот с солдатами, как шутит, как сердится, как отдает приказания…
И теперь даже маленькие, незначительные происшествия, на которые он раньше бы и внимания не обратил, заставляли его задумываться, радовали его или портили ему настроение…
Он невзлюбил занятия по противоатомной защите. Каждый день одно и то же. Надеть — снять. Надеть — снять. Снять — надеть. И солдаты натягивают противогазы, торопливо напяливают на сапоги клейкие, янтарного цвета защитные чулки, завязывают тесемки, завертываются в бумажные накидки, приседают и становятся похожими на маленькие копны сена, разбросанные по полю. А командиры щелкают секундомерами. И отец тоже смотрит на секундомер и хмурится. Оказывается, здесь все важно: и откуда ветер дует, и как сбросить накидку, и что снять сначала, а что потом, — каждая мелочь имеет значение. Чуть что не так сделаешь — двойка, начинай все сначала. Один раз, два раза, десять… Даже Димке надоедает. А каково же солдатам!