Иду в неизвестность, стр. 50

Выпорхнула из-за угла стайка мальчишек — разносчиков газет. Они бегут по проспекту, размахивая газетами, и пронзительно кричат:

«Кому свежий номер «Речи»? Голод в Тюменском уезде! Революция в Китае!»

«Русское слово»! В Херсоне разбился аэроплан. Воздухоплаватель Уточкин невредим!»

«Новое время»! Всероссийская подписка на русскую экспедицию капитана Седова к Северному полюсу!»

«Санкт-петербургский листок»! Шаляпин, Собинов, Вяльцева дают концерты в пользу экспедиции Седова!»

«А вот новая рабочая газета «Правда»! Ходатайство капитана Седова в городскую управу об ассигновании средств на экспедицию к полюсу!»

…В доме Минейко, инженера Архангельского порта, на углу Соборной и Псковского. Здесь за чаем приятные Седову люди: сам Пётр Герардович, в домашней библиотеке которого много работал с научной литературой Седов, начальник порта Новинский, чиновник по особым поручениям Галахов, лоцманский командир Олизаровский. Рядом со старшей дочерью Минейко Ксениеи, курсисткой Бестужевских курсов, — его Вера. Все с интересом слушают Седова.

«…Но когда явилась весть об открытии норвежцем Амундсеном Южного полюса, о его же намерении идти в 1913 году на Северный полюс, когда, наконец, весь мир заговорил о том, что на Северный полюс собираются двинуться с разных сторон ещё четыре экспедиции, между ними и японская, я не мог больше оставаться равнодушным!»

Все видят горячий блеск в глубоких глазах Седова.

«Взгляните, господа, на карту, и вы увидите: три четверти Северного полярного круга примыкает к нашей стране. Ещё Менделеев доказал, что географический центр Российской империи лежит где-то около Обдорска. Вот насколько площадь наших северных владений перевешивает средние и южные области России! А что мы знаем о нашей северной территории? Почти ничего. Я не говорю уже о том пространстве, что лежит ещё севернее, — о центральной арктической области. А вот вам, извольте, пример: скажем, сегодня чувствуется холод. Нам говорят: «Это идёт северный циклон». Но разве много знаем мы теперь о циклонах этих, их природе, зарождении, закономерностях перемещения, о движении льдов и северных вод? А вспомните о северном морском пути, который мы, к глубокому сожалению и стыду, пока ещё не открыли, ибо мало знаем природу полярных областей. И не случайно, видимо, даже столь маститый наш учёный, как Семёнов-Тян-Шанский, вице-председатель Императорского географического общества, до сих пор сомневается в возможности морского северного пути!»

Супруга Минейко, рядом с которой сидит Седов, осторожно берёт его чашечку, наливает из красивого фарфорового чайничка, а затем из самовара, вновь неслышно ставит перед ним.

«В общем, мысль о необходимости поддержать наше национальное достоинство, наше положение великой северной державы заработала во мне тогда с лихорадочной быстротой и, как видите, — усмехается Седов, — не даёт мне покоя теперь, да и не даст, наверное, впредь, покуда не сделаю всего, что задумал».

…Квартира Седовых в Петербурге. Один из вечеров, когда молодожёны, не желая никуда выезжать, с радостью оставались наедине, отпустив прислугу. Вера за роялем тихо перебирает клавиши. Любящим взглядом остановившись на Георгии, стоящем у рояля, она задумчиво ведёт речитатив под волшебную, незнакомую ему мелодию:

Гаснет вдруг свет, и оглушительным выстрелом лопается струна рояля. Мрак.

И вновь выстреливает струна. С трудом открываются глаза. Звёзды слепо глядят из бездонной черноты. Это же стреляют! Ищут его? Седов напряг чужое тело.

— Э-ге-ге-ей! — вырвался охриплый звук. — Эй, Лин-ни-ик, эге-ей!

— Там он, там! — донёсся голос Пустошного. Послышался скрип полозьев.

Седов попытался встать, но ни один мускул онемевшего, застывшего тела не желал слушаться.

— Эге-ей! Я здесь!

Поскуливают собаки, остановившиеся рядом. Пустошный и Линник, кряхтя, вынимают его из укрытия, укладывают на нарту. Погоняя собак, идут рядом.

Долго ползёт нарта, то покачиваясь, то подпрыгивая. Наконец останавливается. Его снимают, вносят в тёплую палатку, начинают раздевать. Потом растирают всего шерстяным шарфом, натирают спиртом, предлагают поесть.

Есть не хочется. Седов с усилием выпивает немного горячего порошкового молока, с помощью матросов заползает в спальный мешок.

Жив.

ПОСЛЕДНЯЯ ЗАПИСЬ

Одна за другой три упряжки въехали на ровный тёмный солончак. Линник впереди замедлил шаг. Пустошный с опаской следил за ним. На второй нарте лежал в спальном мешке Седов. Голова его в завязанной шапке безвольно покачивалась в такт движениям нарты. Георгий Яковлевич не мог уже сидеть и третьи сутки почти безвылазно лежал в спальнике. Его лихорадило, часто он впадал в беспамятство.

— Гриша, гнётся под тобой, гляди! — крикнул предостерегающе Пустошный.

Линник чертыхнулся, отвернул правее, назад, к старому заснеженному льду.

Маячившая впереди милях в десяти мрачная земля — остров Рудольфа — манила к себе прямо, через пролив, покрытый молодым льдом. Но этот неокрепший ещё солончак не позволял приблизиться к земле. Вчера ступили на него впервые. Выдержав Линника, лёд провалился под первой нартой — двадцатипудовой «Льдинкой», навьюченной каяком, заполненным провизией. Остановившись, попытались выдернуть нарту, но выступила вода, и лёд всё больше подламывался. Быстро освободили собак, чтобы не утянуло в воду и их, и поразились: нарта исчезла под водой, а каяк удерживал её на плаву, погрузившись лишь наполовину. Достали кирку и начали проламывать кромку льда, расширяя полынью, чтобы вывернуть нарту передом на более прочный лёд. Наконец это удалось. Линник и Пустошный с трудом выволокли мокрую нарту из полыньи. Оттащив её подальше, осмотрели. Провизия оказалась, к великой радости матросов, неподмоченной.

Седов за всем этим вынужден был лишь наблюдать, лёжа в беспомощности на второй, бывшей «Передовой» нарте. Едва впрягли собак, Георгий Яковлевич пожаловался на нестерпимый холод. Пришлось матросам разбивать палатку, обогревать своего начальника, поднося к нему зажжённый примус, растирать спиртом ноги, сильно опухшие, покрытые красноватыми пятнами.

Тронулись в дальнейший путь, забирая восточнее, по старому льду. Но не прошли и часу, как вновь Седов пожаловался на невыносимую стужу.

Решено было стать лагерем до утра…

Отворачивая правее, Линник почти ступил уже на прочный старый лёд, но вдруг проломился под ним солончак на самой границе молодого и старого льда, и матрос ухнул в воду едва не по пояс.

Упряжка остановилась, собаки прижали уши. Линник выбрался на лёд, подхватил за ошейник вожака и, шумнув на псов, выкатил нарту с солончака. Погоняя собак, Пустошный стал выводить с непрочного места одну за другой две другие нарты.

Линник, не останавливаясь, пошёл дальше, чтобы не замёрзнуть, — мороз держался свыше тридцати градусов. Через минуту он оглянулся. «Льдинка» стояла. Пустошный далеко позади возился с «Ручейком». Но что-то было не то в «Льдинке».

— Ах ты господи! — пробормотал испуганно Линник. — Начальник-то где же?

На нарте не видно было спального мешка с Седовым.

Матрос бегом бросился назад. Седов лежал в своём мешке на снегу за нартой, едва приоткрыв хворые глаза.

— Почему стоим, Григорий? — негромко проговорил он, увидев Линника над собой.

— Так вы же… упали с нарты.

— Вот как? — удивился Седов, поведя по сторонам взглядом.

— Слабо, видно, прихватил, Шурка… Давай скорее! — махнул нетерпеливо Линник товарищу. Вдвоём они подняли Седова на нарту.