Иду в неизвестность, стр. 31
— Да поймите вы, господа: мне нужна Земля Франца-Иосифа! Там уголь. Если пароход комитета не пробился с топливом для нас, то должен быть на мысе Флора уголь, оставленный в своё время «Ермаком». Воля ваша, но я буду пробиваться туда!
Стальная жёсткость в интонациях голоса, какая-то дьявольская решимость во взгляде упрямо прищуренных глаз не оставляли ни у кого надежды на то, что Седов повернёт назад.
И вновь колотится о льды «Фока», протискивается в их расселинах.
По расчётам Седова до желанной земли оставалось миль сто, когда на мостик как-то перед обедом поднялся Пинегин.
С извиняющейся улыбкой он протянул Георгию Яковлевичу конверт.
— Что это? — насторожился Седов.
— Это… нечто вроде акта. Мнение всех офицеров по поводу сложившейся ситуации на корабле. Меня, как дежурного по кораблю и лицо наиболее близкое к вам, попросили вручить это.
— Что же, здесь и ваше мнение, Николай Васильевич? — прищурился Седов.
— Да, Георгий Яковлевич. Я прошу вас, прислушайтесь к голосу большинства. Это ведь трезвый голос, поверьте. Все приведённые здесь доводы верны и разумны. Ведь действительно, надо ли вести столь явно дело к непредвиденному, а скорее всего — трагическому концу? Посудите сами!
Седов нервно вскрыл конверт, указал рулевому, на какую трещину держать курс, и быстро пробежал глазами бумагу, подписанную всеми членами кают-компании.
— Так, — тяжело проговорил он, складывая послание. — А что же по этому поводу думает команда?
Пинегин пожал плечами.
— Не знаете? Тогда прошу вас встать на минуту к штурвалу. Пустошный, бегом к боцману, пусть теперь же созовёт в кубрик всю команду, сию минуту! Всех до единого!
Шура, передав Пинегину штурвал, бросился вниз.
— И кочегара? — спросил он уже с трапа.
— Да, и кочегара.
Не глядя на художника, Седов, насупленный, постоял на мостике ещё минуты две. Потом указал Пинегину, куда держать, и медленно сошёл вниз, на палубу. Так же медленно, будто на ощупь, Георгий Яковлевич спустился по крутому трапу в кубрик.
Боцман доложил, что собрались все — десять человек. Расселись кто где — на банках-лавках за столом посреди кубрика, на нижних койках, прямо на досках палубы.
Седов хмуро оглядел всех. От его внимательных глаз не ускользнул напряжённо-вопросительный взгляд боцмана Лебедева, беспечный — Шестакова, безразличный — Инютина, ровный, но слегка недоуменный — Линника, любопытный — Пустотного…
Эти неукрываемые, прямые взгляды матросов немного успокоили Георгия Яковлевича. Он стоял перед всеми в шинели и в тёплой шапке, широко расставив ноги на вздрагивающей и подпрыгивающей палубе, и крепко, с досадой потирал одна о другую свои красные, промёрзшие руки. Потом глухо заговорил:
— Некоторые члены экипажа уговаривают меня повернуть назад — не верят в то, что мы достигнем цели нашей экспедиции, испугались трудностей, которые могут, не спорю, встать перед нами, если pi впрямь не удастся почему-либо пробиться к земле. К земле, где нас должно ожидать топливо. Хочу спросить и вас: все ли думают так же?
Ответом стало молчание, несколько неловкое. Но по выражениям лиц Седов уже видел, что так думают не все.
— Итак, что же скажете? Боцман, например!
Лебедев осторожно кашлянул:
— Наверное, вам виднее. Я верю вам…
— Благодарю. А Линник что скажет?
— Мне всё одно, — буркнул каюр.
— Пищухин, твоё мнение?
Повар в замызганной курточке, сидевший на корточках у печки, пожал плечами:
— Продукт ещё вродь не весь вышел…
— Ну а Коршунов что скажет?
— Да что ж Коршунов, — утомлённо отозвался кочегар, сидевший в своей грязной робе прямо на палубе рядом с поваром. — Наше дело маленькое: есть уголь — шуруем, пар — на марку! Нет — стоим. — Он покосился на Пищухина: — Продукт-то ещё не вышел, да. А вот уголька-то уже нету. И дровец — вахты на две. Ворвани тоже не море у нас. А под парусом каково тут? Выберетесь ли, нет — не знаю… По мне, дак уголь нужен.
— Пустошный, ты что думаешь?
Шура слегка порозовел:
— Н-не знаю. Вроде недалеко уж…
Седов глубоко, с облегчённом вздохнул:
— Ну, спасибо, братцы! И верно, не все думают, что надо сворачивать, когда мы почти у цели. Паники среди вас не вижу. Спасибо!
Георгий Яковлевич энергично поднялся из кубрика, вернулся на мостик. Место у штурвала вновь запил Пустотный.
Отпустив Пинегина, Седов попросил его собрать офицеров в кают-компании.
Сошлись все скоро, не мешкая.
Недоставало Зандера: па ходу механик не мог и не имел права оставить машину.
Седов, взволнованный, так же, не снимая шапки, оглядел со своего места спутников, смотревших на пего напряжённо-ожидающе. Лишь Пинегин, догадавшийся о настроении начальника после его совещании с командой, досадливо закусил губу.
— Эх, вы… — тихо произнёс Седов, ещё раз обежав всех беспощадным взглядом. Он достал конверт с «актом», повертел в руках, не зная, что с ним делать, сунул назад в карман. — «Фока» пойдёт па Землю Франца-Иосифа!
Резко поднявшись, Георгий Яковлевич покинул притихшую кают-компанию. Потом, на мостике, он долго не мог успокоиться. Мысли вновь возвращались к посланию товарищей. «Конечно, все они не могут быть трусами, — размышлял он уже спокойнее, — Пинегина, например, знаю хорошо по Новоземельской экспедиции десятого года, Визе с Павловым молодцами оказались в зимовочном походе. Сахаров… Ну, Сахарова и Зандера я, как моряк, понять могу. Они справедливо беспокоятся и о топливе, и о судне, и о судьбе экипажа. И если быть честным, то и впрямь я подвергаю теперь людей (ну и себя, разумеется) смертельному риску. — Седов глубоко вздохнул. — Грех ложится на мою душу, конечно. И виновен буду я один, если что-либо с кем-нибудь из нас произойдёт непоправимое».
Седов хмурится при этих покаянных размышлениях, доставляющих ему страдание. «Всё-таки и впрямь, видимо, поторопился я с организацией экспедиции, не прислушался вовремя к трезво мыслящим, более опытным людям. Да и не все ведь они желали мне зла. Ну, конечно. Очень многие старались помочь. Но комиссия! А впрочем, и комиссия признала сумму, запрошенную мной на экспедицию, недостаточной. Вот тут они оказались правы, ах, как нравы! И разве и этим они не хотели мне помочь? Да и поспешность. Не будь её, разве такими бы оказались продовольствие, снаряжение, собаки, судно?»
Откуда-то из глубины сознания выползал страх. «А ведь и верно: сменись ветры, ударь морозы — и мы встанем и окажемся здесь в совершенной беспомощности среди полярной зимы в этих дрейфующих льдах, абсолютно без топлива, без должных запасов еды, тёплой одежды…»
Представив всё это, Седов даже вздрогнул невольно.
«Но что могу я теперь поделать? Только вернуться. Нет, никогда!» — скрипнул зубами Седов.
Следовало отвлечься, чтобы отогнать эти мысли, эти наползавшие страхи.
Пустошный сам вёл «Фоку» попутными трещинами, в общем не сбиваясь с генерального курса.
— Полезу на ванту, — хмуро бросил ему Седов, — гляну, что дальше.
МЫС ФЛОРА
Ранним утром Пустошный, стоявший первым вахту у руля, долго и пристально глядел вперёд. «Что там, айсберг, облако?» — размышлял он, заметив серое продолговатое пятно на горизонте.
«Фока» двигался под парусами. Ночью поднялся ветер. Едва рассвело, увидели, что этот юго-восточный ветер разредил льды, сбил с воды морозное сало — новообразующийся лёд, улучшил видимость.
Пустошный поглядывал то на пятно впереди, то на Седова, с рассеянным видом расхаживавшего по мостику от борта до борта. Но пятно не таяло, а начальник экспедиции, кажется, ничего не замечал.
Помучившись ещё с минуту, Пустошный не выдержал:
— Не земля ли там, господин начальник?
— Где? — встрепенулся Седов.
Пустошный указал рукой вперёд:
— Да вон там, градусов пять — десять правее курса.
Седов быстро перешёл с левого на правый борт, навёл бинокль.
— Она, голубчик, она, — горячо зашептал Георгий Яковлевич, — конечно, она, Земля Франца-Иосифа.