Переулок капитана Лухманова, стр. 28
Она появилась дома очень быстро. Веселая и румяная от холода. Мир понес на вешалку ее пальто. От пушистого воротника пахло мехом и снегом, на нем блестели капельки. Мир незаметно погладил щекой воротник, будто вернувшегося с мороза кота.
Мама за спиной сказала:
— Яков Семенович, между прочим, развез по домам трех женщин, а не только меня.
— Благородный человек… между прочим, — буркнул Мир. — Я чайник согрел на плите. С зеленой заваркой, как ты любишь…
— Тоже благородный человек… А почему ты надутый?
— Не надутый я, а… это… гложет сомнение…
— Выкладывай! — сразу велела мама.
Она не любила, когда сыновей гложут сомнения. А они не стеснялись делиться тревогами с мамой.
Сели в кухне. Разлитый по стаканам чай благоухал запахами южных трав.
— Ну?.. — сказала мама. — Впрочем, я догадываюсь. Вернулась в класс небезызвестная Екатерина Изнекова, и кое у кого могут опять начаться душевные страдания…
Мир поморщился. Изнекова была давней занозой в душе, но царапалась эта заноза привычно и несильно. Вернее, почти не царапалась. Ну, год назад случилась история, когда прежняя дружба (казалось бы, нерушимая) дала трещину и разломилась, потому что некий Эдик Самойлов оказался для Катерины не в пример интереснее Мирослава Рощина. Мир обошелся без упреков, пожал плечами и перестал общаться с Изнековой. Ему молча сочувствовали мальчишки всего седьмого «В», а он хранил внешнюю твердокаменность (хотя дома иногда хотелось уткнуться в подушку и зареветь). К счастью, Изнекова уехала в Псков. А в этом году, недавно, вернулась, и все ждали продолжения событий, но Мир дал себе слово, что никакого продолжения не будет, потому что прежней тоски не ощущал. Лишь сегодня зацарапали всякие размышления о женском коварстве. Дядюшка Лир дал ему почитать копию книжки Лухманова, и там в конце оказалась пьеса «Ломаюсь, но не гнусь». Ребята про такую раньше не слышали.
Дядюшка Лир заметил:
— Прямо скажем, вещь не характерная для капитана. Видимо, он решил излить на бумагу душевные переживания, которых у него было немало в конце девятнадцатого века. Никакой морской романтики здесь нет, однако характер есть. Хотя, конечно, не стоит разделываться с изменившей женой с помощью револьвера. Я бы не стал…
Мир, который, оказавшись дома, в один момент прочитал пьесу, подумал, что и он не стал бы. И что пьеса (несмотря на все уважение к автору) похожа на бразильский сериал. Хотя главный герой, старший помощник капитана Адамович, вызывал сочувствие. Только зря он поломал свою судьбу. Отважный моряк, а повел себя как псих…
Так думал Мирослав Рощин, и почему-то в мысли эти встревала Изнекова. Мир плюнул и запретил себе думать про нее. И теперь, когда мама некстати напомнила о Катерине, Мир выдал в сердцах:
— Да катилась бы она… куда хочет! У меня ну совершенно другой вопрос. О капитане Лухманове…
— Господи… а что случилось? — почти всерьез испугалась мама. В том смысле, что непонятно, как может влиять на душу Мирослава Рощина старый капитан, живший в давние годы.
— Нам Константин Петрович рассказывал сегодня, что капитана в тридцать восьмом году арестовали как врага народа. Вместе с сыном и дочерью… Ну, его и дочь где-то через год выпустили, а сын — он был военный, разведчик — так и погиб в застенках. И я думаю: как Лухманов мог после этого работать на советскую власть? Как вообще многие люди это могли, когда у них убивали родных? Вот я бы… если бы что-то сделали с тобой или с Матвеем… отыскал бы где-нибудь пистолет и подкараулил этих гадов-следователей. Пусть потом расстреливают, все равно…
Теперь мама испугалась всерьез.
— Что за мысли у тебя, Мирка?! И… люди, у которых были арестованы близкие, они ведь надеялись, что случилась ошибка, что разберутся и выпустят. Мол, перегибы… А если мстить, пострадают и другие… Был такой художник, Борис Ефимов, знаменитый на всю страну. А у него брат, журналист и писатель Михаил Кольцов, тоже известный всему народу. Взяли, обвинили во всяких заговорах, расстреляли. А Борису Ефимовичу сказали, что брат в лагерях, и он все надеялся: разберутся, освободят… Похожая история с писателем Кассилем и младшим братом Оськой. Помнишь «Кондуит и Швамбранию»? Этого Оську тоже арестовали, и он сгинул в сталинских лагерях, а Лев Абрамович все верил в хороший конец. И несмотря ни на что, писал замечательные книги: «Великое противостояние», «Дорогие мои мальчишки»… Потому что одно дело — энкавэдэшные садисты, а другое — страна. Ее надо было защищать от фашистов… Ну и… у каждого, кто жил в ту пору, было что-то такое, что позволяло пересиливать все ужасы…
— Ну… в общем-то да, — вспомнил Мир. — Капитана спросили в самом конце жизни: «Дмитрий Афанасьевич, что вам позволяло жить, несмотря ни на что? И он сказал: «Соленый ветер и океан».
— Вот видишь!
— Но ведь не у каждого они есть, океан и ветер… — хмурясь, выговорил Мир.
— Но у тебя-то они есть! По крайней мере, впереди! — обрадованно сказала мама, словно этот довод решал все вопросы.
— Не знаю… — мотнул головой Мир. — Столько еще вилами писано на воде… на той самой, морской…
— Я уверена, что все решится в твою пользу! Лишь бы плавание было благополучным…
— А что может случиться?! — со старательной беспечностью воскликнул Мир. — Вот недавно четырехмачтовый «Седов» пришел из кругосветки! Целехонький и ни одного пострадавшего. Сейчас на парусниках куча спасательных средств, медики, а с берегом — мобильная связь…
— Так-то оно так, — покивала мама. — Только признаюсь по секрету: иногда ночью я молюсь потихоньку, чтобы все кончилось хорошо…
Мир уперся подбородком в дышащий пахучим жаром стакан.
— Мам, если у тебя такие страхи, давай я никуда не поеду…
— Я вот тебе не поеду! — сказала мама.
И разговор окончился, потому что в прихожей послышались голоса и смех. Появился Мак, и его сопровождала Маша.
— Здрасте, Галина Федоровна… Мир, я заехала спросить: у тебя когда выступление с корабликом?
— Послезавтра, — отозвался он, стряхивая напряженность недавнего разговора. — Будто не знаешь!
— Знаю, но уточняю… Ребята из нашего класса хотят прийти…
— Звезда эстрады, — сказал Матвей.
И Мир показал ему кулак.
Севастопольские мальчики
Совсем поздно, почти ночью, Мир писал в своей «каллиграфической тетради»:
«Многое перепутывается в голове. А многое удивляет своими совпадениями. Например, наш город и далекий Севастополь. Здешние ребята и севастопольский мальчик Чук, который вместе с ними пускал по весенним лужам кораблики. Владимир Шателен, который ушел с англичанами из Севастополя, чтобы не погибнуть, и его книга, которая попала в наш город… Лухманов тоже немало жил в Севастополе… Капитан, скорее всего, никогда не бывал в нашем городе, но мама его одно время жила здесь. И его кораблик каким-то путем попал сюда. Наверно, никогда не узнаем — каким. Но все равно, будто есть магнетическая сила, которая соединяет наш город с Севастополем. Катера, которые были построены здесь, воевали в Севастопольских бухтах…
Мак сказал, что их класс называется „торпедоносцы“, после того как посмотрели фильм „Иван Никулин, русский матрос“. Именно этот фильм, а не знаменитых „Торпедоносцев“ о летчиках. Я спросил: „А вы-то с кем собираетесь воевать?“ А он: „Мы не воевать, а защищать тех, кому нужна защита“… Ну да, история с надписью в осеннем парке — это ведь тоже защита… А недавно Мак прочитал книжку Сергея Григорьева „Малахов курган“ и сказал: „По-моему, севастопольские пацаны все были смелые и справедливые“.
В общем-то понятно, что они тоже были всякие, как и у нас. Но все-таки кажется, что они были смелее и честнее. Потому что сталкивались с войной. И я с Матвеем не стал спорить.
А теперь вот еще одно совпадение. Прямо фантастическое! Кто бы мог подумать такое про нашу Зоечку Вертицкую?»
Зоя остановила Мира в коридоре после занятий в клубе «Резонансы»: