Черниговцы (повесть о восстании Черниговского полка 1826), стр. 44
— Молодой человек должен веселиться, — строго сказал ом, подходя к Соловьеву. — Зачем вы не танцуете?
Гремела музыка. Кружились в вальсе мундиры, казакины и фраки. Развевались дамские шали. Городничиха, прикрывшись веером, вертелась с полковым адъютантом Павловым. И наконец среди танцующих замелькал желтый чепец самой хозяйки, Христины Федоровны, положившей изогнутую с необыкновенной грацией руку на плечо командира первой гренадерской роты капитана Козлова.
Вдруг открылись двери из сеней, и на пороге остановились новые гости. Они были в шинелях и в жандармских касках с гребнем. На окружающее веселье они не обратили ни малейшего внимания. Вошли в зал, не сняв касок и не скинув шинелей. Видно было, что они только что после дальней дороги и что им нет никакого дела до бала.
Сначала вошедших не заметили, и все кружились по-прежнему. Потом стали оборачиваться, перешептываться, останавливаться. Музыка смолкла. Водворилась полная тишина. Все глаза устремились на новоприбывших.
— Кто здесь подполковник Гебель? — сурово прозвучал среди мертвой тишины голос старшего из жандармов.
Что-то дрогнуло в сердце Густава Ивановича: не то испуг, не то радость. Приближалась развязка, которая должна положить конец томившему его беспокойству.
— Я подполковник Гебель, командир Черниговского пехотного полка, — сказал Густав Иванович. — Что вам угодно?
— Имею к вам важные бумаги, — ответил жандармский офицер.
Гебель дал знак рукой, приглашая следовать за ним в кабинет. Оба жандармских офицера (один был поручик Несмеянов, другой — прапорщик Скоков) удалились вместе с Гебелем.
Смущенные гости перешептывались между собой. Христина Федоровна охала и говорила городничихе:
— Ах, Густав такой неспокойный! Сегодня совсем плохо кушал…
Щепилла с мрачным видом подошел к Соловьеву.
— Ты понимаешь? — спросил он шепотом.
— Понимаю, — ответил Соловьев. — Все открыто!
— Надо на что-нибудь решиться, — сказал Щепилла.
— Сегодня же, — ответил Соловьев.
Подполковник Гебель быстрыми шагами вышел из кабинета в сопровождении жандармских офицеров. Не сказав никому ни слова, не взглянув даже на жену, он прошел в сени, накинул на плечи шинель и в тех же санях, в которых приехали из Могилева поручик Несмеянов и прапорщик Скоков, поскакал на квартиру Сергея Муравьева.
Тоска его кончилась. Все стало ясно и определенно. Жандармы привезли из Могилева известие о бунте 14 декабря в Петербурге и бумагу за № 1606, в которой предписывалось немедленно арестовать, как соучастника бунта, подполковника Сергея Муравьева-Апостола с братом Матвеем, отставным подполковником гвардии, и препроводить обоих под конвоем в штаб первой армии, в Могилев.
Сергей Муравьев снимал квартиру на краю города. У него жил в это время Бестужев, приехавший из Бобруйска (там находился в это время Полтавский полк). Было поздно, и Бестужев уже спал. Громкие удары в дверь разбудили его. Он вскочил и, накинув шинель, снял с двери крючок. Кто-то сильно рванул дверь снаружи, из сеней пахнуло морозом — и в комнату вошли какие-то люди.
— Огня! — раздался чей-то повелительный голос.
В руках одного из вошедших вспыхнула лучина. Бестужев увидел перед собой Гебеля и двух жандармов.
Не обращая внимания на Бестужева, Гебель прошел с огнем в соседнюю комнату, где был кабинет Муравьева, и зажег две свечи на столе. Движения его были быстры, решительны. Он взломал кинжалом ящик стола, вынул оттуда все бумаги и сложил их в бывший при нем портфель. Затем оглядел комнату. На комоде, около зеркала, лежала переплетенная в сафьян тетрадь. Гебель попробовал ящики комода они не были заперты, и в них ничего не оказалось. Он сунул сафьяновую тетрадь в портфель и, не произнеся ни слова, удалился вместе со своими спутниками. Дверь осталась распахнутой настежь.
Бестужев долго не мог опомниться. Он начал поспешно одеваться, но руки дрожали, и крючки сюртука не попадали в петли. Послышались взволнованные голоса, и в комнату вбежали Кузьмин, Соловьев, Сухинов и Щепилла.
— Черт дери, в городе ни одного солдата! — гремел Щепилла. — Все разбрелись по деревням ради праздника. То-то бы сцапать сразу и его и жандармов!
— Погоди, — остановил его Соловьев, — не трать слов попусту. Надо их обогнать и предупредить Муравьева.
— Они поскакали по Житомирской дороге, — сказал Сухинов. — Пусть Бестужев скачет за ними, а мы пока поднимем полк…
— И прямо на Киев! — подхватил Кузьмин. — Ах, братцы, хорошо!
— Ну, Бестужев, собирайся сейчас, — торопил Соловьев.
— Выручай Муравьева! — говорил Кузьмин. — Ах, братцы, славно!
Бестужев выхватил из-под подушки кошелек и стал считать деньги.
— Что, мало? — спросил Кузьмин, достав из-за пазухи пачку ассигнаций. — Вот, бери. Только что из дому получил, не успел растратить. Выручим Муравьева, а там прямо на Киев. Вот славно! — повторил он.
Бестужев взял у Кузьмина деньги и побежал нанимать лошадей. Офицеры остались на квартире Муравьева. Они сидели у стола и обсуждали, что предпринять: ждать ли Муравьева или самим идти на Киев. Соловьев доказывал, что одному полку начинать опасно и что надо иметь общий план действий.
— У нас нет пушек, — говорил он.
— Это не война, а восстание! — сердито возражал Кузьмин. — Тут первое дело — натиск. А всю эту стратегию к черту!
— Пушки есть и в Киеве, — добавил Щепилла басом.
— А тебе надо отправляться в свой полк, — обратился Соловьев к молчавшему Сухинову, — и побудить его к действию.
Сухинов стараниями Муравьева был недавно переведен в Александрийский гусарский полк. Казенная подорожная лежала у него в кармане, но он все откладывал свой отъезд.
Послышались торопливые шаги и в комнату влетел Андреевич, запорошенный снегом.
— Я сейчас из Киева, — проговорил он, с трудом переводя дыхание. — Скакал что есть мочи… в Петербурге восстание…
— Восстание, ура! — воскликнул в восторге Кузьмин.
— Тайное общество открыто, дут аресты… — торопливо продолжал Андреевич
Кузьми остановился в оцепенении. Сухинов вспыхнул и грозно скрестил на груди руки. Щепилла так треснул стулом об пол, что он чуть не разлетелся вдребезги.
— В Киеве ждут распоряжений, — сказал Андреевич. — У меня письма к Муравьеву. Где он?
— Проклятие! — заревел Щепилла. — Хорошо, если не в лапах Гебеля и его чертей жандармов!
— Ты ничего не знаешь, — мрачно сказал Сухинов. — Получен приказ об аресте Муравьева. Гебель гонится за ним в Житомир.
— Вот что, — быстро заговорил Соловьев. — Скачи сейчас за Муравьевым, отдай ему письма. Скажи, чтобы он с гусарами и с восьмой дивизией шел прямо на Житомир, а Бестужева — он поскакал туда вот только сейчас, — так Бестужева чтобы обратно прислал сюда для команды. Сам поезжай к нашим в артиллерийскую бригаду — пусть идут на соединение с Муравьевым. Заезжай также к Артамону предупреди его. Мы тем временем поднимем Черниговский полк и займем Киев. Понял? Скачи — и прежде всего разыщи Муравьева.
— Но как же быть? — в отчаянии воскликнул Андреевич. — У меня нет подорожной.
— Возьми мою подорожную, — сказал Сухинов, протягивая бумагу с печатью. — Мне нет в ней нужды. Братья, решено: я остаюсь с вами!
Соловьев, Щепилла и Кузьмин бросились обнимать Сухинова.
— Денег… У меня нет денег, — растерянно говорил между тем Андреевич, стоя на месте.
— Вот деньги! — ответил ему Кузьмин и быстро вынул пачку ассигнаций.
Андреевич запихал за пазуху подорожную и деньги, повернулся и вышел.
— Разыщи Муравьева! — успел прокричать ему вдогонку Кузьмин.
— Не дали даже чаю напиться, — сказал Сухинов.
А Кузьмин, обнимая Щепиллу, повторял в восхищении:
— Прямо на Киев! Потом на Москву! Ах, братцы как славно!
XV. «МЕТЕЛЬ
Уезжая в Житомир, Сергеи сказал Гебелю, что хочет повидаться со своими родственниками Муравьевыми — Артамоном Захаровичем и Александром Захаровичем, командирами двух квартирующих около Житомира гусарских полков, а кстати поздравить с праздником генерала Рота, командира третьего корпуса. На самом деле причины поездки были иные.