Я был адъютантом Гитлера, стр. 97
16 июля передовая Ставка фюрера «Оборотень» («Вервольф») переместилась в Винницу. Гитлер чувствовал себя здесь неважно. Ему мешала жара, донимали полчища мух и комаров. Сам я в это время старался как можно чаще летать и поддерживать связь со штаб-квартирой Геринга и Ешоннека. За обедом и ужином фюрер держался очень свободно и открыто, весьма оживленно и с большой выдержкой дискутируя в эти недели с представителем главнокомандующего ВМФ адмиралом Теодором Кранке. Беседы велись отнюдь не только на военно-морские темы, а затрагивали любые предметы, к которым Гитлер, иногда долго, иногда мимолетно, проявлял интерес. Исключение составляла лишь высадка англичан 19 августа на французском побережье в Дьеппе. На суше командос натолкнулись на сильную оборону и всего через каких-то 12 часов убрались восвояси. Гитлер живо обсуждал с адмиралом эту акцию, и я пришел к выводу, что оба никак не могут объяснить себе столь бесперспективную затею англичан.
Большое раздражение и возмущение в течение нескольких дней вызывал у Гитлера подъем на крупнейшую гору Кавказа высотой свыше 5000 метров Эльбрус, на вершине которого 21 августа горные стрелки укрепили имперский военный флаг. Об этом действительно заслуживавшем внимания альпинистском достижении, не имевшем, однако, никакого смысла с военной точки зрения, фюреру не доложили ни до, ни после. Более того, перед наступлением на Кавказ он категорически запретил такие «экстратрюки». Сам же он узнал об этом совершенно неожиданно при просмотре еженедельного киножурнала. Найти ответственного, а тем самым виновного, оказалось делом трудным.
Вскоре Гитлеру пришлось заняться проблемами более неотложными. 23 августа 6-я армия под командованием генерала Паулюса{252} доложила, что ее первые части вышли к Волге. Это доброе известие затмилось дурным, однако ожидавшимся: о русском наступлении в полосе группы армий «Север», в результате которого они отбили некоторую территорию. Именно туда была переброшена с юга России 11-я армия, чтобы в ходе операции «Северное сияние» («Нордлихт») взять Ленинград. Маиштейна пришлось ввести в бой, чтобы отразить русское наступление, что удалось сделать в ходе поглотившего много сил сражения в районе Ладожского озера. Тем самым последняя возможность захватить Ленинград была сведена русскими на нет.
Из доклада командующего группой армий «А» («Кавказ») генерал-фельдмаршала Листа, который тот сделал фюреру 31 августа, можно было ясно понять: он – на пределе своих сил, и его войска повсюду на широком фронте встречают сильное сопротивление.
Спокойный доклад Листа произвел на Гитлера большое впечатление, и хотя он и проявил понимание положения этой группы армий, но все-таки настаивал на том, чтобы она достигла поставленных перед нею целей. Ему все еще виделся удар на Астрахань – вплоть до самого Каспийского моря.
В эти дни мне пришлось на длительное время вылетать на Сталинградский фронт. Моей первой целью была 71-я пехотная дивизия, которая продвигалась к Волге южнее Сталинграда. Начальником штаба этой дивизии являлся мой брат; он принял меня очень тепло и дал мне исчерпывающее представление о положении на фронте. В целом он считал ход событий положительным: хотя в последние дни русский и стал сражаться упорнее, но у него лично это опасений не вызывает. Важное значение имеет лишь снабжение войск: острейшим образом необходимы боеприпасы и горючее.
Следующей целью моего полета был штаб 6-й армии. Там я имел беседу с его начальником генерал-лейтенантом Шмидтом. Меня и здесь приняли в очень приятной и непринужденной атмосфере, тем более что некоторых офицеров штаба я знал. Шмидт обрисовал мне положение армии в положительных тонах, но не умолчал о нехватке многого необходимого и о своих тревогах. Одним из его наибольших опасений были растянутые коммуникации позади расположения армий союзников вдоль Дона. Для прикрытия тыла 6-й армии там находились одна румынская, одна итальянская и одна венгерская армии, не гарантировавшие, на его взгляд, достаточной защиты. Шмидт рассказал мне о ежедневно усиливающемся сосредоточении русских дивизий севернее Дона в весьма трудно просматриваемом районе котла. Это известие я счел действительно тревожным. Я мог говорить со Шмидтом вполне откровенно, и тот воспользовался этим случаем, чтобы тоже неприкрашенно высказать свои взгляды. После короткой встречи с генералом Паулюсом я полетел дальше и посетил генерала Хубе, который только что принял командование 24-м танковым корпусом вместо снятого Гитлером генерала фон Витерсхайма.
Раздор между Гитлером и Йодлем
По возвращении в Винницу меня ожидала совсем новая ситуация в Ставке фюрера. Все окружение Гитлера производило впечатление людей, совершенно удрученных. Фюрер вдруг стал жить совсем уединенно. Обсуждения обстановки проходили теперь в доме не штаба оперативного руководства вермахта, а самого Гитлера, в его большом рабочем помещении. Входя в это помещение, он никому руки уже не подавал, а приветствовал докладывающих о своем прибытии участников обсуждения лишь взмахом ее вверх. Не появлялся он больше и на совместных трапезах в офицерской столовой (казино), а ел в одиночестве в своем бункере. Новшеством являлось и то, что все совещания у фюрера, включая и обсуждения обстановки, стенографировали два рейхстаговских стенографа. Мы, военные адъютанты, получили поручение проверять правильность напечатанного со стенограммы машинописного текста, а это означало для нас значительную нагрузку.
Что же произошло? После посещения Ставки фюрера Листом генерал Йодль вылетел в группу армий «А», чтобы на месте получить представление о ее положении и обсудить дальнейшие действия. По возвращении он доложил обо всем Гитлеру, и при этом разговоре вспыхнул резкий спор. Фюрер будто бы обвинил Йодля в том, что послал его на Кавказ вовсе не для того, чтобы тот потом сообщил ему об опасениях войск. Йодль, тоже сильно повысив голос, возразил: к сожалению, он – не передатчик приказов, выполнить которые невозможно. В ответ Гитлер вышел из помещения, где обсуждалась обстановка, и с тех пор туда больше ни ногой.
Увольнение Гальдера
Теперь Гитлер разговаривал только со Шмундтом и обсуждал с ним намеченные крупные персональные перестановки. Он отстранился от фельдмаршала Листа и объявил о снятии генерал-полковника Гальдера с должности начальника генерального штаба сухопутных войск. Шмундт очень рекомендовал на его место генерала Цейтцлера{253}. Фюрер обдумывал это перемещение несколько дней.
Когда страсти немного улеглись, мне представился случай доложить фюреру мои впечатления о поездке. Он уже немного поостыл и, как всегда, выслушал внимательно. Совершенно неожиданно для меня, у него оказались те же опасения относительно Донского фронта, что и у генерала Шмундта. Гитлер заявил: он уже давно приказал сосредоточить за линией фронта в качестве резерва 22-ю танковую дивизию, но у него такое впечатление, что Гальдер там никакой опасности не видит. Он еще раз поговорит с Гальдером об этом. Но затем его словно прорвало. Фюрер упрекал себя за недостаточное понимание того, что Гальдер не уделяет внимания возникающим на фронте трудностям: просто разглядывает карту, но никаких идей не имеет. Холоден и сух, к тому же складывается впечатление, что у начальника генштаба совершенно ложное представление о происходящем. Он, фюрер, решил произвести замену.
Кроме того, Гитлер говорил о том, что основная масса старых генералов себя уже исчерпала и ее следует заменить молодыми офицерами. Он назначит начальником Управления личного состава сухопутных войск Шмундта и вместе с ним наведет порядок в этом деле. Все это, подумалось мне, – невероятные перестановки, которые должны привести к значительным переменам в сухопутных войсках, но я ничего не сказал. В сущности, я был рад, что генерал-полковник Гальдер наконец-то исчезнет, ибо, по моему мнению, это назрело уже давно. Даже если он и являлся хорошим офицером-генштабистом, но пригодным партнером фюрера по командованию сухопутными войсками служить не мог. Я никак не мог отделаться от впечатления, что офицеры генерального штаба сухопутных войск во главе с Гальдером никогда не были сторонниками Гитлера, его планов и распоряжений, а имели совершенно другие взгляды.