Я был адъютантом Гитлера, стр. 53

В этом «инциденте» заслуживает внимания то, что Редеру все-таки удалось добиться своего. Он был уверен в собственном положении и чувствовал моральную ответственность перед офицерским корпусом ВМФ, а потому и не уступил Гитлеру. Но он знал и то, что фюрер не мог обойтись тогда без него и никакого нового скандала с военной верхушкой не хотел. Вот почему поведение Редера было беспрецедентным. История с Альбрехтом доказала, что главнокомандующий одной из составных частей вермахта хотя и смог успешно отстоять свои взгляды перед Верховным главнокомандующим, все же не обладал требующейся психологической искусностью в общении с ним.

Обострение ситуации

Радость от рождения нашего сына Дирка 22 июня была омрачена обеспокоившей меня информацией с Оберзальцберга. Я услышал оттуда, что после бесед Гитлера с Браухичем и Кейтелем военные меры, принятые на основе указаний от начала апреля, вступили в такую стадию, когда их сохранение в тайне становится все более трудным. Фюрер весьма заботился о том, ибо сухопутным войскам и военно-морскому флоту было нелегко маскировать эти становящиеся все более обширными меры. Следовало призвать резервистов, что в данный момент было необычным, поскольку маневры как правило проводились не раньше сентября.

Сельское хозяйство приступило к сбору урожая и, как и промышленность, нуждалось в каждом человеке, чтобы выдержать сроки поставок готовой продукции по возросшим заказам. В связи с этим не удалось избежать в деревне разговоров о предстоящих военных событиях. Нетрудно было разгадать и цель этих мер после ранее предпринятых акций. Гитлер хочет вернуть Данциг и «польский коридор» в собственность рейха! Оставалось только узнать, когда и как. Настроение в народе пока царило оптимистическое. Войну считали исключенной: «Уж Адольф-то сумеет ее не допустить!».

Да я и сам не мог полностью поверить в возможность военного конфликта. Разговоры с Гитлером на Оберзальцбер-ге и перспектива союза с Россией, собственно, успокоили меня. И все-таки мне становилось все труднее отвечать на вопросы атаковавших меня друзей. Будет война или нет? Можем мы уезжать в отпуск?

Хорошо помню мои тогдашние размышления, поскольку мне пришлось подолгу беседовать с кузеном, который, будучи офицером в Первую мировую войну, теперь был призван в люфтваффе. Я старался успокоить его сильную тревогу из-за новой войны, не упоминая притом о планах Гитлера насчет России. В тот момент я действительно еще думал, что расчет фюрера на мирное решение оправдается. Но уже совсем скоро все выглядело по-иному.

Когда в первые июльские дни мы с женой намечали день крещения нашего младенца, график плана «Вайс» уже играл для вермахта важную роль. Я знал: 12 августа Гитлер должен принять решение, следует ли проводить сосредоточение войск против Польши, дабы 26 августа начать назначенное нападение. Поэтому я считал 12 августа – то была суббота – последним возможным днем для крещения сына. Итак, в начале июля ход политического развития уже привел меня к выводу: война с Польшей все же может произойти.

Рехлин, 3 июля 1939 г.

После двух недель, проведенных в кругу семьи, я явился к Гитлеру в Гамбург, где он находился по случаю похорон умершего командующего армейского корпуса генерала Кнохенхауэра, чтобы затем выехать на испытательный аэродром люфтваффе Рехлин на озере Мюртцзее в Мекленбурге. В последние июньские дни Удет и Ешоннек проинформировали меня в Берлине о том, как будет проходить посещение фюрером Рехлина. 5 июля около 10 часов мы прибыли на аэродром, где его ожидали Геринг, Мильх, Удет и Ешоннек с большим штабом офицеров и технических специалистов. Кроме личных и военных адъютантов, присутствовали только Кейтель и Борман. Идея демонстрации новых самолетов, оружия и авиационной техники исходила от Мильха, обеспокоенного тем, как бы из-за нехватки сырья не пострадало выполнение программы выпуска самолетов и производства авиационного оборудования. 6 то время как Мильх всегда старался показать Гитлеру истинное положение дел в самолетостроительной промышленности, Геринг стремился создать у фюрера впечатление, что отданное им приказание об увеличении люфтваффе в любом случае будет выполнено. Поэтому он принял предложение Удета обратить внимание Гитлера на совсем другие вещи.

Удет был в Рехлине, так сказать, принимающим гостей «хозяином дома». Соответственно, он разработал в своих службах, а также согласовал с Герингом и программу показа. Сам Геринг понимал в авиационной технике мало, а потому его было легко ослепить всяческими эффектами, произведя желательное впечатление. Своим подчиненным он дал понять, что Гитлер имеет о самолетах представление слабое, но проявляет большой интерес к технике, а особенно к действию оружия. Вот почему демонстрацию Геринг и Удет поручили экспериментальной службе. Их побочной целю было отвлечь Гитлера от вопросов оснащения летных соединений на данный момент.

Интересная и многосторонняя демонстрация произвела на всех присутствовавших значительное впечатление. Правда, Мильх старался объяснить Гитлеру, что показанные самолеты, оружие и оборудование еще находятся в процессе испытаний. Но никто не сказал фюреру, что по прохождении всесторонних испытаний все это сможет поступить в войска не ранее чем через два-три года. Стоило Гитлеру проявить повышенный интерес к тому или иному объекту или дать понять, что данную конструкцию он считает особенно важной, как Геринг тут же заверял, что немедленно позаботится о внедрении этого в войска.

Наиболее впечатляющим, несомненно, был полет «Хе-176» – первого в мире реактивного самолета. Хотя этот экспериментальный самолет и продержался в воздухе всего несколько минут, он достиг своей проектной скорости почти 1000 км в час, что явилось для того времени феноменальным достижением. Истребители «Ме-109» и «Хе-100» казались рядом с ним устаревшими машинами, хотя речь при этом шла о вполне современных конструкциях. Казалось, «Хе-100» по своим летным качествам превосходит «Ме-109», но Геринг и Удет заранее решили, что следует продолжать выпуск только «Ме-109». С одной стороны, этот самолет выпускался уже более длительное время, а с другой – завод Хейнкеля подлежал специализации на бомбардировщиках.

Тогдашний стандартный самолет «Хе-111» был продемонстрирован при-сильной перегрузке: снабженный двумя дополнительными вспомогательными стартовыми ракетами, он поднялся в воздух без всякого труда. Учитывая недостаточную пригодность «Хе-111», это означало компромисс. Для использования в качестве стандартного бомбардировщика эту машину приходилось перегружать или же, для увеличения радиуса полета, оборудовать дополнительными баками с горючим, или для усиления атакующего эффекта снабжать большим количеством бомб.

Наряду с навигационными приборами и радиоаппаратурой особое внимание Гитлера привлекли к себе образцы бортового оружия истребителей. Двухмоторный истребитель «Ме-110» был вооружен вновь сконструированной 30-миллиметровой бортовой пушкой. Это особенно понравилось фюреру. Он указал на необходимость повышения скорострельности бортового оружия при увеличении его калибров, прежде всего для истребителей.

Геринг, Мильх и Удет рассчитывали, в свете предыдущих высказываний Гитлера, на то, что военный конфликт произойдет никак не ранее 1943 г. С этим сроком и согласовывалась данная демонстрация авиационной техники. Тем не менее на обратном пути в Берлин я воспользовался случаем еще раз обратить внимание фюрера на то, что все увиденное им, – это «музыка будущего». Он сказал, что понял это и еще раз подробно переговорит обо всем с Герингом. Когда я предложил привлечь к разговору о вооружении люфтваффе специалистов, лучше всего Мильха, фюрер охотно согласился. Но этот столь необходимый разговор ввиду политических событий не состоялся. Гитлер так и остался при внушенных ему в Рехлине совершенно ложных взглядах, а потом люфтваффе получала от него совершенно не заслуженные ею упреки. Узким местом люфтваффе было и осталось снабжение сырьем, но об этом не говорилось. Непростительно, что Геринг и его сотрудники не сделали из данной беседы никаких выводов. Первые победоносные кампании 1939 и 1940 гг. помешали разглядеть действительность. Только двумя годами позже, после первого кризиса в походе на Россию, эту роковую ошибку наконец распознали.