Поцелуй стали (ЛП), стр. 32
Вот только не ожидала, что так ослабла после месяцев голодания. Она едва допрыгнула до стены, схватилась руками за край, не обращая внимания на острую боль от сломанных ногтей, из последних сил вскарабкалась наверх и на мгновение остановилась, чтобы отдышаться.
На двор опускалась темнота, скрывая явные признаки запустения и густой слой сажи на всех поверхностях. Онория поползла по стене. Проволока в этом месте перепуталась, оставив отверстие, позволявшее пролезть под ней.
Онория начала понемногу продвигаться вперед, подтягиваясь точно гусеница. Все было хорошо, пока дело не дошло до бедер. Узел на юбке мог задеть проволоку.
— Ну же, — прошептала она, неловко поправляя одежду.
Кто-то крикнул:
— Эй, ты!
Онория застыла.
Охранник вышел из-за угла сада и махнул кому-то вдалеке. К счастью собаки с ним не оказалось.
«Не шевелись. Не дыши. Может, он тебя не заметит».
Напряженная минута затянулась. Охранник крикнул что-то о перерыве на чай и рассмеялся, услышав ответ собеседника. Затем исчез за углом западного крыла.
Судорожно выдохнув, Онория снова поползла вперед.
Она спустилась по стене, нащупывая ногами щели между камнями. Густая растительность скрывала нарушительницу от окон-бойниц главного здания. Плющ стелился по зловещим голубовато-серым стенам, а главный вход перекрывала опущенная решетка, напоминавшая оскаленные зубы.
Охранники-люди сейчас, должно быть, пьют чай в западной сторожевой башне. Онория пригнулась и поспешила к кладбищу за главным зданием. Если распорядок стражей не изменился, у нее есть самое большее минут пятнадцать до того, как охранники начнут последний обход.
Кладбище отделялось от садов низкой стеной. Придется выйти из укрытия, чтобы попасть к железным воротам. Взглянув на дом, Онория внимательно осмотрела окна. Похоже, там никого, но ведь с этой стороны располагались камеры. Проследить за ней могли лишь подопытные, большинство из которых находились на последних стадиях вируса жажды.
Глубоко вздохнув, чтобы успокоить нервы, мисс Тодд добежала до каменной арки, за которой находились ворота. Прижавшись спиной к стене, она выглянула из-за угла. Все тихо. Затем осторожно приоткрыла створку. Ворота заскрипели, вызвав приступ паники, но криков не последовало. Проскользнув в узкий проем, Онор на всякий случай мельком оглянулась. Чувство, что за ней наблюдают, усилилось.
А может, это просто холодок по коже от кладбища, где служащие Клиники хоронили тела заразившихся, которые пострадали от побочных эффектов вируса. Некоторых разрезали и осматривали в подвальных лабораториях перед тем, как выбросить. Других сжигали, а пепел потом вводили добровольцам из бедняков, чтобы выяснить, уничтожило ли пламя вирус. Обо всех этих ужасах они с отцом узнали в последние недели своего пребывания здесь, но так и не смогли ничего поделать.
На могилах стояли обычные гранитные надгробия — просто как дань людской сентиментальности. Но чуточку дальше высилась потрясающая крипта с парящим над ней мраморным ангелом. Безмятежное лицо обращено к небу. На медной табличке значилось: «Эмили Энн Ратингер. Умерла в 1821 году. Спи спокойно, любовь моя». Вот тут Онория и спрятала дневники.
Ворота не запирались на ключ, но от времени практически заросли. Онория осторожно потянула решетку, и ржавчина посыпалась под ее пальцами.
Створка поддалась, и незваная гостья сумела проскользнуть внутрь. В склепе было темно и холодно, но она не осмелилась зажечь факел, который купила по дороге, так как он осветил бы помещение, будто фейерверки в ночь Гая Фокса. Закрыв за собой ворота, Онория наощупь спустилась по лестнице.
Один. Два. Третий кирпич справа. Вот. Это место она нашла несколько лет назад. Онория потянула плохо прилаженный кирпич, и посыпалась известка.
Мешочек с дневниками лежал прямо в углублении. Онор схватила его, приторочила к поясу, затем поспешно поставила кирпич на место. Тишина затягивала ее. Непонятно, почему ей так не по себе, прежде она не боялась сюда спускаться.
Пора убираться, пока не пришла охрана, и ужас не заставил Онор струсить. Она поспешила к выходу, дошла до ворот…
И застыла.
Кто-то двигался к склепу по неухоженной лужайке. Синий плащ из мятого бархата свисал с широких плеч, золотой нагрудник поблескивал в лунном свете. Бледный мужчина с отрешенным лицом вышагивал по траве, вооруженный тростью из черного дерева.
К Онории направлялся ее худший кошмар — герцог Викерс.
Глава 13
Голод грыз Блейда, и голубокровный машинально выглянул из укромного места. Викерс во плоти. Такой возможности не представлялось больше полувека.
«Думай, идиот!» — приказал он себе. Эскадрон охранников совсем рядом, а Викерса невозможно застать врасплох — мерзавец носил чертов нагрудник не снимая. Единственный способ убить этого злодея — обезглавить, а так как в трости герцога скрыто тонкое лезвие, то подобраться к нему близко — настоящее самоубийство.
Да ещё и Онория здесь. Чертовка, какова хрена она тут забыла? Внезапно Блейд едва не задохнулся от жуткой мысли: «А если это не случайно? Нет. Невозможно».
Блейд скользил от укрытия к укрытию, следуя за парочкой. Викерс остановился у усыпальницы и воткнул трость в мягкую траву. Палка так и осталась торчать; голубокровный снял перчатки и повесил их на золотую ручку.
«Что он делает?»
Блейд пригнулся, чтобы скрыться за пышно растущим кустом роз. Викерс склонил напудренную голову, стиснул руки за спиной и… просто стоял на месте. Как будто отдавал кому-то дань уважения.
Горе? Или чувство вины? Блейд вскинул бровь. В жизни бы не поверил, что герцог-убийца способен на такие чувства.
«Надеюсь, тя мучит бессонница».
По крайней мере очевидно, что Онория не заодно с ним, так как даже не шевелилась. Если бы Викерс не искупался в духах, то почувствовал бы ее запах.
«Какое искушение. А если тебе больше такой возможности не представится?» — прошептал дьявол у него на плече.
Блейд с трудом сглотнул. Пятьдесят лет за такой шанс. Все те дни, когда он просыпался от крика, вновь переживая агонию утоленного голода и вспоминая тело сестры на полу. Запах ее крови на себе. Скользкую влагу между пальцами. Этот вкус во рту и — черт побери — жажду испить ещё.
И растерянного Викерса в заляпанном кровью белом парчовом пальто, выдавившего:
«Ты убил ее».
Голод, внутренний демон, взревел в Блейде, желая вырваться на свободу. Он ненавидел себя и Викерса. Мир посерел и приобрел резкость. Розы потеряли цвет, а герцог стал бледным пятном на пейзаже кьяроскуро.
Пятьдесят лет.
Эмили.
«Знаешь, я ведь люблю ее, — однажды признался Викерс во время редких приступов меланхолии, накрывавших его по молодости. — Но она никогда не будет принадлежать только мне. И все из-за тебя. Я сделал тебе… подарок. А она не понимает».
Блейд в каком-то тумане почувствовал, как руки сжимаются в кулаки. Влюбленный не закрыл бы возлюбленную вместе с ее обезумевшим от жажды крови братом. Викерс никого и никогда не любил, кроме себя.
Блейд шагнул вперед, чтобы броситься…
— Ваша светлость!
Внутренний животный голод заставил Блейда спрятаться и отыскать обладателя голоса, вторгшегося в его охотничьи угодья. Господин подавил дикий рефлекс, который требовал разорвать на части запыхавшегося слугу у ворот.
Викерс развернулся и схватил перчатки. В его бледных глазах сверкнул гнев, но герцог подавил это чувство:
— Эбигнейл! Я же приказал меня не беспокоить!
— Это девчонка! Дейзи! — прохрипел Эбегнейл. — У нее просто невероятное улучшение! Уровень вируса в крови упал на три процента по сравнению с прошлым месяцем.
Викерс подобрался, словно охотничий пёс и выпалил:
— Три процента? Ты уверен? Как?
— Пока не знаю, ваша светлость.
— Я хочу ее увидеть.
Викерс схватил трость.
Удачная возможность упущена. Демон внутри Блейда завыл от разочарования. Ярость закипела у него внутри. Какая-то часть уговаривала: «Нет, ты не животное!» — но она была слишком мала и заперта в глубине его разума.