Покорение Южного полюса. Гонка лидеров, стр. 51

В полярных областях цинга была в основном бедствием Королевского военно-морского флота — такой вот странный постскриптум к просвещённой эре. Ещё в XVIII веке шотландский военно-морской хирург Джеймс Линд провёл уникальный клинический эксперимент, в ходе которого практически определил цингу как болезнь, связанную с недостатком каких-то веществ. Капитан Джеймс Кук учёл это в ходе своих плаваний и стал первооткрывателем в использовании свежей пищи как предупредительной меры против цинги, причём проверенным противоцинготным средством в ту пору уже считались цитрусовые. Он получил неслыханный результат: коварная болезнь не унесла ни одного человека из его команды. К началу XIX века от цинги на флоте почти избавились, и употребление лимонного сока в плавании стало обязательным.

Потом для экономии и удобства Адмиралтейство перешло на консервированные и упакованные в банки продукты, что привело к дефициту витамина С в диете моряков, ведь его единственным источником оставалась ежедневная порция лимонного сока. Линд и Кук настаивали на использовании свежих фруктов, но теперь лимонный сок разливался по бутылкам, причём в таких условиях, в которых витамин С быстро разрушался. Также ради экономии Адмиралтейство перешло с европейских лимонов на лаймы из Западной Индии, содержавшие в два раза меньше витамина С. Результатом стало возвращение цинги, уроки прошлого века оказались забытыми. Верная концепция о болезни, связанной с недостатком определённого вещества, была погребена под лавиной заклинаний ортодоксальной медицины, которая принялась подгонять известные факты под модные теории о сепсисе и асептике, оставив потомкам право чествовать Линда и Кука как провидцев, опередивших своё время.

Скотт придерживался официальной медицинской теории, хотя она была очень далека от истины. Он оказался в «достойной» компании, исключением из которой стал лишь Амундсен с его верой в народную медицину (например, он признавал антицинготные свойства морошки) и критическим отношением к медицинской моде. Знание чужого опыта могло бы помочь Скотту, как в своё время помогло Амундсену. Участники частных морских экспедиций — как британских, так и иностранных — почти ничего не знали о цинге. В их случае проверенным антицинготным средством оказывалось свежее мясо. В печати об этом было много свидетельств. А Скотт между тем имел в составе своей команды одного из наиболее авторитетных в данном вопросе специалистов.

Кёттлиц в своё время сохранил здоровье членов экспедиции Джексона — Хармсворта с помощью свежего мяса и хотел сделать то же самое сейчас. Во льдах можно было найти сколько угодно тюленей — Кёттлиц предлагал забить их в количестве, достаточном для формирования ежедневного мясного рациона в течение всей зимы. Скотт запретил это делать отчасти потому, что Кёттлиц ему не нравился, а он не умел отделять людей от их идей. В ответ он привёл не слишком логичный аргумент о том, что убийство большого количества тюленей для употребления в пищу, а не нескольких — исключительно в научных целях, — было бы «жестокостью». Истина заключалась в том, что Скотт отличался брезгливостью и не выносил вида крови. Как начинали понимать его спутники, эмоции у него преобладали над разумом.

Кёттлиц явно находился на верном пути, настаивая на свежей пище, но Скотт защищал традиционные взгляды. Кёттлицу трудно давался этот спор, поскольку он не был прирождённым оратором. Выслушав множество аргументов, Скотт неохотно позволил убить нескольких тюленей, но совсем немного — типичный чиновничий компромисс. Наряду с этим он вернулся к диете военно-морского флота, основанной на консервированной пище и оказавшейся катастрофичной для всех предыдущих экспедиций. Меры по профилактике цинги свелись к тщательной проверке каждой банки на возможную «испорченность» содержимого (на редкость бессмысленная процедура).

Всё это привело к тому, что к середине зимы возник явный дефицит витамина С. У одного из моряков проявились явные симптомы цинги. Совсем скоро доставленные санными партиями пеммикан и патентованные продукты, которые были лишены витамина С, спровоцировали массовое распространение болезни.

Скотту пришлось дважды заплатить за то, что он позволил одержать верх эмоциям. Вместо свежей пищи собакам приходилось питаться галетами. Такой рацион, помимо прочего, приводил к недостатку витамина В. Собаки стали нервными и неуправляемыми.

В это время Армитэдж, вернувшись из похода с матросом, заболевшим цингой, воспользовался отсутствием Скотта и, будучи старшим помощником, взял бразды правления в свои руки. Он запретил употребление в пищу консервированного мяса, приказал забить достаточное количество тюленей и готовить их мясо каждый день — благо он имел моральное право навязывать новую диету. Под его началом Бретт — тот самый кок, которого всю зиму упрекали в неумении, — внезапно начал готовить вкусные блюда.

Вернувшись, Скотт был изумлён нововведениями. Армитэдж «должно быть… наставил это несчастное существо… на путь истинный». Феррар предположил, что таких перемен удалось достичь «в основном за счёт того, что к коку перестали относиться как к животному».

В любом случае Скотт получил доказательство связи между распространением цинги и отсутствием свежей пищи. Тогда, наконец, он признал диету Кёттлица — Армитэджа, после чего весь октябрь посвятили усиленному питанию и выздоровлению команды.

Путешествие на юг началось утром в воскресенье второго ноября. Отправление было пышным и показным. Скотт, Уилсон и Шеклтон сфотографировались на фоне саней с развевающимися флагами и личными вымпелами, разработанными сэром Клементсом Маркхэмом наподобие тех, что использовались средневековыми шевалье.

В десять часов утра Скотт отдал приказ выдвигаться, и, сопровождаемые хором пожеланий, они отправились, как сказал один моряк, в «долгий, трудный путь, во тьму, в неизвестность».

Глава 12

Скотт в самой южной точке

Когда Скотт отправился в путь, на другой стороне континента уже завершалось первое в истории антарктических исследований крупное санное путешествие. Отто Норденшёльд, руководитель шведской экспедиции, пересёк ледяной шельф Ларсена. Но Скотт стал первым, кто атаковал внутреннюю территорию.

В этом историческом путешествии Скотт продемонстрировал множество личных недостатков. Когда направляешься в неизведанные земли (особенно если речь идёт о коварном полярном мире), нужны оригинальность мышления, восприимчивость, интуитивное умение приспосабливаться. Всего этого Скотт был лишён. Он оказался нерешительным и недалёким человеком. На флоте его научили носить форму, быть дисциплинированным, выполнять рутинные действия и приказы, но полностью задушили свободу его мысли. Он не умел учиться на собственных ошибках. А отсутствие здравого смысла стало крайне опасной чертой — ведь даже без наличия полярного опыта он мог бы понять, что нужно правильно кормить людей.

Несмотря на то что Скотт был последователем устаревшей системы, он всё же отчасти воспринял современные идеи, взяв с собой лыжи и собак. Но при этом не проявил ни проницательности, ни решимости, чтобы подготовиться к походу и научиться профессионально пользоваться лыжами. Оказавшись необученным посреди Антарктики, он ограничился эпизодическими попытками катания, вместо того чтобы терпеливо и последовательно проводить эксперименты с целью создания собственной, приемлемой для него техники. А это было вполне возможно. Один из моряков «Дискавери» по фамилии Делл — такой же продукт строгой флотской дисциплины, с юности запертый в рамках шаблонов и условностей, тоже ничего не знавший о собачьих упряжках, — по собственной инициативе регулярно практиковался и в результате смог стать вполне уверенным возницей. Он научился умело управлять упряжкой, а его сани со временем ровно и уверенно заскользили по морскому льду.

Скотт двинулся в неизвестность, подготовившись на удивление плохо. Помимо смутной надежды достичь полюса, никакого плана кампании у него не было. С высокомерным равнодушием к своей технической неподготовленности он верил, что британский характер поможет ему прорваться. Он считал, что снегa и льды могут быть побеждены грубой силой. Он не понимал мира, который собирался завоевать. Это был вопрос жизни или смерти. Скотт отправлялся на юг, словно на Балаклаву [43].