Записки майора Томпсона. Некий господин Бло, стр. 8

Возможно, происходит это потому, что мои письма часто адресованы в дальние страны? Но во всяком случае, они весят столько, что обычно оплата почтовыми марками не составляет круглой суммы. Барышня подсчитывает, что я должен заплатить 93 франка, 112 или 187 франков; она довольно легко находит первую марку стоимостью 50 франков, и даже вторую — 30 франков, но иногда ей приходится долго искать недостающую мелкую марку в папке своей сослуживицы, если только она не обнаруживает ее в своей знаменитой коробочке. (Я заметил, что почтовые барышни отдают предпочтение старым коробкам из-под сигар. Good heavens!.. [28] Какой дьявольски сложный путь приходится пройти коробочке из-под гаванских сигар, прежде чем она, окончив свою карьеру, появится в качестве рабочей шкатулки на столе почтовой служащей.

Иногда сражающиеся стороны отделены друг от друга стеклянной перегородкой, где на определенной высоте пробито штук десять маленьких отверстий. Сначала я думал, что эти отверстия предназначены для того, чтобы пропускать звуковые волны. Отнюдь нет. Они расположены так, что рот служащего и брызжущий слюной рот просителя никогда не оказываются на одном и том же уровне. Поэтому противникам приходится кричать еще громче. Бывает и так, что небольшое отверстие проделывается в самом низу стеклянной стены, на уровне головы служащего, и тогда нападающему приходится сгибаться в три погибели, отчего он еще острее чувствует свое унижение.

У этих отверстий, щелей, окошечек француз проводит значительную часть своей жизни, доказывая, что он действительно существует, что он проживает именно там, где он проживает, и что дети его, поскольку они не скончались, живы.

Казалось, можно было бы считать, что если француз не умер, значит, он жив. Какое заблуждение! Для чиновника он вовсе не жив. Тому подавай прежде всего свидетельство о рождении, вид на жительство, иногда оба документа вместе. (С некоторых пор удостоверение, что ты еще жив, заменено свидетельством, что ты еще не умер. Ничего не скажешь, французы любят играть словами, даже теми, которыми играть не стоит.)

Доказав черным по белому — простите за столь мрачную формулировку, — что он еще жив, француз, если он собирается в Италию и хочет получить паспорт, должен представить еще и другие документы. Может показаться странным, но путь француза в Италию начинается у консьержки, которая имеет право выдать ему сразу — или же значительно позже, в зависимости от ее настроения — столь необходимую «справку, удостоверяющую его местожительство». По-видимому, совершеннолетний француз не может сам удостоверить, что он проживает там, где он живет. Чтобы засвидетельствовать это, необходима печать консьержки, этого соглядатая уголовной полиции. Затем ему представляется полная возможность произвести эксгумацию старых воспоминаний, разыскивая воинский билет, который почему-то обычно оказывается совсем не на том месте, куда он положил его десять лет назад.

Недавно я встретил мсье Топена, который направлялся в комиссариат полиции. Ему надо было получить новое удостоверение личности. Наивный наблюдатель мог бы подумать, что мсье Топен, который целых 35 лет известен и пользуется большим уважением в своем квартале, не нуждается в том, чтобы кто-то другой подтверждал, что он действительно мсье Топен. Заблуждение. Для того чтобы удостоверить, что он — это действительно он, мсье Топен должен обзавестись двумя свидетелями. Логично было бы предположить, что эти свидетели должны быть с ним давно знакомы. Новое заблуждение. Свидетели, которые обязаны заявить, что они его знают, на самом деле совсем его не знают, но зато их самих знает комиссар полиции. Обычно это хозяин бистро и бакалейщик, которые сверх своей ежедневной торговли не против подработать, выступая в качестве свидетелей [29].

Вот вам и простодушная милая страна, где улыбка может смягчить сердце жандарма, где в любом законе есть слабое место, позволяющее обойти его, где строгое соблюдение правил считается чуть ли не самым страшным наказанием: формальности для нее — прежде всего. Я это понял в ту самую минуту, когда, вступив на французскую землю в Кале, услышал, как один развязный таможенник говорил с сочным овернским акцентом какому-то пассажиру, дважды нарушившему таможенные правила: «Если это еще раз повторится, я вынужден буду действовать по всей строгости закона».

Глава IV

Страна shake-hand'a

Для французов, как и для многих других народов, Англия — страна shake-hand'a [30].

Мсье Топен, который так и норовит усадить меня на сквозняке (хотя я тысячу раз просил его не делать этого), считает также своим долгом с удвоенной силой пожимать мне руку только потому, что я англичанин, человек из страны shake-hand'a.

На самом же деле, хотя крепкое английское рукопожатие — столь излюбленная деталь французских полицейских романов, действие которых для большей убедительности обычно переносится в Англию, страной рукопожатий следует считать именно Францию.

С shake-hand'ом произошло приблизительно то же, что и с правилами поведения за столом: англичане научили мир, как корректно вести себя за столом. Но сидят за столом именно французы. Англосаксы нашли самое выразительное название для процедуры рукопожатия. Но пожимают руки французы. Этот вид довольно грубого контакта между людьми у нас сведен к минимуму. Человек, которому вы однажды пожали руку, может быть уверен, что такое не повторится до конца его дней.

Один статистик, данным которого я полностью доверяю, поскольку он не имеет никакого отношения к официальным учреждениям и способен разумно остановиться на подступах к некоторым цифрам, не набрасываясь на самые цифры, подсчитал, что средний француз, типа мсье Топена или мсье Шарнеле, пожимая руки сослуживцам в девять часов утра, в полдень, в два часа дня и в шесть вечера, тратит (приблизительно) полчаса в день на рукопожатия, что при средней продолжительности жизни 60 лет составляет целый год. Причем, конечно, здесь не учитывается обмен рукопожатиями с людьми, которых ты раньше не знал, с гостями, родственниками, приятелями. На них, вне всякого сомнения, уходит не менее трех недель в году, что по отношению ко всей жизни составляет еще три года. Если принять во внимание, что этот неутомимый труженик-рукопожатель примерно три часа в день проводит за столом и восемь в постели, мы должны будем сделать вывод, что с английской точки зрения, то есть с точки зрения совершенно правильной, французы из отпущенных им шестидесяти лет жизни живут всего тридцать, что явно недостаточно [31].

Если вернуться к вопросу о рукопожатии, которое у нас в Англии за тысячу лет приняло почти стандартную форму, то надо добавить, что у французов оно имеет бесконечные оттенки. Оно может быть горячим, дружеским, снисходительным, холодным, небрежным и сухим. Некоторые считают, что они действительно пожали вам руку только в том случае, если у вас хрустнули фаланги. Другие долго держат вашу руку в своей, словно вообще не собираются с ней расставаться, словно ваша рука — вернейшее подкрепление их слов. Иногда кажется, что собеседник, схватив вашу руку в свои ладони, хочет согреть ее. Случается и так, что в вашу ладонь проскальзывает что-то вялое и влажное, что отнюдь не доставляет вам удовольствия. Некоторые протягивают два или три пальца, а то и вообще кончик одного.

Неважно, они вам все-таки что-то протягивают, и вы обязаны это что-то взять. Мне не раз приходилось видеть, как какой-нибудь француз совершает чудеса эквилибристики и акробатики: на ходу перекладывая свою ношу из правой руки в левую, рискуя сотни раз быть раздавленным, он лавирует среди потока машин, устремляясь на самую середину мостовой, чтобы только сунуть свою десницу человеку, который, в общем, ему совершенно безразличен, но из-за которого он мог бы легко потерять свою жизнь.