Неутомимый Морошкин, стр. 8

— Понимаешь, мама просила, чтобы ты сегодня забрал её. Она говорит, что это собака нехорошая.

— Почему нехорошая?

— У хороших, говорит мама, медали на шее болтаются. Если бы у неё была хоть какая-нибудь медаль… Хоть какая-нибудь. Правда, она на пианино совсем неплохо играет, но мама рассердилась. Говорит, даже собака — и та играет, а я не могу. Так что возьми её. Пожалуйста.

Сообщение о пианино поразило Морошкина сильнее, чем намерение Бори возвратить собаку. Ведь к тому, что собаку вернут, Морошкин был готов. А вот к тому, что собака играет на пианино, он готов не был.

— Что же она играла? — спросил Морошкин.

— С листа. Что дадут, — равнодушно сказал Боря. — Так ты придёшь за собакой?

— Приду, — сказал Морошкин.

— А я знаешь какие марки буду собирать? — спросил Боря. — Государства Африки. Мама говорит, что настоящие марочники всегда их собирают. Ты знаешь, что это такое?

— Нет, — сказал Морошкин.

Боря, как видно, хотел объяснить Морошкину всё про государства Африки, но Морошкин пошёл от него прочь.

— Садитесь, дети, садитесь, — сказала Валентина Ивановна, и все стали рассаживаться. — Сейчас будем считать. Два и три — сколько будет?

— Шесть, — выкрикнул Яшка.

— Не шесть, а пять, — сказала Валентина Ивановна.

— Шесть, — настаивал Яшка на своём.

Тут уж все ребята хором сказали:

— Пять!

А Яшка пробурчал недовольно:

— А прошлый раз было шесть.

Лучше всех считал Боря. Он быстро складывал и вычитал, и в конце Валентина Ивановна похвалила его. Боря стал красный. И очки у него запотели. От удовольствия.

А Морошкин совсем не считал. Считай не считай, а оставалась одна Настя. Больше идти было не к кому.

Морошкин подошёл к Насте, когда они гуляли в саду.

— Знаешь что? — сказал Морошкин. — Ты можешь взять мою собаку к себе на один день?

— У тебя есть собака? — удивилась Настя. — Беленькая или чёрненькая? Пушистая или нет? Лысых я не люблю. Лысые блестят, как будто мокрые.

— Моя не блестит, — сказал Морошкин. — Так можешь взять?

— Если не блестит, — сказала Настя, — могу!

Глава пятнадцатая, состоящая из вареников

И вот, как и вчера, как и позавчера, Морошкин снова поднимался по лестнице со своей собакой. Не успел он позвонить, как дверь распахнулась и большая толстая Настина мама стала на пороге.

— Який гарний хлопчик, — сказала она певучим голосом. — Настя, тэ ж к тибэ.

Выскочила Настя, принялась трясти Морошкина:

— Заходи, заходи, а где твоя собака?

Собака сама выступила вперёд и, не ожидая приглашения, вошла в квартиру.

— Ого, какие гости к нам пришли, — зарокотал чей-то бас сверху. Этот бас был похож на маленький раскат грома, но ничто не предвещало здесь грозы. Ярко светились лампочки во всех комнатах, и во всех комнатах мирно расселись люди.

— Это мой брат, — говорила Настя. — Это друг моего брата. Это мамина подруга, подруга моего брата, это мой папа.

Морошкин поднял голову и увидел круглую голову в бараньей шапке. Морошкин посмотрел на белую майку, шаровары и тапочки, а потом опять на баранью шапку и понял, что это такие кудрявые были волосы у Настиного папы.

— Здорoво! — зарокотал папа и протянул руку, в которой мог бы поместиться весь Морошкин вместе со своей собакой.

— Вареники! Вареники! — закричала из кухни Настина мама, и все разом вскочили и двинулись в кухню.

— Вот, старина, ты вовремя пришёл, — сказал Настин папа, — таких вареников ты ещё никогда не едал.

— Ой, какая собачка! — кричала между тем Настя, она сидела на корточках и гладила по голове собаку. — Ой, какие ушки, ой, какой носик!

У Морошкина закружилась голова. Но он удержался на ногах и твёрдо выговорил:

— Спасибо. Я пойду.

— Ой, какой хвостик, — сказала Настя, — ой, какие лапки!

Морошкин рванулся и вывалился на площадку.

— Заходи, старина, — пророкотал из квартиры бас, и дверь захлопнулась.

Морошкин покачивался. В глазах у него проплывали Настя, её брат, подруга брата и брат маминой подруги. Все они кружились в мареве белых украинских вареников, которые Настина мама доставала из котла огромным черпаком и выпускала плавать по квартире. Где-то ниже всех подруг и братьев, растопырив лапы, висела бедная собака Морошкина.

— Когда же это кончится? — сказал Морошкин сам себе.

Глава шестнадцатая, в которой впервые упоминается медаль

На другой день Морошкин с опаской вошёл в раздевалку. Он огляделся по сторонам, но среди детей, снимающих свои пальтишки, Настю не нашёл. Морошкин быстро разделся, обул тапочки, прошёл в зал и приготовился делать зарядку.

— Построились! — сказала Валентина Ивановна. — Руки в стороны, вверх, вниз. Ещё раз: в стороны, вверх, вниз. Начали!

Морошкин усердно размахивал руками. А у окна так же усердно размахивала руками Настя. Она поглядывала на Морошкина и строила Морошкину всякие рожи; лицо её, похожее на мордочку резиновой обезьянки, то вытягивалось в длину, то раздавалось в ширину почти вдвое. Брови Насти то лезли вверх и залезали на самый верхний краешек лба, а то сползали вниз.

«Вот это да!» — подумал Морошкин.

Едва лишь зарядка кончилась, Настя бросилась к Морошкину.

— Какая собачка у тебя! — закричала она. — Какая у неё шёрстка шёлковая! А мы её вчера купали. Она такая чистенькая стала. Мы её в шампуни купали. А как она вареники ела! Сначала она не хотела, но брат её держал, и мамина подруга ей рот открыла, а я ей вареники запихивала. И тогда она ела. Сначала она и тогда не ела, но потом, когда вареников у неё во рту было уже много, она стала есть. Знаешь сколько съела? Наверное, сто штук. Потом папа сказал, что у неё вареник из уха торчит. И мы больше не стали. Она сытая была. Я её причесала. Знаешь как? Всю шерсть вот здесь собрала и бантик завязала. И одеколоном попрыскала. Ой, как она смешно чихала! Я ей под хвостом попрыскала, она так стала по квартире бегать! Я её тогда запеленала и лентой завязала — бо-ольшой бант!..

Морошкин рванулся и выскочил в раздевалку. Из раздевалки, как был, в тапочках и фланелевой кофточке, он вырвался на улицу и побежал. Ветер дул ему в спину и подгонял: быстрее, быстрее. Ноги Морошкина не касались земли, им не нужно было сгибаться в коленках, потому что не ноги, а ветер нёс Морошкина вперёд. И он совсем не запыхался, когда добежал до своего дома и взлетел по лестнице на последний этаж. Он забыл, что в квартирах, как правило, есть звонки и, чтобы попасть в квартиру, надо нажать кнопку. Морошкин барабанил в дверь кулаками. Он топал, стучал, колотился, но из-за двери не доносилось ни звука. Морошкин прислушался. Безмолвная тишина царила в квартире. Морошкин опустился на пол и заплакал. Ведь он не знал, жив ли ещё запелёнатый, начинённый варениками и облитый одеколоном пёс.

Вдруг глухое урчание лифта раздалось на лестнице. Распахнулись двери, и на площадку вышли испуганные Валентина Ивановна, Настя, Яшка, Боря и другие ребята.

— Открой, Настя, дверь, — сказала Валентина Ивановна.

Настя достала ключ, сунула его в замочную скважину и повернула. Дверь открылась. На пороге, целый и невредимый, сидел пёс Морошкина. Кажется, он улыбался счастливой улыбкой, глядя на своего хозяина.

— Можно, мы возьмём его с собой? — спросила Настя.

— Можно, но только не сегодня, — сказала Валентина Ивановна.