Опасные тайны, стр. 22

Наоми снова глубоко вздохнула.

– Так что сама видишь, у меня есть причины не стремиться к общению с полицией.

Она немного помолчала, очевидно не ожидая ответа.

– А знаешь, – сказала она неожиданно, – когда ты была маленькой, мы часто приходили сюда, именно на это место. Я подсаживала тебя на изгородь, и ты смотрела на жеребят. Они всегда тебе нравились.

– Мне очень жаль, но я не помню. – Келси неожиданно почувствовала, что ей действительно очень, очень жаль.

– Неважно. Видишь вон того, черненького? Ну, того, что греется на солнце. Будущий призовой чемпион. Я поняла это, как только он родился. Может оказаться, что он будет одним из лучших коней, которые когда-либо появлялись в «Трех ивах».

Келси взглянула на жеребенка с новым интересом в глазах. Разумеется, он был таким же очаровательным, как и остальные, но ее глаз не замечал решительно никаких признаков, по которым можно было бы судить о его выдающихся способностях.

– Откуда ты знаешь? – спросила она наконец.

– Это – в глазах. В его и в моих. Мы смотрим друг на друга и знаем, что так будет.

С этими словами Наоми навалилась грудью на изгородь и, глядя на поля и ощущая рядом присутствие дочери, на мгновение почувствовала себя почти счастливой.

Поздно вечером, когда дом затих и только ветер негромко постукивал ставнями, Наоми лежала в своей кровати, свернувшись клубочком рядом с Моисеем. Ей всегда нравилось, когда он приходил к ней. В этом было что-то надежное, постоянное. Как бы там ни было, но, прокрадываясь в его тесные комнаты над тренерской конторой, она чувствовала себя совершенно иначе.

Не то чтобы ей не нравилось у него. В первый раз – в их самый первый раз – она с замиранием сердца вошла в его комнату – совершенно неожиданно – и застала Моисея сидящим на кровати в трусах и с бутылкой пива в руке. На табуретке перед ним лежали племенные книги.

Теперь, гладя его грудь, она вспомнила, что соблазнить Моисея оказалось нелегко. Он оказался крепким орешком, однако глаза выдавали его с головой. Мо хотел ее, хотел ее всегда, с самого начала. Это Наоми потребовалось почти шестнадцать лет, чтобы понять, что и она хочет быть с ним.

– Я люблю тебя, Мо.

Ему очень нравилось слышать, как она говорит это. Иногда Моисею казалось, что выслушивать это нежное признание ему не наскучит никогда. Положив руку на ее грудь, на самое сердце, он прошептал:

– И я люблю тебя, Наоми. Разве иначе тебе удалось бы уговорить меня прийти, пока в соседней комнате спит твоя дочь?

Наоми негромко рассмеялась и повернула к нему голову.

– Келси уже взрослая. Не думаю, чтобы она была уж очень потрясена, даже если бы узнала, что я заполучила тебя в свою постель. – Она снова перевернулась и уселась на него верхом. – А ведь я заполучила тебя, Мо.

– Мне трудно с тобой спорить, тем более что сейчас вся моя кровь отхлынула от мозгов и прилила к другому месту. – Повинуясь старой привычке, он поднял руки и, скользнув пальцами по ее бокам, накрыл ладонями груди. – Ты с каждым днем становишься все красивее, Наоми. И с каждым годом.

– Просто к старости ты видишь все хуже и хуже.

– Только не тогда, когда гляжу на тебя.

Наоми почувствовала, как сердце ее тает, тает и поет.

– Господи, – прошептала она, – ты просто убиваешь меня своей сентиментальностью. Я смотрю на Келси и вижу, насколько сильно я изменилась. Это удивительно – видеть ее, чувствовать ее рядом, пусть и ненадолго. – Наоми рассмеялась и отбросила волосы назад. – Я слишком самонадеянна, чтобы, поглядев на нее, обращаться к зеркалу. Что я там вижу? Одни эти чертовы морщины!

– Каждая чертова морщина сводит меня с ума.

– Быть молодой и привлекательной – когда-то это слишком много для меня значило. Это было как сверхзадача… нет, как высший долг, священная обязанность, великая миссия. На протяжении нескольких лет это не значило для меня ровно ничего. А потом появился ты… – Наоми с улыбкой наклонилась вперед, чтобы коснуться губами его лица. – И ты заявляешь, что тебе нравятся мои морщины.

Вместо ответа Моисей положил руки на плечи Наоми и крепче прижал к себе. Отвечая на поцелуй, он приподнял бедра Наоми и сжал ее так, чтобы войти в нее сильно и глубоко. Ее спина прогнулась назад, с губ сорвался короткий, гортанный стон, и Моисей задвигался медленно, неторопливо, удерживая Наоми и заставляя ее подлаживаться под заданный ритм, чтобы продлить удовольствие для обоих.

Приглушенное поскрипывание старой кровати и негромкие, с придыханием, стоны и страстный шепот были хорошо слышны в коридоре, и Келси остановилась как вкопанная у дверей своей комнаты, держа в одной руке книгу, а в другой – чашку с чаем, ради которой она и спускалась в кухню.

Ей ни разу не приходилось слышать, как отец и Кендис занимаются любовью по ночам. Должно быть, они были слишком сдержанны или слишком хорошо воспитаны, чтобы тревожить своей страстью чужой сон. В звуках же, которые достигали ее слуха, не было ни намека на сдержанность и приличия. Если их что и заглушало, так это дверь в спальню Наоми, которая – Келси была в этом почти уверена – оказалась закрыта лишь по чистой случайности.

Ей пришлось напомнить себе, что подслушивать в коридоре также не является приличным занятием, и, с трудом совладав с дверной ручкой и пролив чай, она поспешно юркнула к себе в спальню.

Моя мать, подумала Келси, раздираемая десятком противоречивых чувств. Моя мать и Гейб Слейтер, кто же еще? Чувства, которые рождало в ее душе присутствие этого типа за закрытой дверью Наоми, она даже не решилась бы определить.

Едва войдя в спальню, Келси привалилась к двери спиной. Ситуация выглядела настолько абсурдной, что ей даже захотелось смеяться: одна взрослая женщина до глубины души смущена тем обстоятельством, что другая взрослая женщина, которая по стечению обстоятельств является ее матерью, оказывается, еще живет активной половой жизнью.

Но сама ситуация, равно как и ее собственная болезненная реакция на происходящее, была вовсе не по душе Келси. Читать и пить чай ей расхотелось, и она отставила чашку и отложила книгу. Темный весенний сад за окном стоял неподвижно, весь посеребренный луной. «Как романтично, – подумала Келси, прислоняясь лбом к прохладному стеклу. – Как таинственно и красиво. Не только сад, но и вся ферма «Три ивы».

Но ей не хотелось ни романтики, ни таинственности. Келси считала, что не может позволить себе отвлекаться на такие пустяки. Она приехала сюда, чтобы выяснить, чего она лишилась, будучи разлучена с матерью против своей воли.

Оторвавшись от окна, она забралась под одеяло, но уснула поздно: она слышала, как в коридоре открылась и снова закрылась дверь спальни Наоми и мимо ее комнаты почти бесшумно прошел кто-то, направляясь к парадной лестнице.

6

Возможно, все дело было в раннем часе, но ипподром оказался совсем не таким, каким представляла его Келси. Скачки для нее означали нечто гораздо большее, чем лошади и скорость. Не они, а тотализатор и игроки – скверно пошитые костюмы, толстые сигары, пивной перегар и запах пота проигравших – вот что возникало в ее воображении.

Пьяный конюх, которого Гейб выгнал накануне утром, прекрасно вписывался в эту картину. Именно он казался характерной приметой скакового мира – он, а вовсе не умиротворенное спокойствие и некоторая таинственность пустынного стадиона, встретившие Келси прохладным и ранним утром.

Когда Келси и Наоми приехали на ипподром, скаковая дорожка была укрыта туманом. Лошадей отправили еще раньше, чтобы успеть вывести их из фургона, оседлать и разогреть для утренней тренировки. Пока на кольцевом треке было тихо; голоса коноводов и позвякивание упряжи заглушал плотный туман, в котором фигуры людей плыли, словно призрачные, бесплотные тени. Несколько человек стояли у ограждения дорожки и потягивали из бумажных стаканчиков дымящийся кофе.

– Это хронометристы, – пояснила Наоми. – Их иногда называют прикидчиками. Большинство работает на ипподром или на информационный листок «Дейли рейсинг»; они часами стоят здесь с секундомером в руках, замеряя скоростные показатели лошади и рассчитывая гандикап. – Она улыбнулась. – Скорость – вот за чем все здесь гоняются. В какой-то мере это свойственно всем без исключения. В общем, мне казалось, что будет лучше, если, знакомясь с нашим миром, ты будешь рассматривать его именно с этой точки зрения.