Задание на всю жизнь, стр. 16

Сейчас Мирза понял, как верны были слова Садретдинхана, сказанные перед отъездом: «Если кто будет расспрашивать, тебе достаточно сказать, что ты человек такого-то муфтия». Это был своего рода пароль.

По-видимому, Мирза прошел еще одну проверку, на этот раз весьма грубую.

Что ж! Кажется, муфтий может быть спокоен!

Вернувшись в Мешхед и рассказав обо всем Садретдинхану, Мирза почувствовал, что муфтий доволен его поездкой.

— Очень рад, что вы познакомились со многими нашими друзьями и благополучно возвратились… — Муфтий положил руку на плечо своего секретаря и притворно вздохнул. — Только жаль, что вам так и не удалось добыть тазкиру…

РУКОПИСЬ

В последние дни муфтий почти не выходил из своей худжры.

«Что произошло? Отчего он стал уединяться после молитвы», — недоумевали прихожане.

Один лишь Мирза знал о новой жизни имама и старался не показываться своему господину на глаза: пусть работает.

Сегодня секретарь муфтия поздно возвратился с улицы Поян-хиабан. Войдя в свою худжру, он растянулся на кровати и, как всегда, стал мысленно подводить итоги событий последних дней.

«Вероятно, муфтий завершает свою книгу. Дней пять тому назад он сам говорил об этом… — думал Мирза. — Нет ничего удивительного, что старик, с его дьявольской работоспособностью, уже написал ее».

Поднявшись с кровати, он сделал несколько неслышных шагов и подошел к соседней худжре. Вокруг стояла плотная темнота. Только в окошках худжры имама слабо мигал огонек, и было заметно, как там на стене временами шевелилась тень.

Мирза осторожно постучал. Муфтий подошел к двери.

— Милости прошу, я и сам хотел вас увидеть, проходите! — сказал он озабоченно и нетерпеливо.

На письменном столе лежали обрывки бумаги, исписанные листы. В полумраке муфтий выглядел восковым, Вскинув очки на лоб, он обрадованно потер руки.

— Вы явились вовремя. Я завершаю свою книгу. Будьте добры присесть рядом, через минуту я буду к вашим услугам.

Мирза украдкой заглянул в рукопись через голову муфтия. Тот дописывал последние строки:

Муфтий начал собирать листы. На первой странице крупными изогнутыми, словно лапы саранчи, арабскими буквами было написано: «История нашей национальной борьбы».

— Добро пожаловать! Ваш покорный слуга закончил наконец труд, который столь долго вынашивал. Сначала я писал его в одиночестве, потихоньку, но потом руководители стали поторапливать. Пришлось засесть основательно и усердно работать.

Он был в хорошем настроении. И Мирза решил не задавать вопросов. Возбужденное состояние старика свидетельствовало, что он сам сейчас о многом расскажет.

— В этот благословенный вечер, — несколько сентиментально продолжал муфтий, — вы, дорогой друг, соизволили удостоить присутствием мой одинокий уголок, как раз тогда, когда я завершил эту книгу. Так что ваш приход для меня вдвойне приятен.

Муфтий редко бывал таким веселым. Он еще раз взглянул, в порядке ли рукопись, собрал разбросанные тетради, листки, блокноты и сложил их в ящик письменного стола. Затем, протянул книгу Мирзе.

— Вот, — сказал он торжественно, — всего сто шестьдесят страниц, вручаю их вам. Хотя я полностью уверен в вашей осмотрительности, но должен предупредить: это совершенно секретно. Храните книгу, как если бы хранили переписку с Парижем… Похоже, что скоро в мире произойдут весьма интересные события…

— Хорошо! Я вас понял, господин… — с готовностью перебил Мирза, но муфтий покачал головой:

— Сейчас говорю я, а вы слушаете! Не будь я полностью в вас уверен, такого задания не поручил бы. Прежде всего… Это отчет о нашей национальной борьбе. В нем заинтересованы не только непосредственные участники больших событий и наш шеф в Париже, но также Лондон, Берлин, Варшава и другие столицы. Центр «Милли истиклал» и лично господин Чокаев несколько раз справлялись о книге и торопили меня. Скованный временем, я писал в страшной спешке, поэтому рукопись выглядит небрежной… И я попрошу вас красиво переписать ее. Учтите, что у меня не будет возможности вновь перечитывать. Переписанный экземпляр будет отослан в Париж. Хорошо сделать это к концу месяца.

— Благодарю за доверие, — проникновенно сказал Мирза. — Я постараюсь завершить работу к назначенному сроку.

— Не сомневаюсь в этом!

— Может, мне сейчас же и начать? Зимние ночи длинные, в худжре тепло…

— Не надо так торопиться, — улыбнулся муфтий такому рвению. — Ведь на голодный желудок и ученье не впрок. Сейчас накрою дастархан, и мы немного перекусим.

Когда они сели за низкий столик, муфтий загадочно посмотрел на Мирзу, затем, резко поднявшись, подошел к нише, уставленной книгами, и достал из-за них бутылку, увенчанную фигуркой Наполеона.

— Напиток богов! — улыбнулся он.

Мирза искренне рассмеялся и удивленно спросил:

— Господин муфтий! Разве освященные божьим саном люди…

— Да, да, ясно, что вы хотите сказать. Не удивляйтесь ни богу, ни дьяволу. Муллы и муфтии тоже из плоти и крови. Они не отворачиваются от прелестей земной жизни. Не грех от людей скрывать, грешно обманывать всевышнего. В вас, молодых, простодушия много… Это потому, что служителей веры вы видите лишь во время проповедей и молитвы.

Словно соглашаясь с мнением муфтия, Мирза процитировал бейт древнего иранского поэта:

Потом добавил:

— Сказать правду, я все же удивлен, что вижу в ваших руках бутылку с этим напитком. Никогда не подумал бы…

— У поэтов слишком обостренное восприятие и чрезмерно богатая интуиция. — Муфтий все же обиделся за цитату. — Не часто мы позволяем себе подобное. Однако, когда находишься в обществе верного друга, развеяться не грешно. Вы только взгляните на эту бутылку! Французский коньяк. Иногда друзья доставляют. Очень помогает отдохнуть голове, мой юный друг. Что поделаешь! Крот ведет скрытый образ жизни под землей, а мы на земле…

— Но ведь придет время, когда и нам, даст бог, можно будет открыто ходить по земле…

Муфтий расстелил дастархан. Хотя большинство верующих принадлежало к секте шиитов и никогда не употребляло конины, Садретдинхан через своих прихожан — туркмен и казахов — всегда был обеспечен великолепным казы [23].

…Два полуночных собеседника, покончив с коньяком и кольцом казы, разгоряченные, вели долгую беседу, Мирза вначале пытался отказываться, отговариваясь тем, что он не привык к подобному угощению, но сдался под дружеским натиском муфтия, который держался свободно, пил много, но не пьянел. Лишь по тому, как безостановочно он говорил, чувствовалось, что коньяк все же подействовал.

Беседа шла о законченной рукописи. Муфтий называл ее героическим эпосом, превознося свой труд и давая менее сдержанные, чем обычно, ответы на вопросы, которые временами задавал Мирза.

— Когда я писал, мне словно вторично пришлось пережить проведенные в лишениях годы, бегство с родины, предательство соратников, смерть брата, погибшего от руки большевиков. Ведь вся моя жизнь посвящена борьбе за нацию. Но, к сожалению, пока только лишения и несчастья сопровождают меня, а основная цель не достигнута. Ну, ничего, человек, слава аллаху, всегда верит, лишь дьявол лишен святого прибежища веры…

Хотя Мирзе было кое-что известно о богатой событиями жизни муфтия, он все же слушал его исповедь с интересом, не отрывая от собеседника глаз.