Можете нас поздравить!, стр. 15

— Раньше времени я не выйду, — уверенно заявил Принц.

— А уроки мы с тобой будем делать, ты не беспокойся, — сказал я.

— Больной я, не могу заниматься, — тотчас возразил Наследный Принц, — мне покой нужен.

— Так ведь не ногой ты задачки решаешь, — повысил голос Павлик, — а голова у тебя здоровая!

— Не будешь заниматься, можешь совсем отстать, — сказал я, — тогда всё лето зубрить придётся. Выбирай, что лучше.

Федька задумался. Может, он выбирал, когда ему лучше отдыхать, теперь или летом, а может, ещё о чём-то думал. Только, помолчав немного, сказал:

— Устал я, братцы!

У меня прямо глаза на лоб полезли.

— Это от чего же?

Принц оставил мой вопрос без внимания и со вздохом произнёс:

— Сколько хлопот с этим ученьем. Ужас! Выдумали б учёные какие-нибудь умные пилюли. Проглотил бы я сейчас арифмопирин и задачку в момент решил бы.

— Лет через десять, может, и придумают, — обнадёжил его Павлик, — теперь химия вон как развивается.

— Через десять лет нам такие таблетки ни к чему будут, — покачал головой Федька, — вырастем уже.

— Это верно, — согласился Павлик.

— А пока таких пилюль нет, надо самим заниматься, — сказал я, — давай объясним тебе, как задачку решить.

Я подошёл к этажерке, на которой лежали Федькины тетради, и увидел его дневник. Я просто поразился, какой у Федьки был чистый и аккуратный дневник. В школе я такого не замечал. Обложку он заменил, что ли? Я раскрыл дневник и чуть не выронил его из рук. В нём были одни четвёрки.

Принц посмотрел, чем я занят, подтянулся к этажерке и вырвал у меня дневник.

— Твоим бы носом дырки в карманах затыкать! — разозлился он и стукнул меня по голове дневником.

Удар был совсем не сильный. Но чего он дерётся? Я хотел дать Федьке сдачи, да вспомнил, что он болен, и воздержался.

— Что это за дневник? — спросил я.

— Много будешь знать, скоро состаришься, — процедил сквозь зубы Федька и, отвернувшись к стене, прогудел: — Он прошлогодний.

— Прошлогодний? — удивился я. — Как же ты с такими отметками на второй год остался?

— А так и остался, — усмехнулся невесело Принц, — меня этот самый дневник подвёл. Как выяснил я, что в первой четверти буду иметь три двойки, так и купил себе второй дневник. Плохой стал в школе оставлять, а этот домой приносил.

— Сам себе отметки в него выставлял? — спросил Павлик.

— Зачем сам? Мой почерк сразу бы подозрение вызвал. Я старшеклассников об этом просил. Только один подвёл меня крепко.

— Матери наябедничал? — догадался я.

— Что ты! — возмутился Федька. — Это такие парни, хоть огнём жги — не признаются. Тут другое было: написала мне учительница в дневник о том, что я всю неделю хорошо себя вёл. Захотелось мне, чтоб отец прочитал это. А как? Из-за одной надписи плохой дневник не покажешь. Вот я и упросил Ваську Быкова написать мне такую же фразу в другой дневник и за учительницу расписаться. Только грамотей он оказался хуже нас. В одной фразе три ошибки сделал. Отец у меня не профессор, но сообразил, что здесь что-то нечисто. Пошёл утром с дневником к учительнице и всё выяснил.

— Досталось тебе? — спросил Павлик.

— А тебе бы отец после этого на мороженое дал?! — съехидничал Федька и, умолчав о перенесённом наказании, добавил: — После отец велел мне этот дневник на виду держать. А выкинуть только тогда, когда у меня настоящий дневник таким будет. Вот он и лежит, глаза мозолит. — Принц-Федька сокрушённо вздохнул. — Я этим дневником почти три четверти пользовался. Если бы батька раньше меня подловил, я бы не остался. А тогда подтягиваться уже поздно было.

— Видишь, поздно, а у нас ещё есть время, — сказал я, — давай заниматься.

— Сейчас?! — опешил Принц-Федька.

— Ну да!

— Нет уж! Сейчас не буду. Я от этих грустных воспоминаний так расстроился, что ничего в голову не пойдёт. — Федька отвернулся к стене и накрыл голову одеялом.

Так мы и не уговорили его взяться за уроки. Только перед уходом предупредили, что придём завтра в это же время. Пусть не думает, что отделался от нас.

Чёрные дни

На другой день мы пришли к Наследному Принцу точно в назначенное время. А его в комнате нет. И на столе записка:

«Дорогой звеньевой, уходи-ка ты домой. А не то как налечу, растопчу и проглочу. С приветом Ф. Б.».

— О нём заботишься, а он такие приветствия пишет, — рассердился Павлик. — Пошли, в самом деле, домой!

— Сначала поищем его у соседей, — сказал я, — далеко он упрыгать не мог.

Но только мы дошли до двери, как услышали голос Федьки:

— Эй вы, педагоги, стойте! Чего шум поднимать, тут я.

— Сейчас же вылезай заниматься, — потребовал Павлик, оглядывая комнату в поисках Принца, — у нас каждая минута рассчитана.

— Вот и не ходите ко мне, — простонал Принц-Федька и вылез из-под кровати.

— На завтра нам задали природоведение и упражнение по русскому письменному, — сказал я, — начнём с природоведения.

Мы сели к столу. Я раскрыл учебник и стал читать. Федька тут же заохал и демонстративно повернулся к нам спиной.

— «Мы идём, как следопыты, все пути и все дороги нам открыты…» — тихонько запел он.

— Ты в уме? — сказал Павлик и постучал себе по лбу, а потом по столу.

Федька замолчал. Я начал читать снова.

Природоведение мы учили часа два. Прочитаю я несколько строчек, закрою книгу и повторю их наизусть. За мной повторял Павлик, а как очередь доходила до Принца, он молчал.

— Что ж ты? Повторить не можешь? — сердились мы.

— Почему не могу? — возражал Принц.

— Ну так повторяй!

— Что?

— То же, что мы.

— А что вы повторяли?

— Ты что, глухой? — злился Павлик и читал уже выученный нами абзац ещё раз.

Но вместо того чтобы повторить услышанное, Принц-Федька кричал:

— Вам бы так ногу растянуть, наверное, волком бы выли. Не могу я с больной ногой про горы учить! Мне, может, больше всю жизнь по ним не лазить… — И он притворно всхлипывал.

Ну и артист, получше Юрика Белякова!

— Ладно, по горам тебе не лазить, а читать-писать придётся, — наглядевшись на Федьку, сказал я. — Переходим к русскому языку.

Пока мы с Павликом доставали тетради, Наследный Принц лежал на кровати не шевелясь, точно неживой. А как только мы приготовили всё для письма, Федька объявил:

— Писать в постели не буду, можно одеяло испачкать. Упражнение делаю в голове.

Я прочитал первую фразу и вставил в слова пропущенные буквы. Во вторую фразу пропущенные буквы вставлял Павлик, а в третью — Федька. Он называл буквы не думая, просто наугад, вдруг подойдут. Написана, например, фраза: «Почтовые голуби очень ценные». В слове «почтовые» пропущено первое «О».

— Какую букву вставишь? — спрашивал я Наследного Принца.

— Будто сам не знаешь, — отвечал он.

— Мы-то знаем, а вот какую ты вставишь? — начинал сердиться Павлик.

— «А»! — гаркнул Федька. Не то нарочно, не то в самом деле не знал.

— По-твоему, надо говорить «пачта», а не «почта»? — спрашивал Павлик, краснея от злости.

— По мне хоть «пучта», — отвечал Принц и хохотал, дёргая от смеха здоровой ногой.

До чего же он был в этот момент противный! Одна оттопыренная нижняя губа чего стоила! Я бы на его месте вообще так не гоготал, чтобы губа не шлёпала, как лягушка.

После русского мы вернулись к природоведению. Федька понял, что от нас не отвертеться и, чтобы мы поскорее ушли, кое-как повторил за нами весь параграф.

— Наконец-то отмучился! — крикнул он нам, когда я и Павлик пошли к двери, и нарочно громко, с облегчением вздохнул.

В следующие дни было ещё хуже. Только мы принимались за уроки, у Федьки сразу начинала ныть нога, и он говорил, что боль мешает ему сосредоточиться. Мы делали перерыв, ждали, когда боль утихнет, и снова начинали учить. А Федька придумывал новую причину не заниматься. Говорил, будто у него так устроена голова, что в ней всё должно отлежаться. Только после этого он может повторить прочитанное и соображать.