Барьер трёх минут, стр. 16

Присутствовавший при этом репортёр какой-то спортивной газеты бежит за ним. Он узнал Пеку — звезду баскетбола. Он хочет знать, будет ли мистер Паю выступать на Олимпийских играх и в прыжках в длину. Пека отвечает неопределённо. Говорит, что он ещё не решил.

На трибуне начинают собираться школьники. Соревнования по некоторым видам уже закончились. Пека тоже возвращается на трибуну. Эстафету лучше смотреть сверху.

В командах этой эстафеты по двадцать участников — десять мальчиков и десять девочек. В каком порядке им бежать, решает сама команда. Обычно первые десять этапов бегут девчонки. Мальчишки остаются для решающего рывка в конце. Седьмой «Б», где учится Пека, тоже пускает первыми девочек, да что с того толку. Перед последними этапами команда седьмого «Б» отстаёт от ведущих бег метров на тридцать. Такой разрыв обыкновенному бегуну не сократить. Теперь Пека сожалеет, что не согласился бежать эстафету. Он-то сумел бы ещё добыть победу.

Часы показывают около трёх, когда Пека тихими улочками возвращается домой. Долгий день на свежем воздухе утомил его. Придя домой, он подогревает на газовой плите вчерашнее картофельное пюре и вытягивается на скрипучем диване. Вопрос газетчика не идёт из головы. Будет ли он на Олимпийских играх прыгать в длину?

Чтобы попасть на Олимпийские игры и выступить там в соревнованиях по прыжкам в длину, нужно добиться в этом виде больших побед на родине. Но откуда им взяться, этим победам, если баскетбольная сборная Союза всё время в зарубежных поездках? Одну неделю в Югославии, другую в Америке, потом на Кубе или в Бразилии, или... Ничего не поделаешь, не стоит рассчитывать на золотую медаль в двух таких разных видах.

Пека закладывает руки за голову. Мало ли, что не стоит! А если хочется думать? Ведь там, в Америке, они не целыми днями бросают по корзине. Иногда выдаётся же и свободное время. И как раз, когда неподалёку от их гостиницы начнутся олимпийские отборочные соревнования американских прыгунов, у него окажется свободное время. Пека шевелит пальцами ног и придумывает для всех американских газет огромные заголовки:

СОВЕТСКИЙ БАСКЕТБОЛИСТ НАМНОГО ПРЕВЗОШЁЛ НАШИХ ОЛИМПИЙСКИХ КАНДИДАТОВ ПО ПРЫЖКАМ В ДЛИНУ!

ФАНТАСТИЧЕСКИЙ ПРЫЖОК НА СТАДИОНЕ В ЛОС-АНДЖЕЛЕСЕ!

НЕУЖЕЛИ РЕКОРД ВЕКА, УСТАНОВЛЕННЫЙ РОБЕРТОМ БИМОНОМ, БУДЕТ ПОБИТ УЖЕ В НЫНЕШНЕМ ГОДУ?

Пека усмехается. Фантастический прыжок? Это они там так могут думать. Пека-то знает, на что он способен. Настоящий фантастический прыжок они увидят лишь на Олимпийских играх. Тогда сто тысяч человек — все, как один, вскочат со своих мест, и от этого взрыва восхищения едва не погаснет огонь на башне. Несмолкающие овации. Пеку унесут со стадиона на руках. Зелёное поле стадиона, колоссальная масса народу и светящиеся на табло цифры 9.00 кружатся у него перед глазами. Пеке кажется, что и он кружится вместе со всем этим. Сила притяжения Земли на него больше не действует. Пека теперь, как птица, нет, ещё легче, как бабочка. Стоит только подумать об этом, и уже он летит.

Но полетать ему всё-таки не удаётся. Сильный рывок возвращает бабочку обратно на землю.

— Что за спаньё среди бела дня? — спрашивает голос, в котором нет и тени восхищения. — Вставай! — И Пеку снова дёргают за ногу.

Мать вернулась домой. Она вошла так тихо, что уснувший Пека даже не услыхал этого. Мать увидела на столе в кухне немытую посуду, забытые посреди передней туфли, мусорное ведро, которое Пека должен был вынести ещё утром.

Пека, вздыхая, садится. Спина побаливает, во сне он отлежал её. Давно пора бы матери купить новый диван.

Мать снова заглядывает в дверь. Демонстративно ставит накрытое газетой ведро у порога комнаты. Пека понимает, что выхода нет. Придётся взять это проклятое ведро и вынести его. Он уже берётся за ручку, когда что-то всплывает в памяти.

— Ма-ам, а ты справку получила?

Мать не отвечает. В кухне бренчит посуда.

— Ты освобождение получила? — спрашивает Пека погромче. — Эту врачебную справку? Сама же говорила, что она сегодня придёт к тебе делать укладку.

Но ответа всё нет. Мать капитально не в духе, думает Пека. Наверно, какая-нибудь неприятность на работе. Сейчас она, конечно, объявит, что не собирается больше выпрашивать для Пеки справки. Будто ей приходится выпрашивать. Да за красивую причёску женщины на всё готовы. Мать сама это говорила.

— Слушай, ма-ам, ты получила справку? — не унимается Пека.

Из кухни по-прежнему слышится лишь звон посуды. Что бы это могло так испортить настроение бедной вдове? — думает Пека и опирается спиной о стену. — Неужели она сейчас вдруг заявит, что если другие не умирают на уроках физкультуры, то Пеке тоже нечего опасаться за свою жизнь.

Нет, обошлось. Пека слышит лёгкий щелчок. Затем шуршание бумаги.

«До первого июля!» — Пека быстро пробегает взглядом по справке. Больше, чем надо. Дальше он не читает. Дело в шляпе. Мать могла бы сразу сказать. Старик-физрук и теперь не сможет помыкать им. Паю, на кольца! Паю, на старт стометровки! Дудки! У нас новая справка. Треугольная печать поликлиники внизу и всё, как положено. Безногого... хм... танцевать не заставишь.

Теперь можно и ведро вынести.

Слегка ссутулившись и согнувшись под тяжестью ведра, Пека спускается по лестнице. Ящики для мусора стоят за домом в кустах сирени. Пека уже было направляется туда, но замечает стоящих возле дома мальчишек. Пека не знает никого из них. Мальчишки небольшие, но всё-таки... Кто их знает.

Недолго думая Пека делает поворот на девяносто градусов и, держась поближе к стене, направляется в сторону соседнего двора.

Не всё ли равно, в какой контейнер опорожнить ведро?

1977

Зелёный мяч

Галдёж на берегу так силён, что старый мерин лесника, словно закусивший удила стригун, прядёт ушами. Вывезя дребезжащую телегу на поляну, он с любопытством поворачивает голову в сторону реки.

Туда же поворотились и оба ездока.

В излучине, на мелководье барахтаются мальчишки. Их четверо. Трое — одинаково широкоплечие, темноволосые и загорелые — пытаются затащить туда, где поглубже, четвёртого — белобрысого, тощего и длинного. Они тащат его за руки и дёргают за ноги, сопровождая свои действия воинственными выкриками:

— Давай, ребята!

— Сбивай с ног!

— Пошёл!

Последнее утверждение оказалось преждевременным. Долговязый сопротивляется, как сумасшедший. Он вырывается изо всех сил. Правил борьбы для него больше не существует. Он царапается, кусается и бодается. Страх преумножает его силу. Когда, наконец, троице удаётся оторвать его ноги от дна, он вцепляется обеими руками в торчащую из воды сваю. Безуспешно пытаются трое оторвать его пальцы от сваи. Они словно приросли к дереву.

В конце концов троице надоедает возиться с ним. Первым отходит в сторону самый плотный, на котором плавки в шашечку.

— Ты знаешь, Анту, кто ты? — кричит он. — Круглый дурак! О чём мы вчера говорили? О чём условились? Тебе добра желают, а ты что делаешь?

Долговязый Анту не удостаивает его ответа. Что он делал с доброжелателями было и так видно. Из губы владельца модных плавок сочится кровь. У другого темноволосого через всю щеку царапина. Третий потирает бедро, которое попалось под руку долговязому, тот махал руками, словно ветряная мельница крыльями. Не произнося ни слова, долговязый Анту молниеносно использует путь к спасению, открывшийся, когда владелец плавок в шашечку отступил. Прошмыгнув между парнями и прошлёпав шагов десять по совсем мелкой воде, Анту останавливается лишь достигнув плотных зарослей камыша.

Прижав руки к груди, он стоит и бдительно следит за черноголовой троицей. Теперь у него под ногами почти твёрдая земля. Но если потребуется, он готов удрать и ещё дальше.

— И в самом деле абсолютный дурак! — грустно говорит парень с поцарапанной щекой. — Сам себе враг. Ну чего дрожишь? Никто тебя больше и пальцем не тронет.