Летный риск, стр. 52

Одной из основных особенностей выполнения международных транспортных полетов, и это представляет необычайный интерес, является то, что все полеты проходят на контрастах. Все полеты не похожи друг на друга. А когда происходит смена континентов, стран, климатических и временных поясов, условий полетов, степени риска и характера груза и еще многое другое, то это поистине экстрим, это настоящий адреналин. Ну, разве нельзя назвать контрастом продолжение вышеописанного рейса. Из Порт Харкорда мы перелетели в столицу Зимбабве Хараре, откуда через Найроби (Кения) и Каир (Египет) выполнили перелет в Рим и впервые на самолете Ан-124 перевезли 300 штук… страусов! Но это уже другая история…

КАТАСТРОФА САМОЛЕТА Ан-70 ВБЛИЗИ ГОСТОМЕЛЯ 10.02.1995 г.

Мы на Ан-72 летим в левом пеленге, сопровождая Ан-70 в его четвертом полете. Программа полета простая: С. В. Максимов опробывает управляемость и поведение самолета при небольших отклонениях рулей в ограниченном диапазоне скоростей полета. Все делается осторожно – как и положено на начальном этапе испытаний. Трижды тарируем приборы скорости на Ан-70: мы на Ан-72, будучи эталоном, при полной синхронизации скоростей парного полета передаем С. Максимову нашу скорость, и экипаж Ан-70 уточняет показания своих указателей скорости. Это предварительное уточнение. Окончательное будет позже, при полетах на мерную базу.

Погода была идеальной: тонкий слой средней облачности 3 балла, слабая инверсия четко ограничивала облака на высоте 2500 м, выше которых видимость была безграничной с контрастно очерченным далеким горизонтом. 3000 м – наша рабочая высота.

Мы летали по большому прямоугольному маршруту, начиная от аэродрома и до удаления 20…25 км, и сделали несколько таких проходов. Последним совместным режимом была тарировка скорости до 240 км/час, и мы должны, как и в предыдущих проходах, выполнить правый разворот. Внешних помех этому не было.

Но Ан-70 обозначил начало правого разворота и сразу же перешел в левый крен, постепенно увеличив его до примерно 15 градусов. Предупреждения о маневре с борта Ан-70 не последовало, и я, пытаясь удержаться в левом пеленге и оказавшись внутри разворота, вынужден был уменьшить скорость до 200 км/час, выпуская закрылки до 40°. Работал по внутренней связи с бортинженером, я не принял информацию Максимова о сильном скольжении и не считал ситуацию опасной. Однако через 10–15 сек. меня вынесло вперед по отношению к Ан-70. Последние 3…5 сек. Ан-70 начал скрываться сзади, уходя по курсу влево и несколько выше нас. Удар пришелся в заднюю часть правой гондолы шасси и по правому внутреннему закрылку. Удар был очень сильный. Под нами серой тенью проплыл Ан-70 с курсом, примерно на 5 градусов меньшим, чем у нас. Отчетливо был слышен приглушенный шум работы его двигателей. Мы переглянулись со вторым летчиком (он сидел согласно заданию на левом кресле); испуга и растерянности ни у него, ни у бортинженера я не заметил. Как все просто и пока безопасно в кабине. Правда, зажглись многие красные и желтые сигнализаторы. Ощущалось, что повреждения самолета крупные, и в эти первые секунды после столкновения наверняка каждый из экипажа подумал о том, что возвращение на землю может быть далеко небезопасным, а может и последним.

Ударом, наш самолет завалило в левый крен до 60°, и этим нам был подарен небольшой резерв времени. Самолет по крену неуправляем и стал валиться вправо. Пока самолет не окажется в опасном по величине правом крене, еще хуже вверх колесами, нужно найти выход. Резко перейдя на снижение, энергично увеличиваю скорость. Полностью отклонены влево, педаль и штурвал по элеронам. И, надо же, как нам повезло – на скорости, значительно большей, чем допустимая в эксплуатации, появились признаки управляемости по крену. А несколькими секундами до этого я на мгновение увидел роковую картину: Ан-70 вертикально входил в облако, крылья уже не были видны, а фюзеляж и стабилизатор в виде креста какое-то мгновение простоял в пронзительно чистом небе.

Мы управляемы. В экипаже прервана пауза молчания. Бортинженера посылаю осмотреть крылья и все, что можно. Он докладывает, что оторван правый внутренний закрылок, других признаков разрушения нет. Левому двигателю вынужден увеличить режим до максимального, правому боюсь увеличивать режим – за ним оторван закрылок. Помощнику предлагаю держать почти полностью отклоненной левую педаль. Мы снижаемся со скоростью, чуть большей 1 м/сек, запаса высоты достаточно, чтобы долететь до аэродрома. Выполняем правый разворот. Руководитель полетов нас не слышит, а мы его. Мы на посадочной прямой.

Запас высоты есть, выпускаем шасси. Три стойки шасси вышли, а правая задняя на замок не стала и поэтому все четыре створки не закрылись. Их можно закрыть вручную, но не было времени. Просим посадку. Земля по-прежнему молчит. Как после выяснилось, у нас был разрушен аккумуляторный отсек, и питание по постоянному току было в отказе.

Внешний вид нашего Ан-72В выглядел необычно: закрылки выпущены полностью, только вместо правого внутреннего зияла пустота, безжизненно болталась поврежденная правая задняя стойка, и остались незакрытыми все четыре створки шасси. Последние при посадке были снесены. Подъехала пожарная машина, но тушить было нечего.

Можно ли считать этот мой полёт неудачным? Считаю, что нет. Судьба сохранила наш экипаж в последнем полёте, чтобы люди узнали правду о гибели героического экипажа С. Максимова, который на своем Ан-70 оказался в ситуации, когда самолет было невозможно спасти. Но они не покинули его, боролись до конца. А эта правда не только в моих записях, но и в сохранившихся записях испытательной аппаратуры Ан-70, которые были заменены на поддельные. Они закончили свой последний полет, не зная, удалось ли нашему экипажу избежать катастрофы после столкновения.

Экипаж самолета Ан-72:

Командир – летчик-испытатель Терский Владимир Иванович, второй летчик – Галуненко Евгений Александрович, бортинженер Круц Сергей Афанасьевич, бортинженер-стажер Солошенко Юрий Викторович, кинооператор Шпилевой Владислав.